Такое далёкое и такое близкое путешествие в Переделкино. Часть четвёртая

***

С 1952 года Переделкино становится крупнейшим центром православия в России. Вернее, поначалу в СССР.

Из источников:

«…С 1952 до 1975 года Храм Спасо-Преображения в Переделкино был подворьем Троице-Сергиевой Лавры. 17 апреля 1975 г. Священный Синод Русской Православной Церкви постановил передать Спасо-Преображенский храм для подворья Афонскому Русскому монастырю святого великомученика Пантелеимона. Таким образом, храм в Переделкино стал островком этой святой обители в России. В Спасо-Преображенской церкви особо почитают Иверскую икону Божьей Матери афонского письма. Чудотворный образ Иверской иконы Божией матери привезен со Святой горы Афон из Русского Свято-Пантелеимонова монастыря в 1975 г. Икона находится в часовне, пристроенной к зданию храма с южной стороны.

…В январе 1991 г. афонское подворье было переведено в центр Москвы в храм великомученика Никиты на Швивой горке, а храм Спаса Преображения в Переделкино получил статус Патриаршего подворья…»

Внутрь Храма Преображения Господня пройти было нельзя (закрыто по непонятным для нас причинам!), поэтому мы всей гурьбой однокашников походили/потоптались вокруг да около.

Что касается «вокруг», то это не просто часть фразеологизма. Мы действительно обошли вокруг Храма, я попутно нажимал на «кнопку» мобильника с фотокамерой.

***

Колонки с изразцовым декором у входа в придел святителя Филиппа, митрополита Московского.

Ворота церкви Преображения Господня.

Лепота!

***

Изразцы на воротах церкви Преображения Господня.

Лепота!

Мои однокурсница с однокашницей у ворот с изразцами Храма Преображения Господня.

Лепота!

А тут сразу две однокашницы на фоне крыльца церкви Преображения Господня.

Лепота!

Шафали Нурун традиционной/брендированной улыбкой продолжила освещать (особо подчёркиваю: освещать, а не освящать) нам путь и пространство вокруг себя. В данном случае её свет падал на снег и на всю территорию Патриаршего подворья.

Лепота!

Писательское кладбище

Таня Краснова незаметно для всех (или только для меня?) проделала большую исследовательскую работу и путём опроса населения фейс-ту-фейс/face to face/лицом к лицу (есть такой метод обследования в социологии) таки выяснила, где находится писательское кладбище – «неожиданно» оказалось, что вход в него был ровно там, где мы на «малой стоянке» оставили её машину.

Организованной толпой мы все пошли на водопой… эээ… не так! Организованной гурьбой единомышленников мы неторопливо двинулись на погост. Я согласился побыть ещё более неторопливым, то есть в числе отстающих/аутсайдеров и шёл позади всех, слушая перезвон колоколов и запечатлевая округу для истории.

Малиновый звон или нет?

…Направляемся с однокурсницами и прочими однокашницами в сторону писательского погоста, где (спойлер!) найдём, вернее, добрый человек/служитель кладбища благородно не только подскажет, но и покажет нам могилу Бориса Пастернака (бросит лопату, которой чистил дорожки от снега, и доведёт сплочённую гурьбу/команду до места захоронения). А могилу Чуковского потом, сделав круг от могилы Пастернака, обнаружит Таня Краснова – кстати, тоже практически рядом с местом последнего пристанища того, кто в феврале набирал чернила и плакал: всё возвращается на круги своя.

О том, нашли ли мы могилы Роберта Рождественского, Евгения Евтушенко, Арсения Тарковского и кое-кого ещё, спойлерить не стану, не обессудьте: придётся-таки читать дальше (крутая интрига! если, конечно, кто-то заинтриговался).

***

Вот мы на писательском кладбище. Само кладбище, ещё не будучи писательским, возникло, судя по источникам, давно. Ещё когда была жива деревня (или село) Лукино. Вроде бы ещё в XVII веке.

Когда же был сорганизован дачный посёлок писателей Переделкино, понятное дело, на этом погосте стали хоронить работников ручки и пера и членов их семей.

Таким образом, уже в 1960-х годах здесь сложилось то, что назвали «писательским некрополем» (не путать с афинским акрополем). В России это нынче самый знаменитый писательский (литературный) некрополь.

***

…Что называется, вот говорила же мне мама, а я не послушал!

За день до отъезда на самостоятельную экскурсию я пытался что-то поначитать о Переделкино, в том числе о посёлке писателей, о писательском кладбище и о том, кто там захоронен. Прочитал и совет/предупреждение/предостережение, что, дескать, найти могилы известных творцов на погосте совсем не просто, поэтому нужно заранее куда-то позвонить и с кем-то из знатоков (возможно, за отдельную денежку) договориться, чтобы показали.

Но – увы! – прочитав, я тут же об этом забыл или понадеялся, как это обычно бывает, на русское авось (авось, мои единомышленницы всё сами выяснили и знают!). Видимо, и в багаже/голове единомышленниц тоже гнездилось это «авось».

…С наличием отсутствия необходимых знаний о том, где кого искать, мы на кладбище и вошли.

Недалеко от входа в обитель усопших находятся три могилы, в которых похоронены пять монахинь.

Не писательницы.

Мир их праху!

Всемирная паутина расскажет о каждой, если не полениться и порыться.

***

Всё вокруг было заметено/занесено снегом, ни пройти ни проехать, но кое-где были очень даже хорошо расчищенные дорожки. Немного, но были.

Одна дорожка – как будто «центральная», берущая начало у самого входа. Она оказалась расчищена шире/лучше остальных.

Логически можно было предположить: мол, если расчищена, то именно она и ведёт к усопшим знаменитостям. Туда, куда ходят все или большинство, а не единицы. Я поделился этой блестящей мыслью с Таней Красновой, она поддержала меня в моей правоте… эээ… в догадке/гипотезе. Остальные молча согласились.

Вот по прямой расчищенной дорожке мы и пошли, уверовав в чудо логической мысли/надеясь на хэппи энд (и взаимность). От «большой» дорожки кое-где в стороны вели расчищенные тропинки-ответвления, но они были сильно у́же/меньше. Вряд ли вели к великим мира сего… вернее, мира былого (и дум… высокого стремленья).

На могильную скульптуру, что на снимке ниже, обратили внимание все, принявшись её разглядывать. Сначала первая путешественница, потом вторая, а в самом конце и я решил её запечатлеть. Что за могила, мы не поняли. Вернее, понять было можно, но имя усопшего нам ни о чём не сказало.

***

Шли и шли, всё ещё на что-то надеясь (если не на логику, то всё ещё на чудо и взаимность).

Однако, пройдя по расчищенной дорожке из одного конца погоста в другой, нужных могил со знаменитыми именами мы так и не обнаружили. Когда показалась ограда противоположного кладбищенского конца, все надежды то ли растаяли, как сон, то ли развеялись, как дым. Логика не сработала. Чуда не произошло. Пришлось развернуться и пойти обратно, не солоно хлебавши.

И тут я среди могил увидел дядьку, который снеговой лопатой бодро чистил дорожки. Я ринулся к нему, как к знатоку местных реалий и возможному спасителю, и стал выяснять, где упокоился Пастернак.

Дядька, активно помогая языку жестикуляцией, стал объяснять, как туда пройти: дескать, сначала вдоль ограды прямо, потом вдоль ограды налево, потом вдоль ограды направо, затем (оторвавшись от ограды) слегка налево, а там-то и есть могила Пастернака. Возможно, на моём лице заиграли сомнения или же дядька самостоятельно (без подсказок со стороны выражения моего лица, то бишь мимики) решил, что всё равно сами мы объект не отыщем, потому загорелся идеей нам помочь, бросил лопату и согласился стать провожатым (хотя просьбы на такую его жертву от меня не поступало).

– У нас будет провожатый! – обрадовал я девиц, предварительно сам обрадовавшись.

Дружная гурьба/команда дала дядьке себя обогнать, и он повёл нас к искомому.

Шёл он резво, я за ним еле поспевал (скользко!), а девицы вообще сильно отстали. Причём, капитально сильно. Возможно, достопримечательности вокруг разглядывали. Я их даже из вида потерял.

***

– Вон там было подворье прежнего патриарха Алексия, – махнул рукой дядька, когда мы шли вдоль ограды (как раз в том месте, но за оградой, где в его объяснениях имелось в виду «потом вдоль ограды налево»).

«Странно, – подумал я. – А что же тогда всё остальное вокруг? Предподворье, что ли?»

– А сейчас чьё? – мой инстинктивный или рефлекторный вопрос.

– Нового патриарха… Кирилла, – ответ был уже какой-то неуверенный. Может быть, отсебятина, не знаю.

Прошли мимо могилы поэта и переводчика Арсения Тарковского.

– Отец тут, а сын в Париже, – пояснил добровольный провожатый, кивая на надгробие.

Кто-нибудь помнит стихи Арсения Тарковского?

Лично я не очень. Сейчас порылся в инете и понял, что читал у него… то, что называется «раз-два и обчёлся».

Вспомнил как полузабытое только вот это:

Пускай меня простит Винсент Ван-Гог

За то, что я помочь ему не мог,

За то, что я травы ему под ноги

Не постелил на выжженной дороге,

За то, что я не развязал шнурков

Его крестьянских пыльных башмаков,

За то, что в зной не дал ему напиться,

Не помешал в больнице застрелиться.

Стою себе, а надо мной навис

Закрученный, как пламя, кипарис,

Лимонный крон и тёмно-голубое, –

Без них не стал бы я самим собою;

Унизил бы я собственную речь,

Когда б чужую ношу сбросил с плеч.

А эта грубость ангела, с какою

Он свой мазок роднит с моей строкою,

Ведёт и вас через его зрачок

Туда, где дышит звёздами Ван-Гог.

А многочисленные известные песни на стихи Арсения Александровича я почему-то никогда с его авторством не соотносил – они были как бы сами по себе, как бы «народными».

***

Посему я всегда считал, что в СССР и в России больше был известен Тарковский-сын, нежели Тарковский-отец.

Сын захороненного на этом погосте Арсения Тарковского великий режиссёр театра и кино Андрей Тарковский стал некогда эмигрантом (не уберегли пророка в Отечестве своём!), умер в Париже и похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Но здесь, на кладбище в Переделкино, установлен его кенотаф в виде креста (кенотаф – это «памятник, считающийся надгробным, но находящийся там, где не содержатся останки покойного, то есть своего рода символическая могила»).

Все наверняка помнят фильмы Андрея Тарковского «Иваново детство», «Андрей Рублёв», «Ташкент – город хлебный» (тут он принял участие в качестве одного из авторов сценария), «Зеркало», «Сталкер», «Ностальгия», «Жертвоприношение».

Всё, что только что перечислил, я смотрел (и кое-что не по разу), потому мне и кажется, что народ Андрея Тарковского помнит. Не я же один смотрел/пересматривал в самом-то деле (улыбнёмся, хотя мы на кладбище… вернее так: грустно/печально улыбнёмся, ибо мы на кладбище)!..

Ну, хотя бы по названиям люди должны эти кинофильмы помнить. Не Иваны же мы, родства не помнящие!

***

Сами бы могилу Бориса Пастернака мы точно не нашли, и оставалось бы нам только (пусть дело было и в марте, а не «…в Пеньково») «набрать чернил и плакать».

Обошлось, хвала Всевышнему, без чернил и слёз.

– Пастернак жил неподалёку и из окна видел это кладбище каждый день, – пояснил провожатый (после посещения дома-музея Пастернака и выглядывания во все окна, мимо которых я в доме прошёл, у меня возникли сильные сомнения в словах дядьки; хотя… конечно же, видел… ещё как видел!).

Я сделал несколько кадров могилы.

…Вот поближе к ней.

Вот чуть подальше:

Изначально надгробный памятник Пастернаку был сотворён известным в советские времена, а ныне забытым скульптором Саррой Лебедевой. Но вскоре после установления он был осквернён вандалами (залит расплавленной пластмассой и закопчён сажей), поэтому оригинал был заменён точной копией.

Мне показалось, что сейчас и копия выглядит серовато. Совсем не белая. Без вандалов запылилась/«закоптилась» естественным образом.

…Почему-то вспомнилось, как много-много лет назад, вернувшись из армии, я вечерами читал толстые литературные журналы в библиотеке ДАСа (общежитие МГУ). Месяца три-четыре после каждого ужина «бурился» в библиотеку на «втором этаже зимнего сада» между первым и вторым корпусами общаги. Как-то это место на самом деле называется, какое-то терминологическое обозначение имеет, но я назвал его «вторым этажом зимнего сада». Кто жил в ДАСе, тот поймёт. «Забурившись», «глотал» всё, что тогда в литературных журналах публиковалось. Их было много разных – больше десяти штук: «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Нева», «Дружба народов», «Звезда», «Юность», «Москва», «Наш современник», «Волга», «Сибирские огни», что-то ещё. Был бурный поток всего-всего. В том числе того, что раньше являлось «запрещёнкой», а во второй половине 80-х стало «разрешёнкой».

Там я прочёл «Плаху» Чингиза Айтматова (ещё до того, как в первый раз прочитал «Мастера и Маргариту»; только потом осознал, сколько заимствований Айтматов сделал у Булгакова). В этом потоке был и «Доктор Живаго» Пастернака. Опубликован он был в «Новом мире» весной 1988 года, а я из армии вернулся осенью, вот и сумел прочесть. Иногда читальный зал был переполнен, и все журналы для чтения разобраны. Иногда там было пусто. Не помню, во сколько он закрывался: то ли в 9 вечера, то ли в 10, то ли в 11. Часто так зачитывался, что забывался. Выгоняли... Вообще казалось, что в те времена люди читали много, и «бумаги» на всех не хватало. Сейчас читают мало, и бумага никому не нужна. Если вообще читают, то в цифре. Я почему-то книги до сих пор люблю читать в «бумаге».

В общем, именно там и тогда я «Доктора Живаго» и прочёл.

…Навеяло.

Продолжение следует…