О фильме Александра Сокурова «Сказка». Часть первая

1

Моё первое впечатление о фильме и попытка его «единомоментного» постижения-осмысления. Я и руководствуюсь в данном случае (сознательно) именно первым впечатлением от просмотра картины. Оно и достаточно интуитивно, и свежо, и едино. Кроме того, это впечатление также отталкивается и от обсуждения фильма разными серьёзными профессионалами из смежных культурных сфер: журналистами, литераторами, режиссёрами, актёрами, юристами. Обсуждение устроила Ксения Собчак. Любой может ознакомиться с ним из просмотра фильма на YouTube. Поэтому я высказываю некоторые свои соображения, основывающиеся на моих собственных ощущениях, мышлении и знаниях. Я высказываю мысли, до которых додумался сам.

2

Сокуров замечает, что для него несомненным было присутствие Христа в «Сказке». На фоне сплошных активистов, мировых вождей, ведущих войну, Христос выглядит иначе и совершенно особо. Он не участвует в этой их «работе». Сталин, Гитлер с самого начала, лишь наступает в бодром аду утро, призывают его к «работе» с ними. «Вставай, бездельник!» (Сталин). А у него от этой их такой «работы» не то чтобы хоть малейший возник энтузиазм, но наоборот, всё в нём только «всё болит». Для Спасителя война – погибель, а вождям – нравится. Неизбежное зло, необходимость, работа как нападение или защита лишают Спасителя свободы спасать души вождей и, как следствие, Христос среди них – суть символ их внутреннего убожества. Это, разумеется, не Христос Священной истории. Здесь иная история, и её кровавая работа не есть кровь Спасителя мира. Там, где узаконено убийство человеческих масс, нет ни свободы, ни спасения. Разве что единичное везение. И Христос «лежит» в этом ходячем аду или в мрачном подобии сокуровского лимба для вождей.

3

Присутствие Христа в фильме Сокурова – средоточие общего смысла картины. Не раскрытое мастером сознательно (или это была бы иная история). Соображения мои, как я сказал, основаны не только на моей интуиции и ощущениях, но и мыслях, которые, разумеется, всегда универсальны, но до которых додумываешься только самостоятельно. Подобные смыслы можно обнаружить во всей мировой мысли, или в великой (пассионарной и миссионерской) русской философии (Лосев, Бердяев – философы будущего), мистической и религиозной по своему содержанию, равно как и научной по охвату и строгости логического мышления и точности формулировок. Любознательный читатель, я уверен, сразу сам и легко догадается, о каких величайших авторах нашего и всеобщего времени, гениальных философах с мировыми именами (кроме названных), я сейчас говорю. И отсылка к их идеям и мыслям для меня – не пустая бравада, а чистый глоток воздуха подлинной духовной культуры, без которой человечество периодически буквально задыхается посреди вечной вражды и нескончаемой взаимной ненависти и тяжбы. Скажу только, что эти мысли – о предельной глубине существования духа человеческого и божественного одновременно и есть сама глубина бытия. Это спасительные для человечества мысли о самых важных и предельных вещах, о смысле истории, культуры, искусства и религиозной веры. Обо всём том, что прочно запрятано в образе Иисуса Христа в фильме Сокурова. И запрятано не режиссёром Сокуровым, а миром ХХ века и его вождями, Второй мировой, начатой фюрером, принудившим к ней и весь остальной мир. И о дальнейших муках и поисках осмысленного выхода из трагических положений обыденной истории мира, не избываемых лишь научно-техническим прогрессом. Это художественно поставленная проблема в фильме «Сказка», со множеством смысловых отсылок, судьбоносных пересечений и хитросплетений, от объективно-исторических до сугубо психологических и единичных по характеру.

Режиссёр спрятал всё это (проблему, как и её решение) в многозначном всегда образе-символе Христа, а я – не то чтобы вытащу, но озвучу своими словами. Не факт, что вытащу я именно то, что туда запрятал именно Сокуров, режиссёр выдающийся. На такой бытийно-смысловой глубине как центральный образ Священной истории и сами «факты» вообще иной природы, они там символизируют некую абсолютную Возможность Бытия. Эти образы и символы – не натурализм или реализм обычной истории мира.

Поэтому и «лежащий» в этом мире или в «Сказке» Сокурова образ Спасителя естественно не работает. Это как стоячий памятник из фильма «Джентльмены удачи», только наоборот: «Кто ж его посадит – он же памятник!» (Федя-малый, вор).

Можно выдвинуть и гипотезу. В мире «Сказки» всё так мрачно и худо именно потому, что в основе её мира, по старой-старой традиции всё ещё лежат интересы экономические, определяемые практическим разумом и малой формальной логикой. Эти интересы, как и их логистика, не идеалы духовно-спасительной Природы людей. Напротив, они всё ещё по старинке суть интересы разделительной, властительной и взаимно-исключительной природы. Это – уже современная мировая мифология, только с лежачим намертво Спасителем. Это – история множества обычных войн, намертво изолированных от истории необыкновенной, но Священной и по сути Единственной. В жизни, если она будет продолжаться, после очередной войны, такая абсолютная изоляция, лишённая уже всякого смысла и существенности (кроме лежачей в её центре боли), конечно, невозможна. А вот в фильме Сокурова мы вполне можем ею насладиться.

Что изображено в картине?

Тут мы сразу, сходу и с грохотом проваливаемся в мир изумительно, исключительно сильных и действенных характеров: непреклонных, воинственных, дровосечных, корчующих и косящих иное-не-своё со своим заодно, прямо под корень, подчистую. В фильме – это эхо не минувшей для них на земле войны, хотя они уже и «в раю». Такой, а не иной какой-то, мы видим, каждый из этих боевитых господ – джентльменов-военачальников, товарищей или лордов. Намёк Сокурова на исключительность Черчилля из всей этой славной шайки действительных мировых историков, не слишком, возможно убедителен, хотя и верен по существу. Будет ли спасён Черчилль «одному Богу доподлинно известно». Бо Бог в фильме и приотворяет для лорда свои тяжёлые врата. И только потому, что по вере своей Черчилль единственный из всех воителей «ада», кто к Богу сам постучался. Все остальные, атеисты, или неизвестно кто по сути своей, до сих пор заняты исключительно своей сомнительной земной славой, мировой войной и прочими бесконечными своими убийственными делами. Се ля ви, как говорится. Теперь длится коллажное виртуальное отражение их земной «работы» и посмертной судьбы.

И значит они все в этом бесконечном Отражении, эти несколько исключительно избранных «личностей» двадцатого столетия – уже без своих наций, без поддержки напропагандированного ими народа, без своих верных воинственных партий, готовых на всё (?), оказались мгновенно лишёнными всего, одинокими наедине друг с другом и собою в некой разновидности мрачного лимба. В интимной буквально близости с подобными себе (не людьми даже) двойниками. То есть все они, эти деятели отнюдь не Священной общей истории, только и делают, что неустанно и серийно множатся-дробятся. И сами же они и есть некое несущественное (по крайней мере после своей жизни там) множество – отражённая дурная бесконечность, лишённая осознанности и единства. Да и история ли это вообще, то, что они делали, или это только закономерная цепь преступлений перед своей совестью? И тогда значит, никакие они вовсе не личности, индивидуально предполагающие универсальность бытия и его общечеловеческий смысл? В фильме Сокурова однозначных ответов нет. Как нет и худа без добра.

Не потому ли и не встаёт Христос, а лежит? Не участвует он в процессе их сознания и действиях. Ими он придавлен к ложу. Лежит он и неслышно для них стонет в их не знающих милосердия и прощения сердцах. Лежит Христос в фильме, военачальниками забытый и отвергнутый, как общее спасение, как и они сами в этом неживом теневом лимбе забыты и отвергнуты Богом. Но и они сами – лишь человеческие полуфабрикаты без Христа: болванки, заготовленные для производства войн и душ человеческих. Такими они выделены режиссёром и помещены в своей «Сказке.

И здесь они – только дробящийся, множащийся в своём убывании смыл бытия человеческого. Здесь они не только для себя самих двойники, но и друг для друга (не в силах и после смерти отделиться от рокового убытка войны). Они – отражающие друг друга кривые зеркала непримиримых, воюющих сторон в их посмертном вечном Отражении. Множество – воинственно кишащее отсутствие общего человеческого плана и его выводок: Сталин, Гитлер, Черчилль, Дуче. Двойники двойников двойников…

Друг другу и сами себе они – двойники. Такое двойничество-множество – символ расходящегося смыслового единства, бытия, идущего на ущерб и разрушение последней, может быть, человеческой меры. Все они генералиссимусы-маршалы, своими положениями и ролями противоречат и себе (суть пустого двойничества), но и друг другу. Они непримиримы и воинственны именно своей единичностью в её бесконечной делимости. Своей исключительной характерностью (ударение и на втором и на третьем слоге). Все они здесь, в «Сказке» – во(д)ители одной чудовищной истории расщепления единого сознания-бытия, и никто из них не останавливается ни перед какими преступлениями ради призрачной своей «цели», чьей-то условной победы над другим. А кто из них – самый кровавый, самый отчаянный и отпетый головорез? Вот именно, не сразу из картины понятно. За каждым тянется мрачный шлейф исторических деяний-преступлений. Черчилль не таков, Рузвельт? А колонизация «варваров»? А уничтожение индейцев («историческая неизбежность»?) или индийцев с их удивительной, древнейшей, духовной культурой ради сомнительных особенностей «белой цивилизации», во всяком случае, в её рационализированных перегибах? То-то и оно. И потом, за каждым из этих «множественных» обитателей искусственного мира «Сказки», изолированного от перспективного, божественного, общего, неделимого плана мира, в результате их же деяний стоят те же двойники, их предшественники: Наполеон, Ленин, Люцифер… Революционер, республиканец – все эти исторические ярлыки и механические нарративы, лишённые душевной органики или свободного живого дыхания. Декларации и свод новых конституционных правил, и объявление новых гордых свобод при массовом истреблении на деле и преступностью войны (Второй мировой) наяву... Дуче с гордостью повторяет: «Ленин!». И не свод ли это той самой «баньки с пауками» – по Достоевскому, которой может обернуться иная вечность или безвременье?

Все персонажи фильма не просто острят в адрес друг друга, что было бы только естественно и жизнеутверждающе-весело. Это их единственно-возможные убогие неизбежные отношения – всё та же война и самоутверждение себя за счёт другого. «Моя борьба» всё здесь определила. При этом, конечно, между делом, гибнет масса убиенного «мяса» (народа) со всех сторон – захлёстывают экран волны призрачных воплей и воя. Но славной шайке предводителей из «Сказки» это не важно – народ ими соблазнён напрасно для народа, но не для них самих, как кажется героям фильма. Хотя для них самих – в первую очередь – и «вредно» то, что они проделали со всеми другим жертвами. Понятно, о каком вреде можно говорить в присутствии Рока и трагедии.

За их словами-шпильками, побольнее колющими другого, стоят их дела в первую очередь, и дела эти чудовищны, как мы знаем из истории Второй мировой войны, и всех её для нас последствий. И вот мы попадаем к ним в паучью их банку (или баньку), в этот искусственный послежизненный мир «Сказки», в его абсолютную бессмысленность и небытие как результат абсолютного раздвоения. Только остроты и угрозы по привычке в адрес «друг друга». Погружаемся благодаря фильму в тоскливое до великой скуки расщеплённое небытие «Сказки», в искусственное, персонажами сотворенное, а режиссёром воспроизведённое бессмертие «Без божества, без вдохновенья» содеянное и теперь всем очевидное мировое зло. «Сказка» – это такой суд: в силу роковых обстоятельств свершившееся происшествие, лишённое блага насилие (если вспомнить лагеря и газовые камеры хотя бы). «Сказка» и есть преступление. Её небытие – множество, символ зла. Это знак дьявола, разбегающиеся враждующие между собой серии дурного повторения. Оторванный от разума фатум. Механика войны. Сугубо безперсональное небытие и не упокоенное бессмертие. Или это настолько сухое и неорганическое и мёртвое сознание, что оно не способно испытывать живую боль, не говоря жалость или сострадание. Вот потому и боль эту чувствует один только в фильме персонаж, сошедший к воителям в «рай», и он один только человек в их аду, и поэтому он один за всех и ощущает боль. И Христос им в «Сказке» не нужен. Он страдает и не встаёт за них и из-за них. Он один там различает и агрессивность, охватившую всех и персонально преступную по своей сути.

Война, разумеется, делится на стороны – захватническую и справедливую. Несмотря на всю абсурдность сталинизма, на стороне СССР больше правды, чем на стороне фашистской Германии – там-то её нет вовсе. А здесь воевал народ, все нации страны советов. Временами в войну встревали союзники. Не потому ли и в фильме Сталин говорит: «этот парень (Христос) нам ещё пригодится»? Верно, чтобы грехи отпустить после победы, не иначе. Вообще таинственный план Священной истории хоть и «лежит и болит» пока в «Сказке», но он всё же имеется в природе социума.

Этот план мира, бесспорно, сам Спаситель мира, Иисус Христос, в фильме избитый всеми сразу: фашистами, союзниками, сталинистами, атеистической идеологией СССР, вполне фальшивой и даже в неоязычестве своём не слишком убедительной.

Однако, как видим, надежда есть, она не потеряна в фильме. И хотя во многом антихристианский двадцатый век, например, в лице Ницше, одного из его пророков, надежду отрицал, но в богочеловеческой культуре надежда наряду с верой и любовью продолжает быть положительным «персонажа». Пусть в «Сказке» вся эта троица дочерей Софии, Премудрости Божьей, явно подменена теми же, «переоценёнными» не к добру ценностями. В фильме надежда жиденько показана в словах Сталина о Христе, да в личном обращении к Богу Черчилля. Даже в аду «Сказки» надежда – чувство глубоко положительное, вопреки атеистическому экзистенциализму, будь это Ницше или Сартр.

И зритель сразу (при первом просмотре фильма) видит, кто такие на самом деле эти мировые вожди и лидеры наций, известные всему человечеству «доброхоты». Они такие же люди, только волею рока отступившие от духа великой культуры, царящего в незаконченной ещё Священной истории. И там, в центре – тоже Спаситель мира. Но в «Сказке» Христос лежит побитый (таков он до Своего Воскресения). И в древнем мифе (как и в фильме Сокурова) ещё нет человеческой личности явленного Бога. В мифе он рассеян в общей природе, не сосредоточен в душе, в сердце и в уме человечества. Что и было бы единственной отменой человекоубийства во всех его видах.

Так что «этот парень» всем нам, когда мы встанем в полный человеческий свой рост, точно – «ещё пригодится».

Да простится и всем пребывающим безвременно в аду их роковое неведение.

Продолжение следует…