Бизнесу и культуре нужны новые горизонты. Часть четвертая

Большая часть россиян, опять-таки с подачи предпринимателей, стала не только использовать нож при еде (в СССР так ели по праздникам, и то не все), но и умеет пользоваться палочками. Телефоны подключают бесплатно. Многие уже не просто пьют, чтобы напиться, а начинают миксовать настроение и чувствуют торфяные нотки в виски. Открылись десятки спортивных клубов с чистыми раздевалками, бассейнами и тренерами. У всех есть доступ к интернету, а если и нет, то вокруг нас достаточно бесплатных подключений. В каждом турагенстве продают туры выходного дня в Турцию, Египет, ОАЭ, а увидеть Париж может позволить себе человек с весьма скромным доходом. По количеству введенных в этом году в эксплуатацию кинозалов Россия один из мировых лидеров. И это сделал бизнес.

Что же делали в это время литераторы? Двадцать пять лет назад мы жили в стране, которая была самой читающей в мире… Лучший подарок на день рождения для меня был «Граф Монте-Кристо». Мой папа, когда ему было 23-24, стоял всю ночь в очереди на подписку, а мама носила ему кофе. Примерно 400 рублей (а это месячная заработная плата «на северах») в год в нашей семье уходило на подписку на разные толстые и не очень журналы. Мы бы тратили больше, но не на все можно было получить подписку. Высоцкого перепечатывали на первых принтерах и это было чудо. Поэты собирали полные залы и были звездами, которых знала вся страна, а девчата сходили с ума от Вознесенского и Евтушенко.

За последние двадцать пять лет литераторы получили все, чего им не хватало в СССР: доступ к миллиардной аудитории (через интернет) без цензуры, относительно дешевую печать, возможность ездить по заграницам и знакомиться с мировой культурой. И что? Современных поэтов никто не знает (за исключением Остера, Вишневского и Губермана), серьезную литературу не читают. Каждый россиянин в среднем тратит в день только девять минут на чтение книг! Конечно, можно обвинять власть, бизнес, образование. Но ведь до сих пор, большая часть населения — это те, кто ночевал в очередях за книгами, кто записывал стихи в специальную тетрадку, кто брал на два дня «Детей Арбата» и целыми днями и ночами читал. Почему они перестали читать? Я уверен, что литераторам банально нечего сказать! Просто нечего сказать… Было что сказать Бродскому, Солженицину, Шаламову, Гроссману, да даже и Алешковскому. А вот теперь сказать нечего. И деньги здесь не помогут. Помните, как говорил Кот Матроскин «Средства то у нас есть, у нас ума нет». Проблема отечественных литераторов в том, что они (в отличие от Толстого, Достоевского, Пушкина) не знают ни экономики, ни социологии, ни политики. Они не знают реальной жизни. Они живут в своем мире чистого творчества, в том мире, где, прошу прощение за использование устойчивого выражения, «принцессы не какают», а деньги зло…

Я даже не пойму литераторов, которые просят им помочь. Чего хотите-то? Напишите что-нибудь стоящее, и из нескольких миллиардов, которые есть в интернете, найдется пару тысяч, которые будут вас кормить. Но пока у меня такое ощущение, что свободный доступ к аудитории лишь подчеркивает тот факт, что король-то голый!

Предприниматели дали вам все коммуникации и средства труда. Писать за вас они не будут и не могут.

Но вот в чем автор отчасти (опять-таки, только лишь отчасти) прав, так это в том посыле, который заложен во фразе «Но вот предо мной статистика: в России, да и в других странах, во все времена новые богачи вымирали за три поколения». Почему отчасти? Посмотрите на династии Вандербильдов (основатель династии родился в 1794), Ротшильдов (Майер Амшель Ротшильд родился в 1744), Рокфеллеров (Джон Рокфеллер родился в 1839 году), Гуггенхаймов. Потомки основателей этих династий живут и сейчас, и многие из них до сих пор оказывают заметное влияние на мировые бизнес-процессы и, к слову, на развитие культуры (к примеру, музеи Гуггенхайма или фонды Рокфеллеров). И это только крупнейшие династии.

А прав автор в том, что в России на самом деле резко снизился горизонт планирования и, зачастую, он не превышает одного поколения. Впрочем, я не уверен, что это проблема только современного поколения. Я процитирую (возможно, немного больше, чем надо) вам фрагмент из «Игрока» Достоевского:

«— А я лучше захочу всю жизнь прокочевать в киргизской палатке, — вскричал я, — чем поклоняться немецкому идолу.

— Какому идолу? — вскричал генерал, уже начиная серьезно сердиться.

— Немецкому способу накопления богатств. Я здесь недолго, но, однако ж, всетаки, что я здесь успел подметить и проверить, возмущает мою татарскую породу. Ей-богу, не хочу таких добродетелей! Я здесь успел уже вчера обойти верст на десять кругом. Ну, точь-в-точь то же самое, как в нравоучительных немецких книжечках с картинками: есть здесь везде у них в каждом доме свой фатер, ужасно добродетельный и необыкновенно честный. Уж такой честный, что подойти к нему страшно. Терпеть не могу честных людей, к которым подходить страшно. У каждого эдакого фатера есть семья, и по вечерам все они вслух поучительные книги читают. Над домиком шумят вязы и каштаны. Закат солнца, на крыше аист, и все необыкновенно поэтическое и трогательное…

Уж вы не сердитесь, генерал, позвольте мне рассказать потрогательнее. Я сам помню, как мой отец, покойник, тоже под липками, в палисаднике, по вечерам вслух читал мне и матери подобные книжки… Я ведь сам могу судить об этом как следует. Ну, так всякая эдакая здешняя семья в полнейшем рабстве и повиновении у фатера. Все работают, как волы, и все копят деньги, как жиды. Положим, фатер скопил уже столько-то гульденов и рассчитывает на старшего сына, чтобы ему ремесло аль землишку передать; для этого дочери приданого не дают, и она остается в девках. Для этого же младшего сына продают в кабалу аль в солдаты и деньги приобщают к домашнему капиталу. Право, это здесь делается; я расспрашивал. Все это делается не иначе, как от честности, от усиленной честности, до того, что и младший проданный сын верует, что его не иначе, как от честности, продали, — а уж это идеал, когда сама жертва радуется, что ее на заклание ведут. Что же дальше? Дальше то, что и старшему тоже не легче: есть там у него такая Амальхен, с которою он сердцем соединился, — но жениться нельзя, потому что гульденов еще столько не накоплено. Тоже ждут благонравно и искренно и с улыбкой на заклание идут. У Амальхен уж щеки ввалились, сохнет. Наконец, лет через двадцать, благосостояние умножилось; гульдены честно и добродетельно скоплены. Фатер благословляет сорокалетнего старшего и тридцатипятилетнюю Амальхен, с иссохшей грудью и красным носом… При этом плачет, мораль читает и умирает. Старший превращается сам в добродетельного фатера, и начинается опять та же история. Лет эдак чрез пятьдесят или чрез семьдесят внук первого фатера действительно уже осуществляет значительный капитал и передает своему сыну, тот своему, тот своему, и поколений через пять или шесть выходит сам барон Ротшильд или Гоппе и Комп., или там черт знает кто. Ну-с, как же не величественное зрелище: столетний или двухсотлетний преемственный труд, терпение, ум, честность, характер, твердость, расчет, аист на крыше! Чего же вам еще, ведь уж выше этого нет ничего, и с этой точки они сами начинают весь мир судить и виновных, то есть чуть-чуть на них не похожих, тотчас же казнить. Ну-с, так вот в чем дело: я уж лучше хочу дебоширить по-русски или разживаться на рулетке. Не хочу я быть Гоппе и Комп. чрез пять поколений. Мне деньги нужны для меня самого, а я не считаю всего себя чем-то необходимым и придаточным к капиталу. Я знаю, что я ужасно наврал, но пусть так оно и будет. Таковы мои убеждения».

Во-первых, не удержусь еще раз продемонстрировать, что статистический вывод о трех поколениях все ж таки весьма спорен.

Во-вторых, как видите, подобное отношение к будущему свойственно не только предпринимателям. Может быть, это характеризует вообще многие процессы в нашем обществе?

Продолжение следует…

газета «Истоки» № 51 (871) от 18 декабря 2013 года