Книжный на проспекте. Часть вторая

VIII

Мама возвращается поздно, много работает. Говорит, нужны деньги, в стране сейчас кризис. Выдумщица, у нас же все есть! И молоко, и яйца, и хлеб. Даже макароны есть. Когда мы жили с Таей и Мишкой, были только бутерброды и мятные конфеты. А еще мерзкая рыба и зелье.

Папа не звонит, наверное, в космосе. У меня завтра День Рождения.

Оксана разрешила пригласить одноклассницу и пообещала купить пирожные. А у меня нет школьных подруг. Пирожных не будет? Позову Сашку. Жених как-никак.

Сашка подарил набор для рисования. В детстве у меня была дощечка-мольберт, скучаю по ней. Зато теперь есть гуашь и много кисточек. Иногда я надеваю школьное платье и крашу губы красной гуашью. Я красивая. Я взрослая.

IX

Маму сократили. Она теперь тоже уставшая и много спит. К нам приходит ее подруга Алла и приносит конфеты. Но я уже не люблю сладкое. Мама с Аллой запираются в ванной и зажигают волшебные палочки. Они часто над чем-то хохочут как угорелые. «Оксан, да мы в угаре», – подтрунивает Алла. «Да лишь бы этого урода не вспоминать», – злобно отвечает мама.

Я рано ложусь спать, ведь утром в школу. Но стараюсь не закрывать глаза как можно дольше. Часто вижу во сне кошмары. Мишка плачет, Тая плачет. Витя рисует домик с трубой, забором и прудиком. Рядом конура для собаки. Выходит, я Вите тоже нравилась, но только по-взрослому?

К нам часто приходят незнакомые люди. Теперь мама шьет дома на заказ и пьет зелье. Она плачет по ночам. Ей тоже снятся кошмары?

Х

Я окончила пятый класс. Люблю май, нет луж и ноги совсем не промокают. Мама скоро купит новые туфли. Нужно лишь подождать. Сашка перевелся в другую школу. Теперь мы живем в комнате в общежитии с единственным окном. Без рыбок. Они сдохли. Алла часто бывает у нас и иногда приносит пробники помад и парфюмерии. Она устроилась в галантерею.

У нас отменили последний урок, и я пришла домой пораньше. Дверь заперта, мама куда-то ушла? Я поворачиваю ключ, открываю дверь и вижу Аллу. Она голая. Сидит на табуретке и нюхает клей.

– Мам, ты любишь Аллу? – спрашиваю вечером.

– Мала еще, чтобы во взрослые дела лезть. Чего приперлась рано, школу прогуливаешь? Будешь, как мать, ветреная… только попробуй в подоле принеси, я тебе устрою.

Мама изменилась. Часто кричит и дает подзатыльники. Как-то я подслушала ее разговор с Аллой. Еще на ткацкой фабрике мама была любовницей начальника цеха. И он обещал жениться на ней, как только разведется. Но продолжения истории я не знаю. Мама тогда расплакалась и заперлась с Аллой в ванной. Обещал… и не женился.

Поэтому все мужики козлы и надеяться можно только на себя? Сашка, выходит, тоже козел. Поскорее бы к бабушке в деревню на все лето.

XI

Солнце. Я и не замечала, что ты такое приветливое. Ласкаешь щеки, зазывая к столу по утрам. Бабушка сварила кашу, а дедушка налил парного молока. Тая и Мишка тоже здесь. Я их и не узнала. Кажется, они меня не помнят. Разве что сестра выпрашивает мятные конфеты. Но я уже не люблю сладкое. Миша сторонится и совсем не воняет.

В деревне хорошо и спокойно. Дворовые мальчишки зовут играть в догонялки. Но мне неинтересно с ними, я взрослая. После завтрака ухожу на утес и вглядываюсь в безоблачное небо. Рисую полевые цветы и что-то чувствую. Счастье, это ты?

Мне нравится Пашка. Ему шестнадцать. И он тоже взрослый, приехал на каникулы к бабушке. Высокий, крепкий и не ругается матом в отличие от меня. У нас с ним секрет.

Вечером мы блуждаем у ручья и бросаем камешки по очереди. Чей плюх больше, тот и победил. Я поддаюсь, пусть Паша думает, что он сильнее. Он веселый. С ним я чувствую себя ребенком. Оказывается, это не так плохо. Даже интересно.

Возвращаясь домой, мы остановились у детской площадки. Кто первый добежит до качелей, того и катают. В этот раз поддался Паша. Он раскачивает сильно, но я не боюсь. Вдруг башка, как бутылка колы после тряски, запузырилась, заколебалась откачивать.

Я не помню, как рухнула с качели. Помню, как утешал Паша. Гладил по голове и шептал: «Маленькая, прости». Мне никто и никогда не говорил подобного. Стало тошно. Мы сидели на земле и уже собирались бежать домой, как вдруг он обхватил мое лицо двумя руками и поцеловал. По-взрослому. Я не хочу любить. Это больно.

XII

Дедушка ловко обрабатывал мои коленки зеленкой, пока бабушка нежно дула на ранки, приговаривая: «У сороки боли, у вороны боли, а у Татки нашей все заживи!» Они другие, добрые. И с ними так хорошо!

Они поженились в 19 лет и до сих пор с трепетом заботятся друг о друге. Дед почтенно называет бабушку «мадам», а она лишь горделиво расплывается в улыбке. Мои старики излучают солнце. Я протягиваю руки-лучи и обнимаю их, целую-целую, обнимаю, запасаясь теплом на год вперед.

И все плохое уплывает куда-то далеко, становится чужим, не моим вовсе. И кажется, я способна любить. И верить, что однажды кто-то так же крепко обнимет со спины, как бабушка, и поцелует в щеку, оставив влажный след.

Верить, что кто-то укроет клетчатой рубашкой и принесет горсть малины, как дедушка, когда становится тоскливо.

XIII

В августе бабушку шарахнул инсульт. Я за старшую. Варю кашу, а дедушка наливает парное молоко. Бабушка лежит в спаленке и иногда кряхтит. Значит, нужно принести воды. Я вижу в ней бледную женщину в синем платье. А мама, кстати, не в космосе. Мама умерла.

Она ушла праздновать 23 февраля с Витей и не вернулась. Дедушка говорит, что уснула пьяная в сугробе и замерзла. Нелепая смерть. Нелепые воспоминания. Помню, как сидела в машине с Мишкой и Таей, радуясь той поездке в деревню. За нами мчалась машина с ее телом. Мы ехали на похороны.

Мама, я тебя люблю. В этом году тебе 29.

XIV

– Я видела голую маму и ее подругу Аллу, тоже без одежды. Она нюхала клей.

– Твоя мама нетрадиционной ориентации? – удивился Пашка.

Мы лежали в поле, радуясь солнечному дню. Он щекотал мои руки колоском, растирая указательным пальцем гусиную кожу. Внутри тоже щекотно. Томительно, словно мучает жажда. Я глажу волосы Пашки.

– Хочешь меня?

– Это как?

– Хочешь, я знаю. Встретимся вечером у ручья?

– Я хочу пить, Паш, сбегай за водой.

XV

Я наряжаюсь, как мама для Аллы. И душусь парфюмом, принесенным из галантереи. Я пахну женщиной. А Паша мужчиной. Мы встретимся через час у ручья.

Дедушка учит Мишку читать. Но чтение дается ему непросто. «Меньше бы мать бухала и дымила, дитя вынашивая… Господи, прости мою душу грешную. Царствия небесного тебе, доченька», – смягчившись, всхлипывает дед.

На улице темнеет, но мне нестрашно. Опять мучает щекотка. Но уже другая. Жду Пашку. Он, как всегда, опаздывает. Получать букет полевых цветов приятно. Я это только сегодня поняла.

Пашка целует меня и кладет на холодную траву. Он расстегивает пуговицы на платье и щупает едва заметную грудь. Я вспоминаю кадр из фильма для взрослых. Мы и есть взрослые. Пашка разделся, и я впервые увидела его оголенные плечи и живот, поросший едва заметными темными волосками.

– Трогай, глупая.

– Он теплый.

Как же хочется пить. Непреодолимая жажда. Отступает лишь от прикосновений Пашки. Он любит меня, по-взрослому, как Витя. А я не хочу любить. Это больно.

– Маленькая, прости, – шепчет Паша, прислонившись своим телом к моему.

– Паш, мне очень больно. Это что, кровь?

XVI

Пашка уехал обратно в город на следующий день. Я не хочу больше любить. Это больно.

XVII

Я иду в шестой класс. У нас нет денег на школьную форму. Мама больше не шьет. Пойду в старой. Мама просила не говорить об этом бабушке. А я умею хранить секреты! В школе ябед бьют.

Алла больше не заходит. И не зайдет. Умерла от передоза.

– Мам, у меня кровь… там.

– Здрасьте, приехали. Ранняя же ты. Смотри мать не опереди, та в 17 тебя родила. Лучше бы не рожала.

Она родила меня очень рано. Вынашивая, скрывала беременность, стараясь пореже приезжать в деревню из города. Училась в техникуме, там и познакомилась с моим настоящим отцом.

Ее чуть не рассекретили, когда покупали на рынке куртку. Продавщица сразу подметила округлившийся животик. А бабушка лишь отшучивалась: «Это она поправилась, мы ей в город много мяса и домашней сметанки отправляем, добра всякого полно. Вам не нужна домашняя сметанка? Хорошая, густая».

Приехав в деревню, с дедом раскидывала сено, плотно перетянув живот. А потом пошла в баню. Начались схватки. Еле дотерпела до утра, чтобы уехать в город в роддом. Я родилась недоношенная на седьмом месяце. Маленькая, два килограмма. Отказ от ребенка мама написала незамедлительно.

XVIII

– Ольга Тимофеевна, поздравляю Вас! – нарочито радостно сказала Мария Николаевна.

– Спасибо, конечно, да было бы с чем, – ответила бабушка.

– Да как же это, с рождением внучки! – не унималась классная руководительница моей мамы.

– Мария Николаевна, вы что-то путаете. Никакой внучки у нас пока нет. Девчонки мои с умом, тьфу-тьфу, все учатся, профессию получают. Старшенькая работу нашла.

– Я сегодня в магазине с мамой Кати Ивановой виделась. Она-то мне и рассказала, что Катя сегодня с одногруппницами к вашей младшенькой в роддом ходили поздравлять с рождением девочки. Как же это, Ольга Тимофеевна.

– Ничего не понимаю. Наша Ира только вчера уехала, с отцом сено раскидывали. Не беременна вроде.

– Звоните в городской роддом, мамаша, узнавайте. Растите здоровенькими и крепкими. Это главное!

Так случайная встреча бабушки и классной руководительницы моей мамы стала роковой. Так 23 апреля я родилась дважды. Бабушка с дедушкой тут же примчались в город. Вся правда раскрылась. Заявление на отказ от ребенка забрали. Маме влепили знатную пощечину. Дедушка убаюкивал меня в коридоре, трепетно укачивая сильными руками.

– Татьяной назовем, – огласил дедушка, прервав ссору разъяренной бабушки и молчаливой мамы в палате.

XIX

Я Таня. И я взрослая. Перешла в 9 класс. Мать пьет и не работает. Не знаю, откуда у нее деньги. Нас выселили из комнаты в общежитии. Живем где придется. Я работаю в цветочном магазине в ночную смену. Моя работа – мой стабильный ночлег. Полевые цветы лучше роз. Еще люблю ирисы и гладиолусы. Сезонные… и оттого прекрасные. Хризантемы дарит каждый второй.

Нужно учиться. Готовлюсь поступать на филфак. На химии и физике зачитываюсь Достоевским. Я – Соня Мармеладова, которая вытянула несчастливый билет. Я сильная. Так говорит Галина Алексеевна, наш учитель по русскому языку и литературе.

После школы мне некуда идти, смена в магазине начинается вечером. И Галина Алексеевна приглашает к себе. Мне неловко признавать, что если бы не она, то… Мне пришлось бы слоняться по улице.

В ее квартире пахнет свежестью и сладкой выпечкой. Она познакомила меня не только с русскими авторами, но и с зарубежными. Обожаемый Метерлинк, чьи произведения излучают свет, а порой таинственную тревогу. Противоречивый Стриндберг, загадочный Стивенсон, новатор Ибсен. Подумать только, я… И читаю!

Сначала было очень сложно, но постепенно я влюблялась в героев и еще больше в Галину Алексеевну. Она напоминает мне мою бабушку. Только чуть строже. Ее вера в меня мотивирует. Дает надежду, что я талантлива.

ХХ

А мама пропала. История повторяется. Мы мало общаемся, и я не знаю ее приятелей, которые могли бы хоть что-то знать о ней.

Прошла неделя.

Мамы все нет. Мне нестрашно. Я уже видела бледную женщину в синем платье. Нужно учиться. Готовлюсь поступать на филфак. Как сироте мне гарантировано бюджетное место в университете. Но нужно учиться.

ХХI

Я переезжаю к Даше, средней сестре и ее семье. Оксана пропала без вести, ее разыскивает полиция. Даша живет в соседнем городке, пришлось перейти в другую школу. Буду скучать по Галине Алексеевне. Ее любить не больно. Как и Достоевского. И Метерлинка, и Стриндберга, Стивенсона, Ибсена.

Мы с Таей вновь вместе. Она – моя сестра. А я – ее сожительница и подруга. С нами живут еще дядя Володя, муж Даши, и Витя, их сын. Не люблю это имя. Мне хорошо. У них дружная и счастливая семья. У меня впервые есть своя комната и свой книжный шкаф.

Витя охотно делится материалами по подготовке к экзаменам. Он уже на третьем курсе журфака. Важный. Мы быстро подружились.

ХХII

Мы ходим в кино и после часто заглядываем в пиццерию. Я меньше матерюсь, стесняюсь при Вите. Ем мороженое, пока он пьет коньяк и морщится, закусывая лимоном.

Даше не нравится, что мы близко общаемся, но она молчит.

– Володь, не нравится мне все это. Кажется, Танька его охомутала. Господи, да что это со мной, – тревожится Даша на кухне после ужина.

– Да брось ты. Они же брат и сестра. Хоть и двоюродные. Девчонка только расцвела, к экзаменам усердно готовится, ты это брось, – защищал меня дядя Володя.

– От осинки не родятся апельсинки, сам знаешь, в каких условиях она росла. Нищета, грязище. Ирка наша, ветреная была, каких поискать надо. Ой, скорее бы школу окончила и поступила, – не унималась тетя.

– Не торопи события. Ты какая-то нервная в последнее время. Тебе бы чая с мятой перед сном, что скажешь? Да с ложечкой меда – песня.

Квартира большая. Но стены тонкие. Слышен каждый шорох. Каждый тяжелый вздох Даши. Материнское сердце не обмануло.

Окончание следует…