Тюлькучура-батыр и его соратники. Часть десятая. Окончание

Гибель вождей

В январе 1739 г. В. Н. Татищев был вызван в Санкт-Петербург, а затем был арестован по доносу полковника А. И. Тевкелева по обвинению во взяточничестве, самоуправстве и многочисленных злоупотреблениях. Однако до своего отъезда он успел составить проект по управлению Башкирией, одним из пунктов которого было проведение переписи населения в целях упорядочения фискальной политики.

Новым начальником Оренбургской экспедиции был назначен генерал-поручик князь В.А. Урусов, который принялся претворять в жизнь данное постановление. Весть о переписи была воспринята башкирами как попытка ввести подушную подать. «Лучшие» люди Сибирской дороги – Мандар, Чураш, Тюлькучура, Юлдаш, Исламгул – собрались на совещание в Мурзаларской волости и приняли решение, «чтоб переписывать людей не давать». Когда некоторые старшины решили не противодействовать правительственному мероприятию, сотник Айлинской волости Юсуп Алыкаев «бранил и говорил, что де вы здурели безумные дураки, даете перепись чинить, чего де отцы и деды наши не слыхали».

Кабинет, обеспокоенный вестями о начале новых брожений в Башкирии, 5 мая 1739 г. принял решение о прекращении переписи. Однако, возвращение правительства к требованию о взыскании «штрафных» лошадей вновь вызвало волну негодования в Башкирии. Если бы в этот момент правительство не требовало бы у разоренных башкир этого штрафа, то, по всей вероятности, восстание полностью прекратилось. Несмотря на череду казахских набегов и ответных набегов башкир, совершавшихся в течение лета 1739 г., Тюлькучура и ряд других старшин постановили, «чтоб нынешнее лето бунтовать». Он, в частности, обличал начальников Оренбургской экспедиции, Комиссии Башкирских дел, воевод и прочих администраторов, что «указы де все приходят не от Е. И. В., – делают де промеж себя бояра, а лошадям де где доходить к Е. И. В. – продают бояра». Тюлькучура обвинял руководителей, занимавшихся подавлением восстания, не только в самоуправстве, но и в незаконном обогащении, а именно в продаже «штрафных» лошадей, которые должны были поставляться в драгунские части действующей армии. Расследование действий Комиссии Башкирских дел, начатое позднее уфимским вице-губернатором П.Д. Аксаковым, вскрыло вопиющие факты коррупции и чрезмерной жестокости по отношению к башкирскому населению.

Отказываясь давать «штрафных» лошадей, которые, не доходя до казны, распродаются начальниками, Тюлькучура решает оказать вооруженное сопротивление. Когда в августе 1739 г. на Сибирской дороге появился отряд капитана Стрижевского и переводчика Романа Уразлина, приехавший для изъятия «штрафных» лошадей, Тюлькучура, «собрав к себе воров, которые у присяги не были и штрафных лошадей не платили», принимает решение, «чтоб капитана и переводчика и их команды руских людей убить до смерти». При этом Мандар и Юлдаш, по всей видимости, отказались или по каким-то причинам не смогли принять участие в этом деле. Сотник Каратавлинской волости Исламгул говорил ближайшему сподвижнику Тюлькучуры Нурушу Кинзекееву, что «де с малыми людьми бунт затеваете и переводчика усилить (т.е. осилить – авт.) не можете, пускай де славы той не делайте, а поехали б тайно попрежнему в свое жилище».

Действительно, в распоряжении Тюлькучуры было всего лишь 27 человек, и шансов разгромить правительственный отряд не было. Тем не менее, отчаянный батыр решил рискнуть, хотя понимал, что, нарушив свою присягу, вновь превращался в «вора» со всеми вытекающими отсюда последствиями. Узнав о готовящемся нападении на капитана Стрижевского, «верные» старшины Кудейской волости Шиганай Бурчаков (Барсуков) и Юнус-тархан Теперишев решили предотвратить задуманное. Они собрали отряд в 300 человек и выступили навстречу. Нуруш Кинзекеев показывал, что Тюлькучура, отправив жен и детей в Куваканскую волость, «сам и с ним ево аймаку башкирцы остались в готовности к бою». Начался последний бой бесстрашного батыра. Окруженные со всех сторон, повстанцы попытались прорваться сквозь строй противника. Под Нурушем была убита лошадь, да и сам он «двумя стрелами убит, точию пансырь не пробили, а Тюлкучюра на том месте и поймали». Схваченный Тюлькучура был доставлен «верными» старшинами в Мензелинск, где вместе с Бепеней и тремя другими повстанческими предводителями – Уелданом Чурабаевым, Салбаром Карабашевым и Тлевберды Султангуловым – казнен в сентябре 1739 года.

19 ноября 1739 г. генерал Л.Я. Соймонов докладывал императрице Анне Иоанновне: «Пред сим я, нижайший раб В. И. В., всеподданнейше доносил, что Сибирской дороги из башкирцов, которые в бунте были яко главные, имели намерение паки бунтовать, токмо старанием переводчика Уразлина, которой послан на Сибирскую дорогу от меня для приводу оставших х курану и для приему штрафных лошадей, чрез верных башкирцов до того не допустил. И из них главной вор и бунтовщик Тюлкучюра с товарыщи ими пойманы, и за их немалое воровство, и бунт, и подлого народу за возмущение казнены жестокою казнию». По всей видимости, они были посажены на колья, установленные в Мензелинске еще бригадиром Хрущевым.

Что касается судьбы Мандар-батыра Карабаева, Алланджиангула Кутлугузина и Юлдаш-муллы Суярымбетова, то после казни Тюлькучура и Бепени они приняли участие в восстании 1740 г. под предводительством Карасакала. Мандар погиб во время сражения с отрядом полковника Сибирского драгунского полка Я. Павлуцкого 3 июня 1740 г. на реке Тобол. Юлдаш-мулла, который сначала не только не поддержал Карасакала, но и некоторое время был среди «верных» старшин, затем, как сообщается в документах, «взят ворами насильно, которой и ныне обретаетца у вора Мандара Карабаева». 28 июня 1740 г. поступило известие от подполковника князя Путятина о поимке Юлдаш-муллы. Два года он содержался колодником в Оренбурге (т.е. в нынешнем Орске). К этому времени князь В.А. Урусов уже умер и начальником Оренбургской экспедиции (с апреля 1737 г. – комиссии) сначала стал Л.Я. Соймонов, а затем И.И. Неплюев, который вспомнил про забытого всеми Юлдаша. Однако, сначала он не знал, как поступить со знаменитым бунтовщиком. Тогда был поднят указ императрицы от 20 августа 1739 г., касавшийся персонально лишь трех вождей движения – Юлдаша-муллы, Уразая и Алладжиангула. Согласно определению кабинет-министров, их надлежало «за их воровство при собрании старшин в Оренбурге казнить смертию».

Каково происхождение этого указа и чем вызвана такая «честь», оказанная именно названным трем лицам, а не Тюлькучуре или Бепене? Причиной всему был тот же В.Н. Татищев, который еще в декабре 1738 г., незадолго до своего отъезда в столицу, успел написать записку, в которой излагал свое видение по ряду вопросов, касавшихся управления Башкирией и Оренбургским краем. Считая, что предводители башкир незаслуженно избежали наказания принесением повинной в августе 1738 г., он предложил Кабинету, невзирая на прощение, казнить хотя бы троих предводителей – Алладжиангула, Уразая и Юлдаша. Что вменялось им в вину В.Н. Татищевым? Первый «противо многих башкирцов ему пресечения» сподвиг других повстанцев на истребление верхояицкого гарнизона. Второй, «получа немалое жалование (от В.Н. Татищева – авт.), обнадеживая успокоить» восставших башкир, вместо этого «сам к кайсакам для призыву себе хана ездил и привозил». Третий вместе с «Бепенею лживые указы составлял и народ возмусчал». Будучи историком и убежденным сторонником самодержавия, В.Н. Татищев отчаянно боролся с любой, нередко мнимой, идеологической и политической крамолой. Поэтому, он всегда был сторонником казни, в первую очередь, зачинщиков и духовных вождей восстания, а не исполнителей, непосредственно руководивших боевыми операциями. Военные вожди типа Тюлькучуры, Мандара или Юсупа были ему не столь интересны, как Юлдаш или Бепеня. Когда в августе 1738 г. в руки властей попал Юлдаш, то В.Н. Татищев в преддверии своего отъезда в Петербург позаботился, чтобы тот не избежал наказания.

Судьба приговоренных к казни по именному указу Анны Иоанновны от 20 августа 1739 г. была различной. Уразай Абызанов сумел скрыться и, по всей видимости, избежал наказания. Его сын Бектемир Уразаев служил старшиной Барын-Табынской волости, но во время Пугачевщины погиб в сражении с отрядом подполковника И.И. Михельсона 17 мая 1774 года в верховьях рек Урал и Ай. Алладжиангул Кутлугузин был пойман, «но как везен был в Оренбург, дорогою умер, однако труп ево с протчими ворами башкирцами при Оренбурге повешен был…» Очевидно, речь идет о массовой экзекуции, устроенной В.А. Урусовым и Л.Я. Соймоновым 25 августа 1740 г. близ Оренбурга, когда 5 человек были посажены на кол, 11 повешены за ребра, 85 повешены за шею, 21 обезглавлен. Приговор по отношению к Юлдашу-мулле по неизвестной причине тогда не был приведен в исполнение.

Это упущение было позднее исправлено И.И. Неплюевым. В июне 1742 г. он обратился в Сенат с просьбой дать резолюцию о судьбе знаменитого пленника. Однако, столица тянула с ответом. Тогда начальник Оренбургской комиссии решил действовать самостоятельно. 27 сентября 1742 г. он доложил в Сенат, что ввиду неспокойной обстановки вокруг Оренбурга «по нынешним же между киргис-кайсаками неблагонадежным (…) обстоятельствам» и опасности побега Юлдаш-муллы к Карасакалу, «с которым он и прежде в согласии бывал», он поступил как требовала инструкция: «…за объявленными резоны, по вышеписанному имянному указу, определил оного Елдаш-муллу казнить, которой при собрании бывших при мне в службе Е. И. В. верных башкирских старшин с объявлением о ево воровствах и кажнен, отсечена голова». Судьба других вождей – Акая Кучумова и его сына Абдуллы, Кильмяка Нурушева и Юсупа Арыкова неизвестна. Все они были отправлены в Петербург, где и теряются их следы.

Башкирское восстание 1735–1740 гг. было потоплено в крови. Это было первое движение башкир, потерпевшее поражение, чему есть много причин, главной из которых является подавляющее военное преимущество правительственных сил над повстанцами. Империя смогла мобилизовать против них от 17 до 21 тысячи человек регулярных и нерегулярных войск. Эта была та сила, которую не смог собрать Петр I в 1704–1711 гг., но правительству Анны Иоанновны эта задача оказалась посильной. По показаниям самих повстанцев, в начале восстания в 1735 г. «всего их воров в собрании хотело быть Сибирской, Ногайской и Осинской дорог двадцать одна тысяча…» То есть башкиры оценивали численность своих формирований как 21 тысячу бойцов. В действительности, собралось меньше. К тому же отряды повстанцев действовали автономно на огромной территории от Камы до Тобола. Тем не менее, властям понадобилось долгих 6 лет, чтобы подавить башкирское восстание.

Особенно упорное сопротивление оказали башкир Сибирской дороги. О причинах и зачинщиках восстания рассказывал «пойманный вор», допрошенный советником Экипажмейстерской конторы А.Ф. Хрущевым: «…начали де башкирцы бунтовать для того что на их вотчинных землях Оренбург и другие крепости стали строить. И к тому бунту главные заводчики были Сибирские дороги Каратабынской волости Юсуп Арыков, Зиянбай Иткустин, Куваканской волости Пепенины (т.е. Бепенины – авт.) родственники, Кыр-Кудейской волости Тюлкучюра с родственниками ж, Уразгул Байбулаков, Ногайской дороги Кубеляцкой волости Акзигит Аиткулов, Карабай Турумбаев, Телевской волости Еммет Бейкеев. А сборище де их к согласию бунта чинили у реченого Зиянбая и утвердились в том, что города Оренбурха строить и Илецкой соли брать не давать и по дорогам людей не пропущать и бить и бунтовать, пока все не помрут и в том между собой они присягу учинили…» Как следует из документа, лидеры восстания дали клятву биться до последней капли крови. И свою клятву они сдержали…

В произведениях Д.Н. Мамина-Сибиряка, уроженца Висимо-Шайтанского завода, рефреном проходит тема башкирских восстаний, которая также отразилась в сказах Бажова и в фольклоре русских старожилов Южного Урала. Одним из ярких образов писателя была фигура башкирского «барда» или нищего сказителя байгуша, воспевающая в ряде его рассказов и повестей героев прошлого. В повести «Охонины брови» песня башкирских батыров, певших «кровавую славу погибшим бойцам», приводится как отсылка к событиям «кровавого замирения Башкирии»: «Всех помнила эта народная песня, как помнит своих любимых детей только родная мать: и старика Сеита, бунтовавшего в 1662 году, и Кучумовичей с Алдар-баем, бунтовавших в 1707 году, и Пепеню с Майдаром и Тулкучурой, бунтовавших в 1736 году. Много их было, и все они полегли за родную Башкирию, как ложится под косой зеленая степная трава…»