«Мой путь, моя судьба...» Часть третья

С рождением сестры, Флориды (дать имя новорожденной доверили мне), отчим приобрел молодую корову, которая весной должна была отелиться. Мать вынуждена была выйти на работу, и мне приходилось нянчить сестренку, растапливать печь, готовить отварную картошку.

С появлением отчима жизнь в семье несколько улучшилась. Появился хлеб, как-то даже был яичный порошок из США и сушеная картошка. Отчим продолжал работать на «полуторке» на Уфимской швейной фабрике имени 8 Марта. Мы обзавелись простынями — мама шила их из выдаваемой водителям оберточной ткани. Из отцовской шинели мама сшила нам утепленные зимние пальто. Весной корова отелилась, теленок был помещен в жилой комнате. Со временем появилось и молоко. Содержать корову в городских условиях было тяжело. Хочу отметить, что соседи вокруг нас образовали своего рода «немецко-еврейскую слободу»: Фридманы, Аравины, Белинсгаузены. Я ежедневно разносил им баночки молока, а взамен брал картофельные и овощные очистки. С наступлением тепла и появлением зелени я с раннего утра отправлялся пасти корову на обочине дороги — до обеда мы шли до парка им. И. Якутова, а после обеда обратно, домой.

Теленок, однажды выпущенный погулять во двор, сжевал мамино свежевыстиранное белье и заболел. Отчим, посоветовавшись с соседом — Шарипом, решил проглоченное теленком белье вызволить: «У Алика тонкая рука, пусть попробует через задний проход вытащить застрявшее». Конечно, несмотря на все мои усилия, из этой «умной» затеи довольно зрелых мужчин ничего не вышло. Теленок был зарезан.

У нас остались подросшие поросята и несколько кур. Однажды я чуть не совершил опрометчивый поступок. Боров, разлегшись на солнцепеке, выпустил длинного червя-глиста, головку которого я, было, вознамерился отрубить топором. К счастью, я свое намерение не реализовал, так как этот червь оказался частью организма самого борова. Вскоре подросшие поросята заболели, и меня вместе с ними отвели на круглосуточное дежурство в ветлечебницу. Там ветеринар делал поросятам каждые 2-3 часа инъекцию.

С наступлением лета отчим отправил мать с сестренкой и нашей коровой в село Подымалово, которое было в двадцати с лишним километрах от города. Я еженедельно, предварительно отстояв очередь за хлебом в магазине № 20, напротив аптеки на улице Карла Маркса, отправлялся с котомкой на плечах в Подымалово. Мой путь лежал по городу, минуя железнодорожные пути, Нижегородку, к речной переправе, и далее через реку Белую, до Подымалово. Этот путь я проделывал бегом-трусцой. Бежал вслед за небольшим катящимся колесиком, поддерживая его вращение «каталкой», изготовленной из провода, изогнутого в виде кочерги.

В один из жарких летних дней всю улицу, ведущую к железнодорожному вокзалу, заполнила толпа горожан. Я присоединился к людскому потоку, но, не дойдя до здания вокзала, поднялся на возвышенность, с которой все хорошо просматривалось. К перрону приближался украшенный цветами паровоз. Из прибывшего эшелона повалили солдаты. И тут я впервые разрыдался, осознав наконец, что отец никогда не вернется домой. Я ощутил в душе обиду и несправедливость, ожесточение на весь мир.

Здесь позволю себе немного отвлечься. Примерно в те годы у меня появился чистокровный щенок немецкой овчарки — Агур, по имени героя поэмы М. Лермонтова «Мцыри»*, которую я услыхал по радио. Вообще, в разные периоды жизни у меня были три собаки, кроме Агура еще Арам и Негус. Самым умным и способным к дрессировке оказался первый пес. Уже в трехмесячном возрасте он усвоил все команды первого этапа обучения. К сожалению, он рано умер от чумки. Второго пса, Арама, я, вырастив, отдал в Советскую армию. Примечателен был третий — Негус, красавец-альбинос, совершенно белый, с голубыми глазами и розовой мордочкой. Он превратился в громадную собаку, высотой в холке 72 см, но, к сожалению, трудно он поддавался дрессировке и был глуп. Впоследствии я также отправил его на службу в армию.

Прихожу к мысли: если люди — часть животного мира, то на них так же действуют природные законы, родословная. Потомки наследуют от родителей те или иные качества, способности к той или иной трудовой либо творческой деятельности. Наследуются некоторые болезни и бич нашего общества — тяга к спиртному и наркотикам. Народная мудрость не зря вывела формулу — «зри в корень».

Наступила тревожная осень 1945 года. Американцы взорвали в Японии бомбу невиданной мощности. Все предвещало начало скорой войны. В печати появлялись изображения кровавого палача с топором — Носила Броз Тито, казнившего югославских коммунистов.

Меня зачислили в первый класс средней школы № 47, стоявшей на возвышенности на улице Подвойского. Мама сшила мне котомку, куда были вложены тетради, вкусно пахнущие карандаши и завинчивающаяся чернильница, сделанная из патронной гильзы.

Со школьного пригорка открывался прекрасный вид на реку Белую, на которой весной можно было наблюдать ледоход. На больших льдинах проплывали сарайчики, собачьи конуры. Ватаги мальчишек бегали вслед за стаями птиц с криками: «Грачи прилетели! Грачи прилетели!» Уроков на дом не задавали. Мне с трудом давался предмет «чистописание», где нужно было выписывать буквы алфавита, не выходя за рамки тетради в косую линейку. Зимой трудно было посещать занятия из-за морозов. Однажды, сильно замерзший, я явился в класс. Всем ученикам дали чай с хлебом, меня же обделили — мама своевременно не внесла плату. Под Новый год меня привлекли к исполнению роли «Мужичок с ноготок». Надели мохнатую шапку, подпоясали овчину. На реплику: «Откуда дровишки?» — я отвечал: «Из лесу, вестимо. Отец, слышишь, рубит, а я отвожу» — и далее по тексту стихотворения.

Отчиму посоветовали свезти наших подросших свиней на убой на мясокомбинат. Наши ожидания сытой зимы не оправдались. Мясо оказалось зараженным и не пригодным к употреблению. Однажды, к моей радости, во двор забежали две громадные свиньи: какое богатство привалило! Но к большому огорчению, явились трое солдат, угнавшие свиней обратно, в пехотное училище.

Весной отчим вскопал и забетонировал небольшую яму на сорок ведер воды — он решил к имеющимся курам и кроликам завести гусей. На меня была возложена обязанность раз в две недели таскать на коромысле воду из водоколонки, находящейся на улице, и менять воду в искусственном «озерце». Спустя годы отчим, получив от предприятия четыре сотки земли, выстроил небольшой домик, засадил все плодовыми деревьями и кустарниками, умудрился содержать нутрий, небольшую пасеку в несколько пчелиных ульев. Обзавелся транспортом — мотороллером, позже мотоциклом с коляской и стареньким автомобилем «Москвич-407». Можно только восхищаться той неистребимой жизнестойкостью, заложенной в лучшей части российского крестьянства, которую подвергли жестокому истреблению в годы всеобщей коллективизации. К этому процессу был причастен и мой родной отец, до мозга костей преданный коммунистическим идеалам.

Со временем Гали с грузовика пересел за руль легковой автомашины, возил директора фабрики имени 8 Марта, Валеева, своего однофамильца. Директор вел разгульный образ жизни — его, часто нетрезвого, поздно ночью срочно нужно было доставить до дома. Однажды Гали это надоело, и он нетрезвого директора сдал в медвытрезвитель, уволился и стал работать в таксопарке. Уважаемому, добросовестному водителю выделили новенький легковой автомобиль, а впоследствии представили к высокой награде — ордену Трудового Красного Знамени.

Мы с братишкой нередко посещали городской рынок. Он был заполнен инвалидами, передвигавшимися на самодельных колясках, сколоченных из дощечек с колесиками на подшипниках. Без рук, без ног, обезображенные «обрубки», пьяные вдрызг, они пели песни. Здесь же шла торговля облигациями Государственного займа. Их скупали по бросовым ценам какие-то люди. Как-то раз братишка стянул у зазевавшейся торговки аппетитный на вид брусочек, оказавшийся отвратительным на вкус — это были дрожжи…

В жаркие дни мы, как и другие мальчишки, разносили жаждущим торговкам холодную воду из колонки, по пять копеек за кружку. Как впоследствии выяснилось, этим занимался и Рудольф Нуреев. Я не роптал и не возражал из-за навалившихся на меня физических нагрузок, воспринимал это как естественные условия жизни.

Так шли годы. Когда мне исполнилось десять лет, мама начала готовить меня, через военкомат, к поступлению в суворовское училище. Но ей сообщили, что в Уфимском оперном театре работает комиссия по набору детей для учебы в Ленинградском хореографическом училище. Нас с братом отвели на просмотр, меня отобрали, а брата, по малолетству, не взяли. Правда, через год из Ленинграда в Уфу пришло письмо с предложением отдать братишку на обучение, но мать отказалась, опасаясь, что вдвоем с братом мы не сможем адаптироваться к условиям жизни в училище.

_________

* Неточность, так как герой поэмы безымянный.

Продолжение следует…