Неповесть. Часть пятнадцатая

И снова про еду:

В «алейке» росли кусты жёлтой акации (мы весной поедали цветы), липы (их мы объедали летом, а я догадался, что не только почки, но и молодые листья лип тоже очень вкусны и питался ими). И ещё мы ели кучу всякого подножного корма: траву «Пастушья сумка», какие-то плоды травянистых растений в виде бледно-зелёных колечек (этаких миниатюрных бубликов), чабрец, молодую хвою лиственниц и ёлок, какие-то корешки белого цвета, стебли болотных трав и т. п.; бывало ели мы и просто землю (когда давали очередную «страшную» клятву, обычай, стянутый у Катаева из его повести «Белеет парус одинокий»), грызли мел в школе и т. д., так что летом мы постоянно что-то жевали, как герои голливудских «молодёжных» комедий. Мне жевать особо не нравилось, что-то в этом было от тупой коровы. Другие тогда жевали и вар, но мне не нравилось постоянно жевать этот чёрный и невкусный продукт.

С такими талантами смерть от голода нам не грозила.

Лакуна

Вот ещё про кино пятидесятых: в моду стали входить индийские фильмы, достать билеты на «Бродягу» или, скажем, на «Господина 420» было сложно, нужно было стоять в очереди несколько часов. Радж Капур стал невероятно популярен в нашей стране. Полстраны пыталось петь его песенку из «Бродяги», жутко перевирая слова.

Ещё помню смутно кинокартину с нетипичным для Индии сюжетом – в конце фильма влюблённые погибают в стремнинах горной реки. Никакого хэппиэнда – весь зал рыдает и потрясённые зрители, всхлипывая, расходятся по домам (чтобы назавтра снова прийти поплакать); фильм назывался, кажется, «Байджи Бавра». Первые доступные кинокартины Болливуда были отменно сняты и ещё не стали штампом.

Тогда было принято, особенно у молодёжи и детей, помногу раз пересматривать понравившиеся фильмы: это нам заменяло и телевизор, и интернет, которых тогда пока ещё попросту не было.

А вот в театрах репертуар мало изменялся за сезон, в год бывало не более двух-трёх премьер, а театров в Уфе было всего четыре. Посему в театры я и ходил два-три раза в сезон, а на всякие там оперы и балеты не ходил вовсе – они мне не нравились (кроме Севильского цирюльника), а язык балета мне попросту никто не показал, и мне странно было смотреть на все эти антраша и фуэте. А ведь Ильмира серьёзно занималась балетом и впоследствии видимо стала балериной, а я так и остался неучем. Башкирскую драму я тоже не посещал из-за незнания языка (хотя смутно припоминаю, один какой-то спектакль, куда меня привели соседи).

Каждое лето приезжал «Зверинец» – собрание голодных несчастных зверей в тесных клетках. «Зверинец» обычно ставили рядом с базаром, там же ставили шатёр «Гонки мотоциклистов по вертикальной стене». В парке им. Матросова летом ставили огромный шатёр «Шапито». Позже и аттракционы и гонки по вертикальной стене тоже ставили на пустыре чуть выше парка им. Матросова. Я ни мотогонки по стене, ни цирк не любил. В парках на центральной аллее на выходные и праздники ставились всякие столы со снедью и сувенирами, работали киоски с прокатом спортинвентаря. Зимой центральную аллею в ЦПКО заливали и делали общественный каток, жители «Архирейки» ворчали, пробираясь окольными путями домой т. к. вход в ЦПКО был платный.

Иных развлечений в тогдашнем городе было маловато.

Лакуна

Липы в «алейке» росли корявые, и поэтому забираться на них было большое удовольствие и зимой, и особенно весной, и летом (к крайнему неудовольствию мамы, которой постоянно приходилось чинить мою порванную там одежду); позже мне стали покупать штанишки из «чёртовой кожи» или шёлковой саржи, которые прекрасно терпели все ползания по сучьям и заборам.

Под нашими окнами тоже росло несколько огромных деревьев: лип и вязов (мечта тех лет – вылезти в окно и спуститься на землю по дереву, хорошо, что толстых веток поблизости не оказалось). Теперь этих деревьев не стало, вместо них посадили берёзы, которые уже тоже выросли выше дома.

Позже около дома и между подъездами огородили палисадники, но сначала, кажется, никакой ограды не было.

Мы сновали по улице и во дворе целыми днями, но и каким-то образом ещё успевали учиться и читать много.

Время в детстве совершенно резиновое.

Лакуна

Вот поздней весной 1951 г. происходит прискорбный инцидент: идя из садика, нахожу на улице ножичек без ручки для чистки картофеля, так называемую «экономку». Но тащить в дом ржавую и грязную железку побоялся и, обманув внимание очередной няньки, прячу её в обрезок водопроводной трубы, который зачем-то торчал из стены дома между подъездами. Момент припрятывания подглядел Виталик, мой ровесник из второго подъезда, и, подождав пока я отойду, быстро похитил сокровище из схрона. К его сожалению, он слишком поторопился, так что я успел заметить момент похищения.

Естественно, бегу к нему с громким криком возмущённого собственника: «Немедленно верни, это моё!».

Он от меня, я за ним, но у него фора и вот, пробежав через наш подъезд насквозь, Виталик оказывается уже на собственном крыльце, на последней ступеньке, сейчас он распахнёт дверь своего подъезда и прости-прощай. Остановить его при помощи увещеваний мне не удаётся да и нет времени (увещевания невнятно звучали из-за одышки во время погони) и вот уже, почти отчаясь и задыхаясь от бега, я швыряю в него осколок кирпича, валявшийся тут же под ногами. Бросок вышел удачный, попал я ему в голову, в темя, и он упал, обливаясь кровью, я же завладел утраченным сокровищем и гордо отбыл домой, ничуть не позаботившись о последствиях. Я уже писал, что наш дом был телефонизирован полностью, поэтому домашние узнали о моём проступке раньше моего появления дома (я ещё перепрятывал «экономку» на чердаке). Довольный собой, распахиваю входную дверь и…

Вот тогда, единственный раз в жизни был выпорот мамой ремнём и ещё до этого проволочной плетёной выхлопывалкой для чистки ковров. Мама была просто в бешенстве, кричала, что я бездушный убийца, бандит и лупила по всем выдающимся частям тела, она просто не помнила себя. От такой встречи дома я не чувствовал боли, потому что был уверен в своей правоте – я ни у кого ничего не отнимал, я нашёл, это моё! – верещал я, размазывая слёзы по лицу и рукавам – шумный выдался денёк.

Потом меня силой сводили извиниться. Вид бледного от кровопотери Виталика с забинтованной головой был весьма убедителен, мне стало его жалко, и я извинился, но в душе всё равно был не согласен с наказанием: «А чего он ворует…»

После этого «подвига» во дворе меня стали бояться, Виталик со мной раздружился, меня дразнили «бешеным» и «Левча-каланча, половинка кирпича», и боялись потом ещё года полтора (чем я неоднократно пользовался в качестве самозащиты), ведь я был слабеньким, ушастым, невысоким, худым мальчуганом, да и совсем не агрессивным, надо сказать.

Мой первый опыт победоносной защиты собственности.

Лакуна

Каждое утро к нашему подъезду подъезжал лимузин «ЗИМ», и из него выносили покрытую белым платком большую корзину с продуктами и ещё чем-то, накрытую белой простынёй и относили нижним нашим соседям Загафурановым (это тот, что председатель Президиума Верховного Совета), иногда перед праздниками таких корзин бывало две или даже три.

К Изгину приезжала «Победа» таким же образом.

Мы с друзьями, если они присутствовали, пытались определить, что же привезли на этот раз, это занятие было своеобразным тотализатором: мы заключали пари и я бежал к Загафурановым выяснять содержимое корзинки.

Элита тогда на продукты не тратилась, хотя оклады получала изрядные (у Загафуранова оклад был 30 000 руб.).

На этом же «ЗИМе» председательских мальчиков каждое утро отвозили в школу. Много раз и мне доводилось ехать в школу на нём, там были маленькие откидные сидения в спинке переднего дивана, повёрнутые назад, в дополнение к большому кожаному дивану, а шофёр сидел за перегородкой с окошечком, ещё там был радиоприёмник, вентилятор и пепельницы в дверцах и на спинке переднего дивана.

У мальчиков снизу было полно игрушек, гораздо больше, чем у меня, и я завидовал им до слёз. Не помню почему, но игрушками меня почти не баловали и когда однажды на Новый год мы разбирали подарки из-под ёлки, я подрался с одним из моих гостей из-за того, что подарок для него был мужской (машина), а мне подарили плюшевого мишку или зайца. Однажды кто-то из гостей сдуру подарил мне целлулоидного голыша, но я сразу загнул ему ручки и ножки и со звуком: «р-р-р-р-р-р» потащил по полу, голыша сразу забрали, а меня в жестокости обвинили.

Когда мне дарили изделия из фигурного шоколада (был тогда такой), я их не съедал, а играл ими пока они не разрушались (особенно помню паровоз, он был сделан очень реалистично, жаль только что колёса не крутились; он продержался с Нового года до весны). Позже, уже в школьные годы, у меня появился довольно приличный автопарк (откуда взялось такое богатство – расскажу позже), он состоял из десятка целлулоидных «Победок» всех возможных цветов, одного авто «ЗИС 110» и одного «ЗИМа», жестяных самосвальчиков: этих было штук шесть-семь, а один был почти копией «ЗИСа» и задние колёса даже двускатные, и двух карболитовых «ГАЗиков», чёрного и коричневого, отштампованных почти во всех деталях. Все эти машинки были маленькие, примерно как теперешние модельки.

А были и побольше, для вождения на верёвочке. Я тогда придумал привязывать верёвочку к длинной палке, и в таком случае машинка ехала передо мной, это было более занятно, т. к. управлять ей было интересно (ну что интересного тащить машинку за спиной, и только слышать, как она тарахтит по мостовой, или же передвигаться самому задом наперёд), а тут всё наглядно, как теперь во всяких компьютерных играх, только я был полным хозяином транспортного средства, безо всяких карт.

Были у меня и паровоз с вагончиками (но совсем для малолеток, деревянный, розовый в цветочках, разноцветный и с неправильными колёсами), несколько заводных автомобилей побольше (заводные быстро портились и я с удовольствием потрошил их внутренности), и заводная птичка, которая клевала пол и подпрыгивала после завода, кряхтя и скрежеща, и эта игрушка не избежала разборки.

Вот в Центральном универмаге на Карла Маркса в детском отделе была действующая детская электрическая железная дорога, производства ГДР, с локомотивами, стрелками товарными и пассажирскими вагонами, вся эта роскошь покоилась на макете местности с горой (туннель), рекой (мост), с ж\д переездом (шлагбаумы) и всякими деревьями, домиками и модельками машин на переезде, где шлагбаум сам опускался при приближении состава. Паровоз был совсем как настоящий, со всеми шатунами и цилиндрами (жаль, что не дымил). Площадь этого макета была метров тридцать пять квадратных и вокруг всегда толпилась детвора и не только. Однако это скорее был музей, потому что чудо сие стоило бешеных денег, и проблема была найти детскую комнату, куда такое можно поместить.

Ещё была у меня парусная одномачтовая яхта, которая не умела плавать (как и я) и в воде сразу ложилась набок потому, что была лишена киля, был зелёный заводной жестяной катер – этот был ничего так, плавать умел, только заржавел быстро, и поэтому заводиться перестал, какие-то деревянные расписные лакированные колёсные пароходики (эти мне не нравились, потому что не походили на настоящие и плавали скверно).

Я в третьем классе на уроке труда сам сделал из дерева морской буксир, выкрасил его сам масляными красками (но неудачно, потому что даже за восемь последующих лет краска так и не высохла и пачкалась, подозреваю, что чёрная краска мне попала типографская, я тогда совсем не разбирался в этом).

Буксир я подарил деду, и он красовался в его спальне на комоде и много лет спустя. Вообще я постоянно изготавливал всякую всячину или рисовал военные сценки и тащил всё это в подарок родным и знакомым (бедные, ну на что им надо было такую дребедень топорного исполнения).

Вот и до сих пор осталась у меня эта неряшливость в исполнении – я так тороплюсь завершить процесс изготовления, что не обращаю внимания на недочёты и промахи.

А лично для себя я тогда вообще любил, чтобы игрушки были «в точь как настоящие» (много позже похожие мысли встретил у А. Грина в «Алых парусах»).

Люблю, чтоб было так и сейчас.

Лакуна

Меня часто приглашали в гости к друзьям нашей семьи, у которых были дети – мои сверстники. Некоторые (семья Маргариты Клименко) жили очень далеко, в соседнем городе Черниковске (до него было 25 км) и дети у них были значительно старше, а с ними было не особенно интересно (скорее им со мной).

А там, где были мои ровесники или чуть помладше, можно было покрасоваться: однажды в восьмилетнем возрасте, находясь в гостях у Зайдентрегеров, которые жили далеко в огромном шестиэтажном доме на улице Карла Маркса у «Горелого» завода, я совершил свой первый «мужской» поступок. Путешествовал я туда самостоятельно, без сопровождающих взрослых (у меня отличное чувство направления и я легко ориентируюсь везде). Родители даже и не подозревали, что дитё их путешествует столь далеко.

Как-то, находясь у них в гостях, я застал аварию – у них погас свет (перегорели пробки, а отца не было дома); я вызвался их поменять или починить, уговорив Любовь Николаевну (непонятно чем руководствовалась она, поручая мне эту операцию), видимо, говорил я чрезвычайно убедительно.

И вот, подставив стул, с его спинки лезу на высоченный шкаф в полутёмной прихожей, там наверху совсем темно и неудобно... выкручиваю сгоревшую пробку и пальцем протираю от копоти патрон и… лечу со шкафа на пол после внезапного удара током. Вид у меня был преглупый – на полу сидел малец, перепачканный сажей, с сгоревшей пробкой в руках и озирался по сторонам, потому что не совсем понимал, как туда попал.

Тем не менее, очухавшись и не слушая никого (я очень упрямое существо), сооружаю «жучка» из толстой медной проволоки (я тогда уже видел, как их делают электрики), потом нетерпеливо дожидаюсь, когда Любовь Николаевна уйдёт в комнату, дабы вызвать по телефону электрика (а ещё она хотела вызвать «Скорую» для меня). И только она вышла, как я тут же вновь упрямо лезу на шкаф, где меня застигает вернувшаяся в прихожую хозяйка, которая тотчас пытается снять со шкафа за торчащие в коридор тощие ноги, однако я продолжаю попытки ввинтить пробку на место и одновременно интенсивно отругиваюсь от нападок и отпихиваюсь от рук, пытаясь убрать ноги подальше от края, чтобы меня не стащили на пол, и вот, наконец, после каскада синих искр и треска с запахом озона, вскриков Людмилы Николаевны, свет в квартире снова сияет, а я – герой! Меня торжественно снимают со шкафа, много благодарят, угощают всевозможными сладостями, Сашка мне страшно завидует, а я лопаюсь от сладостей и гордости. Однако меня тут же на такси с сопровождением отправляют домой от греха подальше.

Но мужик сказал – мужик сделал!

Продолжение следует…