Неповесть. Часть тринадцатая

Лакуна

Есть у нас и патефон. Патефон – механический аппарат для проигрывания и прослушивания грампластинок. Вращение диска осуществлял пружинный привод, заводившийся специальной рукояткой (одного завода хватало обычно минут на десять). Внутри корпуса спрятан рупор, который усиливает звук мембраны, жёстко соединённой с иглодержателем и прикрепленной к подвижной трубе рупора.

Грампластинки тогда выпускались на 78 оборотов и были изготовлены из шеллака, поэтому были тяжёлыми и толстыми и очень хрупкими, туда помещались только две короткие песни с каждой стороны, когда же записывалось большое произведение, то набиралась порядочная картонная коробка. На работе деда и тётю обязывали покупать речи Сталина, и они тоже хранились в коробках, но те коробки были с отпечатанными на их крышках портретами или репродукциями с картин (не припоминаю, чтобы их проигрывали), и они красовались всегда на видном месте (можно подумать, что ждали непременного визита работников МГБ, а возможно, что взрослые этого боялись всерьёз, ведь на полках у деда красовались сочинения Ленина и Сталина, так и не открытые ни разу на моей памяти).

В патефоне диски проигрывались с помощью стальных игл, которые очень быстро тупились, и их постоянно приходилось менять. И грампластинки довольно быстро приходили в негодность, начинали шипеть и трещать (ведь мембранный звукосниматель был тяжёлым и стальная игла существенно изнашивала канавку, при этом теряя остроту, что только больше портило звуковую дорожку). В патефоне даже было отделение, где обычно лежала целая коробка иголок, а использованные валялись в том же отделении, но без коробки. Перед прослушиванием нужно было завести пружину привода при помощи ручки, но иногда завода не хватало, тогда звук постепенно становился всё ниже и завывал (это было здорово).

У тёти тоже была какая-то более современная радиола с проигрывателем пластинок. Пластинки с весёлой танцевальной музыкой обычно ставили на праздниках, причём танцевали только взрослые, как будто «ребёнки» не любят танцы (праздновали мы всегда в комнате тёти, она была самой большой в квартире). На праздниках меня обычно приглашали в числе прочих поесть на первую застольную часть, кстати, давали и бокал, в который наливали вино (каплю с водой). Далее меня водружали на табуретку, принесённую из кухни и просили что-нибудь прочитать вслух, после звучали заслуженные аплодисменты и меня удаляли спать, но я не обижался, потому что прокрадывался к закрытой двери и подсматривал запретное: музицирование и танцы (двери в комнате тёти были застеклены и поначалу даже не завешены). Стол с яствами задвигали в угол, стулья растаскивали к стенам. Образовывалась площадка для танцевания всяких вальсов и фокстротов, иногда танцевали и народные танцы, всякие барыни, краковяки, лезгинки и гопаки.

В то время праздников и будней я страстно мечтал о радиоприёмнике «Звезда», потому что он был необычной формы на ножке из ярко-красной пластмассы (я неравнодушен к красному), а в серёдке красовалась золотая звезда, он даже снился мне.

Обожаю рано утром слышать бой курантов, а особенно когда включают микрофон и слышно уличное движение в Москве – какой огромной тогда она представляется и далёкой.

Люблю слушать Левитана – особенный глубокий голос (наверно так Моисей к народу своему обращался).

С тех пор тишину в доме не выношу

Ах, как я люблю праздники – красные дни календаря, когда весь город чистится, прихорашивается, кругом кумач, чьи-то портреты огромные, по вечерам иллюминация (все организации соперничают – у кого ярче и больше лампочек и светоэффектов). Весь город во флагах и через дороги перекинуты многочисленные транспаранты. Людей на улицах почему-то больше и все они радостно возбуждены и все куда-то спешат. В магазинах длиннющие очереди (в будни тоже очереди везде, но не такие длинные). Только по вечерам улицы пустеют, все празднуют по домам, по улицам бродят, шатаясь пьяницы, и бродячие собаки, в надежде поживиться остатками пиршества.

Люблю ходить с взрослыми на демонстрации (почти всегда это дед, бабушка хлопочет с Марзиёй в кухне, мама убегает куда-то, тётка идёт на демонстрацию в колонне больницы из Старой Уфы); я же постоянно путаюсь под ногами, требуя внимания к себе, и обязательно выпрашиваю флаг или маленький транспарант, чтобы чувствовать себя причастным к общему большому делу (и чтоб меня непременно заметили с трибуны, где стояло большинство наших соседей по дому).

Демонстрации у нас проходили всегда по одному сценарию: рано-рано утром большие грузовики и автобусы перегораживали основные улицы в центре, оставляя только коридор для прохода участников колонн, после формирования колонн его окончательно перегораживали и внутрь уже без специального пропуска никого не пропускали (странно, но никогда в голову не приходили мысли, для чего это нужно было). Некоторые центральные улицы перегораживались с обеих сторон квартала (Советская, Ленина), внутри этих огороженных кварталов движение прохожих пресекалось сразу, даже собаки не бегали, было пусто и страшновато. Все проходы охраняли милиционеры в парадной форме в белых фуражках и опоясанные белыми ремнями, даже кобура для нагана была белая, а пуговицы горели нестерпимым золотым блеском, тут же стояли в оцеплении и многочисленные бойцы МВД и МГБ в парадной форме, в красных погонах и с красными околышами на фуражках.

Колонны демонстрантов сначала собирались у своих организаций, неторопливо выстраивались по двенадцать-шестнадцать человек в ряд, а потом стягивались по открытым улицам (в нашем случае по Карла Маркса и после прохождения колонн организаций эту улицу тоже наглухо перегораживали) к верхнему входу на Советскую площадь от улицы Ленина по улице Пушкина перед Советом министров, где все ожидали сигнала к началу шествия (такое стояние обычно бывало довольно долгим, где-то около часа, зато потом некоторые участки улицы приходилось преодолевать бегом, было очень забавно видеть бегущих вразброд с транспарантами и флагами по проезжей части улиц – это напоминало разгон шествий в капиталистических странах). Впереди колонны располагалась эмблема организации на велосипедных колёсах, а у крупных организаций это был декорированный грузовик, далее шла знамённая группа, а уж за ней и трудящиеся и совслужащие.

В колоннах люди пели и пили, танцевали под гармошку (а гитар в ту пору почти не было) и вообще веселились от души, про разнарядки по демонстрированию мне, клопу, естественно не было известно.

По сигналу (откуда-то издалека прилетали приказы) начинали шествие, которое частенько переходило в бег трусцой, и даже более быстрый иногда (таким образом регулировали людской поток, чтобы уже по площади пройти тожественным маршем); после прохождения площади движение вновь ускорялось, переходя опять же в лёгкую трусцу, и миновав последние заграждения, люди разбредались по домам, чтобы продолжить возлияния и отдохнуть уже как следует. Вытрезвитель в большие праздники не работал, поэтому милиции ночью приходилось собирать перепившихся граждан и доставлять по домам.

На площади на всех столбах и крышах развешены громкоговорители (которые до этого молчали полгода), из которых звучат марши, призывы к народу, но разобрать слова чрезвычайно трудно, поскольку громкоговорителей очень много и они находятся на разном расстоянии от идущих (получается множество повторов плюс эхо). Но это никого не смущает – ибо все эти призывы напечатаны в центральных и местных газетах, говорить что-либо от себя кроме названия, проходящего под трибуной предприятия, тогда бы не дерзнул никто. Люди в колоннах истово орут «Ура» в каждой паузе произносимых лозунгов. Все разглядывают высокопоставленных бонз, женщины обсуждают туалеты их жён. Я рассказываю встречным и поперечным, что живу в одном доме с большими начальниками и называю их, показывая на трибуны. Странно, но ни разу я не попросился на трибуну, хотя мне несколько раз предлагал Юнер.

Весело, одним словом.

Лакуна

С трибун, и на парадной лестнице Совета министров, очень важные люди отслеживают прохождение колонны демонстрантов, и по очереди выкрикивают приветствия по микрофону в адрес проходящих внизу.

Просто важные персоны покровительственно приветствуют проходящих мановениями руки (попасть на трибуну была особая привилегия, и честь присутствовать на трибуне доставалась лишь избранным и… милиционерам, но те обыкновенно стояли спиной к колоннам).

Получить приглашение на трибуну было огромной честью, почти как получить медаль, некоторые покупали себе место на трибуне, давая взятку чиновнику или через их жён, поэтому там стояло множество торговых начальников.

Во главе каждой колонны обычно двигается грузовик затюнингованный, под какой-либо праздничный объект (на нём частенько красуются загримированные под революционных героев активисты и комсомольцы) или тележка на велосипедных колёсах, на которой изображено название организации и логотип и которую вывозят опять-таки активисты и комсомольцы, за ними идёт множество знаменосцев, во главе которых несут знамя организации, потом несут лозунги и портреты вождей и членов политбюро, тут же крутятся под ногами и дети с воздушными шарами (шары продавались у входа на площадь и только по праздникам). Когда появилось телевидение, по краям трибун стали ставить огромные тогдашние камеры на специальных сборных из труб серых партикаблях, на трёхногих штативах, чтобы вести трансляцию в прямом эфире (интересно, кто же смотрел эти репортажи, если «весь советский народ в едином порыве вышел сегодня на улицы наших городов», ведь записывать телепередачи ещё тогда не умели и всё транслировалось в прямом эфире, правда была ещё и документальная киносъёмка).

Кинохронику демонстрировали потом на следующий день.

Все здания вокруг украшены одними и теми же лицами (причём лица всех членов политбюро совершенно одинаковые и с одинаковыми выражением). А главные портреты огромных размеров (Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, а позже Хрущёв или Брежнев) на всех четырёх зданиях вокруг площади. Вечером по всему городу вспыхивают транспаранты с той же символикой. По всему городу огромное количество кумача в виде флагов и растяжек, автобусы и трамваи тоже украшены красными флажками. Везде из уличных громкоговорителей звучит патриотическая музыка, странно, но в будни все эти радиоточки молчат, лишь иногда их включают на учениях по гражданской обороне.

Любой государственный праздник тогда был событием экстраординарным.

Лакуна

Ещё о вкусном и праздничном.

Стол у нас на праздниках накрывали в комнате тёти (его перетаскивали из прихожей и раздвигали). Раздвинутый стол занимал почти всю огромную тётину комнату, а накрывали его на три перемены, т. е. столовые приборы и тарелки менялись за время трапезы трижды.

Сначала стол уставляли холодными закусками. Красовались там: банки с крабами, шпротами, валованы: с красной и чёрной икрой (чёрная была двух видов: зернистая и паюсная (которую я не очень любил, мне казалось что у неё привкус земли), остальное было выложено на узких «рыбных» тарелках, а это: сёмга и осетровый балык на одной, отварное мясо и язык на другой, обязательный форшмак из сельди, сельдь маринованная по-домашнему, с кружочками лука, с самым большим луковым кольцом во рту, заливные осетрина и мясо, сыр, паштеты и холодец и что-нибудь ещё.

Набор спиртного к первой смене блюд: обычно это лёгкие столовые вина (подчёркиваю, почти все эти блюда выставлялись на стол на каждом празднике, варьировалось только количество).

Вторая перемена – это горячее. Тут могли присутствовать: и дичь, принесённая дедом с охоты, и гусь или утки, или даже огромная индейка с базара, или молочный поросёнок целиком фаршированный яблоками и черносливом. Иногда, если праздновали днём, подавали ещё и первое блюдо, а к этому пирожки или беляши с мясом, или расстегаи с рыбой. Обязательно и большие пироги в целый лист. Запивали это уже водочкой или медицинским спиртом, настоянной на лимонных или апельсиновых высушенных корках, а дорогой (КВВК) коньяк подавали к десерту, а для дам подавали напитки полегче типа вермута или портвейна, иногда присутствовали и ликёры (хотя после войны и дамы пристрастились к крепкому).

После второй перемены посуду убирали, скатерть отправляли в стирку, стол сдвигали и ставили в угол, и накрывали туда фрукты и сладости: обязательно огромный ананас (тогда зелёных и маленьких просто не продавали, правда, за ними нужно было ездить в Москву или Свердловск), мандарины и апельсины (по сезону), яблоки китайские в воске и наши, груши, виноград. Самое главное это торты, их бывало до четырёх разных, причём только один покупной, остальные выпекались дома (из них помню только популярный в ту пору «Наполеон» с заварным кремом). Иногда ещё подавали сладкий пирог с черносливом и курагой.

Напитки тут уже были десертные: ликёры, портвейн и десертные вина.

Шампанское подавали обычно в самом начале праздника или с первым ударом часов на Спасской башне.

Кофе у нас в доме не пили, только чай, подавали и разнообразные морсы и всегда на столе красовались бутылки «Боржоми».

После окончания трапезы меня удаляли, а сами музицировали и танцевали далеко за полночь.

Вот так и вышло, что вкус вин я знал уже лет с шести. А в праздники наедался так, что с трудом вылезал из-за стола. Поесть люблю и сейчас.

Алкоголиком, однако, не стал.

Продолжение следует…