Неповесть. Часть восьмая

По центральным улицам не спеша двигаются подводы и коляски извозчиков, а изредка проезжают большие голубые автобусы, производства московского завода ЗИС, полуторки, эмки и большущие трёхтонки или ещё более огромные МАЗы с буйволом и ЯАЗы с шагающим медведем (вот бы мне такого). Больше всего мне нравились указатели поворота импортных автомашин: вываливался из бока кабины красный светящийся жезл и покачивался вверх-вниз. Частенько проносятся пожарные ярко-красные экипажи, которые нервно звонят в подвешенные к кабине сзади небольшие сияющие колокола. Я уверен, что пожарные и «скорые помощи», самые быстрые автомобили в мире, даже быстрее «Гонок». Какую тревогу вызывает проезд, громко гудящих, белых с красным крестом на боках «Скорых помощей».

Деревенские лошадки пугаются этого гама и жмутся к обочинам, а иногда и встают на дыбы со страху. Мостовая завалена остро пахнущим лошадиным навозом, который дворники собирают и отдают огородникам, а иногда продают на рынке.

А бабушка говорит, что скоро на улице совсем не станет лошадей, но я не очень-то в это верю, так их много бредёт и скачет вокруг. Оттого, что детское время течёт медленно, мне тогда казалось, что так будет вечно.

На проезжей части постоянно полно навоза, бумажек и другого мусора, который убирают дворники по утрам. Дворников на улицах предостаточно, и на каждом металлическая бляха с адресом и именем, и зимой в центре города тротуары свободны от снега и льда, а по обочинам вырастают кучи осколков льда и снега выше человеческого роста. Весной эти кучи сначала чернеют, грязьневеют и потом начинают интенсивно таять, тогда на солнечной стороне образуются гроты и пещеры со сталактитами. Но в городе довольно чисто, только летом много пыли. Вскоре появляются голубые автоцистерны с разбрызгивателями внизу и улицы начинают мыть по утрам, как в Москве.

А ещё на улицах в центре повсюду сидят чистильщики обуви, и бабушка постоянно подводит меня к одному из них, начистить туфельки и поговорить. Это человек восточной внешности, а цвет кожи у него точь-в-точь как наш старинный дубовый шкаф. Он Ассириец из древнего мира, но ботинки после его работы горят как драгоценные, и ещё из его будочки вкусно пахнет каким-то специальным клеем и кремом для обуви, такой крем нельзя купить ни в каком магазине, потому что его варит сам чистильщик. Он сидит на улице Сталина, напротив западного входа на Центральный рынок, у магазина в стиле «сталинский конструктивизм» – это магазин «ТЖ» (Товары Женщинам), мы всегда подходим к нему поздороваться и обсудить городские новости.

Время, как тогда казалось, забуксовало в этих чудесных годах.

Лакуна

На рынке бабушка постоянно учит меня разбираться в продуктах и учит вежливо разговаривать с продавцами, но непременно настаивать на своём. Очень скоро я становлюсь экспертом по выбору мяса, а особенно парной телятины, которую мы все предпочитали, у меня было очень острое зрение и отличное обоняние.

Замечательные надписи украшают два самых больших рыночных павильона: – «Яйцы» на левом, а на правом – «Ягоды» (художник, видимо, любил симметрию во всём, надписи эти просуществовали до 70-х годов).

Была ещё и такая реклама: «Консервы в собственном соку» и «Консервы в масле» в витринах рыбного магазина на углу Пушкина и Ленина.

На рынке множество диковин: продавцы из Средней Азии с их многословием, акцентом и грязными, полосатыми, ватными халатами, кавказцы в папахах, в черкесках с газырями и обязательно с кинжалом на поясе, башкиры и татары из деревни в разноцветных тюбетейках, с трудом объясняющиеся по-русски. Множество нищих и инвалидов, собирающих милостыню (почти все инвалиды мужчины в видавшей виды военной форме). Все они кучкуются у грязно-зелёного фанерного пивного ларька в левом углу рынка аккурат у забора, рядом с белёной известью будкой общественного туалета системы «Очко» с двумя входами «М» и «Ж», размашисто нарисованными зелёной краской на досках дверей. У пивного ларька всегда сыро, грязно, шумно, многолюдно и воняет пивом и мочой, частенько там дерутся.

На рынке всегда очень шумно: дебаты между покупателями и продавцами, почти всегда скандальные и очень темпераментные – на повышенных тонах, голоса многочисленных приведённых на продажу животных и птиц, частенько и детский плач.

Атмосфера какого-то ли народного праздника, то ли стадиона.

Лакуна

Когда остаюсь один, играю с вымышленными мной двумя приятелями (этакий «монотеатр» одного актёра и одного зрителя), имена которых мною были дадены и были производными от названий тогдашних автозаводов, один из них был Газикина (вот странное имя), а второго не помню.

Разговариваю за каждый персонаж, вслух «чужим» голосом, ещё и за себя нормальным голосом, сочиняя на ходу различные диалоги про окружающее, или выдумываю истории на только что возникший в голове сюжет, пытаюсь эти диалоги насыщать «взрослыми» словами, при этом ещё и руками размахиваю (вот зрелище для прохожих).

Сюжеты эти постоянно разворачиваются в целый рассказ или пьесу (это происходит тут же, на ходу), позже, уже взрослым, я частенько заменяю скуку долгой дороги подобным занятием – сочиняю уже в рифму целые поэмы и баллады и тогда мне не скучна длинная дорога, однако всегда их забываю, лишь только пересеку порог (вот ведь жалость).

Ещё люблю считать машины на улице и сравнивать, каких автомобильных марок больше (от этих занятий и осталась привычка разговаривать с самим собой вслух на всю жизнь и считать что-либо), причём подсчёт этот ведут опять-таки мои персонажи, споря друг с другом, каждый на свой лад.

Очень я иногда жалел, что у меня нет ни сестры, ни брата – в эти моменты житьё в малой семье представлялось скучноватым…

На всём протяжении моего детства всё отечественное, родное (все без исключения изделия нашей промышленности) казалось мне верхом совершенства и красоты, иностранные машины или, скажем, паровозы, а также и самолёты не нравились совсем – представлялись некрасивыми и даже уродливыми. Такой вот причудливый консерватизм и патриотизм.

Оголтелый патриот в коротких штанишках на помочах.

Лакуна

Тогда же впервые попадаю в театр, сначала кукольный. Передо мной распахивается дверь в Волшебный, добрый мир. Как правдоподобно выглядит море, сооружённое из узких колышущихся голубых полос. Представления вызывают глубокие переживания, куклы оживают и разговаривают чарующими голосами и заставляют по-другому воспринимать мир вокруг. Когда же попадаю в театр настоящий, то все мои восторги возрастают до небес. Никогда мне никакой телевизор не заменит это общение напрямую с искусством, рождающимся прямо перед тобой. Актёры легко превращались (вернее были ими для меня) в воинов и волшебников, пели неземными голосами и совершали такие действия, которые обычные люди в обыденной жизни сделать не могут. Ореол избранности и какого-то благоговения перед лицедейством частично сохранился у меня и поныне.

Ах, как я люблю в театре смотреть Новогодние представления с Дедом Морозом и Снегурочкой и всякими зайками-белочками, конечно с последующим подарком, в который тогда непременно входили два яблока (зелёное и красное), мандарин или два, много шоколадных конфет, печенье и трёхцветный мармелад и карамельки. Подарки эти упакованы были в большущий красочный пакет, и их можно было получить на купон билета на Ёлку в специальном «подарочном» окошечке.

А вот Цирк так и не нашёл пути к моему сердцу, что-то неуловимо говорило мне о принуждении и несвободе. Почему-то не нравились ни воздушные гимнасты, ни вольтижёры, ни акробаты, а клоунов я тогда ещё не понимал. Разве только престидижитаторы или жонглёры, но их можно было увидеть и на филармонических концертах.

Однако, Слава Искусству!

Лакуна

Так незаметно наступила весна 1950 г. – время великих перемен и чудес, меняется весь окружающий меня мир, меняются окружающие меня люди – мы переезжаем! В новый дом, далеко, в самый центр города.

Дед дарит городу свой особняк под устройство противотуберкулёзного диспансера, и нам взамен выделяют квартиру № 7 в элитном (министерском) доме № 29 на ул. Тукаева.

Это трёхэтажное кирпичное строение жёлтого цвета с двумя сквозными подъездами, оформленными белой рустовкой, над каждым парадным есть лампа под эмалированным зелёным круглым абажуром, а на стене синяя табличка с перечнем квартир. Мне представляется, что мы въехали в Графский Дворец!

Жить теперь мы будем в квартире на третьем этаже, где четыре комнаты и два балкона (на улицу и во двор), даже прихожая была просто огромная – метров 28 квадратных.

На нашей двери, в ромбе, на синем фоне, белый номер квартиры. Бабушка почти сразу приглашает мастеров обойщиков и те обивают входную дверь дерматином шоколадного цвета, под которым находится серая техническая вата, удерживают всё это стёганое чудо узкие пояски из того же дерматина, прибитые к двери по косой декоративными бронзовыми гвоздями с фигурными шляпками. Так мы утеплили входную дверь (зачем, если подъезд у нас отапливаемый) и отстранились от постороннего шума (тоже не ясно, обычно в подъезде у нас шумят только дети).

Теперь у нас уборная внутри дома, а не во дворе, а в ней на стене подвешен чудесный чугунный бачок с фарфоровой ручкой на цепочке, который помогает смывать всё в отверстие канализации и поэтому там совсем не воняет. В ванной комнате огромная, чугунная, белая эмалированная ванна и стоит колонка водонагревателя, которую топят чурочками, и теперь не нужно будет ходить в баню (я баню не люблю); меня, правда, чаще мыли в большой оцинкованной ванне вместе с Уткиным и другими водными игрушками.

Из окон открываются необычные виды на все стороны, и мне кажется, что мы теперь живём в высоченном небоскрёбе. Видно даже мечеть и тюрьму, и другой берег Белой.

Такой взгляд свысока на окрестности так и остался «самым-пресамым».

Продолжение следует…