Моя литературная жизнь. Часть восемнадцатая

На Троицу в посольстве Чехии состоялся фестиваль верлибра. Зал там огромный, а тогда был наполовину пустой. Я бы не пришла на фестиваль, но как-то созвонилась с ДК, и в воскресенье, недоспав после ранней, пошла читать стихи. На несколько рядов ниже меня сидела довольно большая и шумная компания, в центре которой был человек в шинели. В такую жару? Оказалось, Месяц. Компания не то выпивала, не то обменивалась впечатлениями. В любом случае, люди реагировали на происходящее бурно. Вскоре Месяца вызвали для чтения стихотворений. Он вышел, кажется, с неизменным варганом.

Это было лучшее выступление на том фестивале. Месяц прочитал «Сообщение о квиритах» и еще несколько стихотворений. В начале выступления спросил: «А почему никто не сказал, что сегодня Троица?» Либеральная основа фестиваля ему была уже ясна и симпатии не вызывала. Месяца, кажется, и считали в этой среде за легальную оппозицию. Однако не знаю другого человека, который так просто и легко сходился бы с людьми и умел очаровывать.

Месяц был знаком с Бродским, дружил с Парщиковым и много еще с кем был знаком и дружил. И от этого не был надут, наоборот, кажется даже смущался такой своей активности. На самом деле нет. Он жаждал деятельности, но среда, кажется, к его деятельности не подходила. «Русский Гулливер» задумывался как крупный издательский проект, а по факту получился нарцисс в болоте.

В августе в Булгаковском доме состоялся вечер моих стихов: представляла книгу «Светильник», который вышел у Соколовского в «Автохтоне». Терпения Соколовскому в некоторых случаях не занимать, а это был именно тот случай. У него было редакторское видение текста, которое почти совершенно не совпадало с авторским. Он раза два приезжал в Гольяново и мы проходили всю книгу, выясняя то одни, то другие моменты текста. Я взрывалась, в некоторых случаях была права, но за банкет платил Соколовский.

Помню, в «Строфах московским пригородам» мне виделся длинный период:

“Грядки с зеленью дворняга сторожит,

пацаны картошку воровали,

по двору ходил хозяином петух.

Утро на стекле испариной дрожит.

Шум неясный переполнил дали.

У соседей – абсолютный слух.”

Он и остался. Но Соколовского интересовала “картинка”: “грядочки с картошкой и петух,/ у соседей – абсолютный слух”.

Но тогда вся поэзия была в картиночках. А у меня строфы. Соколовского длинное и занудное раздражало.

«Светильник» долго не выходил. Я звонила Соколовскому, спрашивала и ругалась. Он снова проявил терпение.

Наконец, «Светильник» вышел, и его представили в Булгаковском. Как помню, я кому-то звонила и кого-то звала. В таких случаях поэт всегда считает, что ему должны. Соколовский позвал Олега Дарка. Мы в перерыве между чтениями поговорили довольно приятно. На этом вечере был и Константин Кравцов. Он, кажется, посидел немного и убежал.

Читала я на том вечере «Антиохию», которую и сейчас люблю, и довольно длинные верлибры, но и не только их. Тогда я поставила обреченный опыт: читать то, что явно не знают, и к тому же сложное. Надо было читать «На середине мира» и «Цыганенка», но мне они уж надоели. Да и собрание было небольшое. Возвращалась в Гольяново с тростью, тогда еще перелом давал о себе знать, с цветами и одна. Но есть особенное чувство авторского вечера, и оно было.

Осенью 2006 года у Вишневецкого вышла в «Русском Гулливере» книга стихотворений «На запад солнца». Кукулин предложил мне написать рецензию для «НЛО». Я написала. Кукулин отредактировал ее, смешав все части в каком-то хаотическом порядке. Недочеты у меня были, но Кукулин скорее пугал ими меня, чем они имели значение. Однако я перепугалась. Вдобавок, Кукулин притянул за уши и художника Оскара Рабина. В смущенных чувствах я написала Вишневецкому, а он уже – Кукулину. В результате рецензия вышла с минимальными изменениями, в подборе других рецензий, как и предполагалось.

В Чеховке осенью же прошла презентация книги стихотворений Месяца «Безумный рыбак», которую считаю без сомнения одной из лучших книг нулевых. Перед вечером Месяц меня окликнул, и мы как-то хорошо поговорили. Он был в камуфляже и походил на солдата. Кажется, только из Чечни. У него были мировые планы насчет «Русского Гулливера». На этом же вечере я познакомилась и с Андреем Тавровым. Мы сразу подружились. «Гулливер» казался мне орденом поэтов. Прозаик Александр Давыдов только подчеркивал то, что «Гулливер» – орден поэтов, своими рассуждениями об искусстве.

«Русский Гулливер» к осени 2006 имел уже довольно солидную коллекцию книг. Точно не помню названия серий, но «Парусник Ахилл» Андрея Таврова и «На запад солнца» Игоря Вишневецкого вышли в твердом переплете. А книга, например, Санджара Янышева вышла в мягком переплете. Это была совместная серия «Русского Гулливера» и проекта «Классиков XXI века», который вела Елена Пахомова. «Классики XXI века» включали не только вечера, но и издания. До сотрудничества с «Русским Гулливером» их книги выглядели бледновато. Я в лицо ни одной книги у «Классиков XXI века» не помню. Месяц решил обратить внимание на обложки, и это оказалось правильно. Обложки первых книг совместного издательского проекта яркие и почти нелепые, но всегда радостные. По мне так это цветное безобразие, даже ситцевое, отражало положение книги в современном мире.

Тогда же появилась идея издать мои стихи в «Русском Гулливере».

И я составила «Камену» из старых стихотворений. Вошла туда и «Желтая подлодка» из цикла «Битломания», который меня тогда измучил. Все получалось, но что-то шло не так. Любимые альбомы «Битлз» были переложены на стихи, с учетом оригинальных текстов, подстрочники к которым я сама составляла.

Подбор получился христианско-феминистский, и, вероятно, с этой точки зрения это книга недооцененная. «Сокровище», например. Страшный цикл, но я тогда любила страшное и вообще настроена была на скорую смерть. «Сокровище» даже не об одиночестве женщины в современном мире, а о климаксе самого феминизма.

Смерть не наступила, а вот в другую вселенную меня выметнуло очень скоро. Христианско-феминистский настрой в книге не главное. Не главное и катастрофизм. По «Камене» можно сказать, что ее автор принадлежит катастрофистам. Книга получилась новой по всему, что в ней есть. И эта новизна, да еще в христианской парадигме, многих смутила. Ну как христианка может писать такие стихи? «Отец Артемий, простите всех нас, что вы не Джон Леннон!». А вдруг она не христианка? Просто мне стала мала прихожанская юбка, а многие, с кем мне еще придется столкнуться по литературным и христианским делам, без прихожанской юбки не могут.

Предисловие написал Игорь Вишневецкий и назвал «Камену» космическим проектом. Это был аванс, но у меня впереди был Солярис.

В процессе составления сборника вышла довольно показательная квача. Первым стояло стихотворение, давшее этой книге название: «Я камена из русских, я хлеб нищеты…». Пахомова позвонила и попросила это “странное” стихотворение убрать. Я смутилась, потому что бал не я заказываю, и почти согласилась «Камену» убрать. Однако написала про квачу Таврову. Он отстоял это стихотворение. Это был первый случай, когда я почувствовала поддержку и понимание. «Камена», как потом выяснится, стала книгой рубежной.

«Камена» вышла весной 2007. Авторские экземпляры мне передал Андрей Тавров. Мы встретились в кафе. Он тогда показался мне похожим на Джима Моррисона.

Олег Дарк «Каменой» восхитился. Он написал рецензию, довольно крупную, и ее взяла в «Новый мир» Роднянская. Она умеет не только выбирать отличное, но и видеть перспективу.

В ноябре 2006 завязалась сравнительно долгая переписка с Дарком, и это довольно важный кусок той жизни. Дарк выслал для «Середины мира» кроме своих оригинальных текстов переводы нескольких «Дуинских элегий» Рильке.

Какое счастливое было время. Я взахлеб читала Рильке, гуляла то по Измайловскому парку, то по Сокольникам, была наивна, мало знала авторов современной зарубежной поэзии, на что в переписке мне указал Завьялов, и это не давило.

Рождество 2007 года оказалось еще одной границей. Сам праздник был счастливый и полный. Святки прошли сравнительно бодро: мы с Кравцовым много мечтали о развитии сайта и о книжной серии, но я уже начала понимать, что ничего из мечты не получится.

В «ОГИ на Никольском» состоялись «Полюса» мои и Кравцова. Почитали на славу. Какой-то трепетный дядечка сказал, что устроители нарочно подобрали поэтов так, чтобы устроить праздник. Я даже что-то пела. Пуханов, который пришел как-то слишком по-деловому и с телефоном в ухе, сказал, что судьба Кравцова – одиночное плавание, а меня все знают и помогают. Хотя дело-то обстояло ровно наоборот, но у Пуханова всегда так.

У Зосимы и Савватия подвизалась некая Мария Рупова, считавшая себя поэтом, у которой вышла книга «След голубиного крыла». Разговора у нас, несмотря на общность веры, не получилось, хотя мне хотелось союзницу. А вот соседка по подъезду, которой я отдала свои вполне годные, но почему-то разочаровавшие меня вещи, мои стихи хвалила и радовалась им. Она прекрасно фотографировала растения. Как мне хотелось так же фотографировать!

Ближе к посту явилась родственница и сказала, что нужно собирать вещи. Видимо, у нее образовалась очередная финансовая сложность. И я попробовала сопротивляться. Но квартира была не моя, хотя я вкладывала в ее обустройство каждый месяц сколько-то. Не считая ремонта. И оказалось, что это не имеет значения. Потом я привыкну к такому отношению, хотя привыкнуть невозможно. Можно только смотреть на Христа и продолжать, скажем, клеить обои или мыть окна. Сопротивление мое закончилось тем, что я устроила небольшую вечеринку для Ольги Джи и Олега Дарка. А потом уехала к знакомым, положив ключ на стол и оставив дверь открытой. Ничего ценного в квартире не было. Купленная с помощью Соколовского «Тошиба», ноут, весил для меня много, но его я забрала.

Наталия ЧЕРНЫХ

Продолжение следует…