Салават. Исповедь. Часть десятая

Глава 10. Как я «разговаривал» с Салаватом, или Вот и слава пришла!

Тем временем Евгений Николаевич решил, что я дорос до крупной формы и предложил мне взяться за симфонию или кантату. В начале третьего курса он озадачил меня вопросом, что я буду показывать на дипломном концерте. И вот сидим мы с Кубагушевым глубокой осенью и он читает мне «Разговор с Салаватом» Ангама Атнабаева.

Это стихотворение написано в трёх частях, словно специально для инструментального цикла. Первая начинается так: «Я хожу и везде вижу тебя, Салават – есть город, есть деревня, район, памятник, книги о тебе». Во второй части стихотворения автор как будто спрашивает Салавата: «Кем ты был в этой жизни – героем, борцом или поэтом?» И сам отвечает, что и тем, и другим. И в третьей констатируется светлый итог: «Твоя судьба трагична, и хоть и претерпел ты от жизни много бед и испытаний, но твоё имя будет нам светить всегда».

Я принёс этот текст Земцову и как мог, так и перевёл. Но он был мастер, и предложил мне не успокаиваться на достигнутом, а ещё поискать материал в народном творчестве, например. Благо, о Салавате сложено много стихов и песен в фольклоре башкирского народа. Таким образом, можно было сделать пятичастный полновесный цикл, в котором перекликалось бы прошлое и его отношение к герою и наш современный взгляд на жизнь Салавата.

Это было интересно и сулило мне много открытий. Я ринулся на поиск, несмотря на то, что сам толком на башкирском и читать ещё не умел. Айрат познакомил меня с секретарём-референтом нашего ректора Танхылу Карамышевой. Я приходил к ней, и она в свободное время читала мне кубаиры, из которых я выбирал нужные отрывки.

И получилась Вокальная симфония «Разговор с Салаватом» в 5 частях для чтеца, солистов (баритон, сопрано), смешанного хора и симфонического оркестра на стихи Атнабаева (во 2-й, 3-й, 4-й частях), а также тексты кубаира «С ратью Пугачёва слившись, в войско с ним соединившись», и отдельных стихов «Битва», «Зулейха», «Мой кош», «Мой Урал», «Родная страна», «Соловей», «Стрела», «Юноше-воину».

Эмоционально это произведение было связано с моим восприятием Пятнадцатой симфонии Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. Это творение великого симфониста ХХ века, с его философской глубиной, квазицитатами, выходом в иное пространство и просветлением в финале, дало мне толчок в написании моего «Разговора». И так же, как в Тринадцатой и Четырнадцатой симфониях Мастера, у меня был использован текст.

Но для того, чтобы начать писать симфонию со словами, мне нужно было научиться писать. Башкирского алфавита по Брайлю не было. Кубагушев диктовал мне по буквам слова, и я записывал. Причём, мне пришлось изобретать для себя дополнительные буквы, которые были в башкирском языке, но не было в русском! Так, в час по чайной ложке мы с Айратом постигали грамматику.

А в начале третьего курса я через Дамира Мингазовича Тагирова узнал о конкурсе для незрячих композиторов в Праге. На первом подобном конкурсе первое место получил Глеб Сидельников, сейчас, пожалуй, самый известный из незрячих композиторов и мой хороший друг. Тогда же мы решили поучаствовать и послали в Чехословакию ноты моего вокального цикла на стихи Блока.

Прошло время, и я как-то выбросил из головы переживания по поводу конкурса, поскольку было из-за чего переживать и без него. После какой-то ссоры с Ларисой я ушёл на работу не в духе. И вдруг ко мне пришёл мой тесть и принёс новость – дома меня ждало письмо на двух языках, английском и чешском, из которого мы поняли, что я стал лауреатом третьей премии и мне полагается награда в три тысячи крон (по курсу того времени это было где-то триста рублей)!

Письмо пришло в конце весны, и я принёс его своему педагогу, Евгению Николаевичу. Потом я поделился радостью с друзьями. В школе меня поздравил директор, Николай Николаевич Иванов, а в институте о моей победе было объявлено на собрании проректором Евгением Семёновичем Тейтельманом. Когда весь зал зааплодировал, я ощутил, что ко мне пришла слава, что когда тебя приветствуют аплодисментами – это по мне.

Лауреатство в международном конкурсе принесло мне не только желание победы, но и вполне ощутимые и давно желанные изменения – я смог перейти официально на композиторский факультет и вплотную заняться любимым делом. Я стал студентом-композитором, стал частью истории нашей кафедры, что мне было, конечно, очень лестно.

В те годы кафедра композиции была на подъёме. В своё время Загир Гарипович Исмагилов, будучи ректором института искусств и депутатом Верховного Совета, решал все вопросы, связанные с музыкальным образованием, с помощью своего авторитета и влиятельного имени. Главным направлением его деятельности было, конечно, развитие национального искусства.

Ему на смену пришла его дочь, композитор Лейла Загировна Исмагилова, которая привела с собой много талантливой молодёжи. На кафедре стали работать Вячеслав Баркалов, Владимир Николаев, Рашит Зиганов. Это была новая эпоха в истории института, в которую мне посчастливилось учиться.

Раз в год мы выезжали в Казанскую консерваторию, и они приезжали к нам с ответным визитом. Проводилась олимпиада между нашими консерваториями, и мы в те годы не знали, что из этого творческого соревнования вырастут свои плоды – те, кто учился в то время в Казани впоследствии стали людьми, определяющими путь развития своей культуры: Рустэм Зарипов, Нина Кошелева, Масхуда Шамсутдинова, Резеда Ахиярова, Сергей Маков. И со студенческих лет мы продолжаем дружить с Татарстаном. А сколько хороших мероприятий мы за это время сделали!

Это был резкий скачок в будущее, и сделан он был благодаря Лейле Загировне. Старая гвардия композиторов заложила основу, а с начала 70-х до середины 90-х годов сформировалось поколение, которое подхватило и продолжило традиции национальной культуры. Это было счастливое, вдохновенное время, и я очень ценю Лейлу Исмагилову, которая стала инициатором этих изменений. Жаль только, что эти отношения не удалось сохранить. Нынешнее состояние Союза композиторов тому пример. При всей неоднозначности отношения к Загиру Гариповичу, я знаю, что он не позволил бы опустить планку нашего Союза так низко. На амбициях Исмагилова, Ахметова, на их по-королевски развёрнутых плечах держался авторитет Союза композиторов. А сейчас ни амбиций, ни авторитетов, ни связей между молодыми композиторами и нами…

Но вернусь в годы учёбы. Не могу не сказать о педагогах, которые оставили неизгладимый след и в моей жизни, и музыкальной практике нашей республики.

На первом-втором курсах был предмет «Анализ форм», который читала нам Евгения Романовна Скурко, а индивидуальные занятия проводила Светлана Геннадьевна Замарянова. Лекции Евгении Романовны всегда были полны настоящего знания предмета, энциклопедической широты. А у Светланы Геннадьевны мне было интересно учиться, поскольку она прекрасно играла на фортепиано, подтверждая примерами то, что касалось строения и развития музыкальной формы. Я на слух больше понимал, чем теоретически, поэтому на уроки ходил с удовольствием и много из них почерпнул. А каким замечательным человеком была Светлана Геннадьевна, знали все, кто прошёл через её руки.

Что касается истории музыки, мне запомнилась Наталья Афанасьевна Еловская, читавшая лекционный курс о средневековье и барокко, Наталья Владимировна Александрова, прекрасно знавшая и интересно преподносившая предмет. Но, пожалуй, самое яркое впечатление оставила Нора Аркадьевна Спектор, которая вела курс русской музыки. Это совершенно самобытный, свободный человек, чьё мнение и профессиональная позиция не были стеснены рамками учебной дисциплины, официальным курсом. На уроках она выдавала такие вещи, что мы от удивления раскрывали рты. Это было феерическое действо – она рассказывала, играла на фортепиано, правда, только в двух своих любимых тональностях – до мажоре и до миноре. Она могла прийти на урок, одетая сообразно теме. Нора Аркадьевна стала источником для многих баек и анекдотов, гулявших по институту в то время, когда она работала и сохранившихся в виде легенд до сих пор.

Потом наши отношения перешли из ученических в дружеские и продолжались до тех пор, пока она не уехала в Израиль. Очень грустно было, когда мы с её последней студенткой Гузель Яруллиной оказались одни из тех, кто захотел её проводить… А ведь на таких, как Нора Аркадьевна, которая говорит и делает то, что чувствует, а не то, что положено, и держится искусство. Она учила меня мыслить неординарно, по-своему.

А вот за что я всегда буду благодарен другому педагогу по русской музыке, Татьяне Степановне Угрюмовой, так это за её приверженность традиции и профессионализм. Её организованность и умение всё разложить по полочкам дали мне хорошую базу, когда я был студентом.

Зато когда у меня появились первые оперы, мы с ней нашли новые точки соприкосновения – Татьяна Степановна прекрасный знаток оперной драматургии, и многое мне подсказала, делилась своими наблюдениями, давала новые мысли. Её критические замечания и советы для меня бесценны.

Глава 11. «Параллельная» жизнь

В 1980-81 году я уже учился в институте как композитор. После 4 курса я принёс части клавира «Разговор с Салаватом» и по специальности получил пятёрку. В глазах коллег я уже приобрёл вес, и тому были свои причины – я уже многое умел. Дипломный концерт был уже намечен, и я целиком отдался творчеству.

Новым рубежом освоения профессии стало перенесение клавира в партитуру. Надо было надиктовать все инструменты симфонического оркестра, а как? И пошло-поехало. В результате к диплому я успел сделать только 2 части. Земцов мужественно терпел.

Когда вспоминаешь всё это, поражаешься, как судьба благоволит к тем, кому это действительно нужно. Как раз в период моих мытарств с перепиской своих произведений в Детской музыкальной школе № 1 были введены новые ставки – на шестерых незрячих педагогов дали двоих секретарей. Я «припахал» обоих. Одна девушка писала черновики, а вторая переписывала набело.

Помимо партитуры, я продолжал писать романсы. Писал, как Бог на душу положит, а Бог положил, как Земцов научил. Научил хорошо. В это время появились 3 романса на стихи Шамиля Анака, 4 эпитафии на ст. Анака и вокальная симфония для чтеца, солистов, хора и симфонического оркестра «Разговор с Салаватом»*. Она была корявая, я ещё толком не умел записывать, то есть правильно диктовать свою музыку, со всеми нюансами, динамическими оттенками и штрихами. Но я сам играл и пел для исполнителей, что восполняло недостатки записи.

Сейчас это гораздо проще, потому что компьютерные программы могут, например, перенести музыкальный текст в любую тональность, к примеру. А тогда приходилось всё делать вручную, а это очень трудно. Это был ад. Но для меня работа была раем. Меня играли оркестр и капелла! И исполнители все были рады петь и играть мою музыку! А из Учалов приехала бригада местного радио, чтобы сделать запись (спасибо Луизе Фархшатовой)!

__________

*Впоследствии в 1988 году он получает золотую медаль Выставки достижения народного хозяйства СССР за вокальную симфонию «Разговор с Салаватом».

Продолжение следует…