Валиулла-бабай из Зильдярова. Часть четвертая

12. На реке Уязы

Деревня Зильдярово Миякинского района Башкирской АССР раскинулась вдоль реки Уязы, среди холмов, местами поросших лесом с ягодными полянами. Говор там гибридный – и слова, и звуки попадаются башкирские, в частности, башкирский межзубный «з», который есть и в английском языке. По-башкирски название деревни произносится «Йелдэр», по-татарски – Жилдэр (с мягким «ж»). Но не «Жиллэр», что даже странно, потому как именно это звучание было бы вполне татарским. А в переводе на русский, наверное – «Ветра». Зона лесостепная, и возможно, что в лощинах между холмами кое-где возникает эффект аэродинамической трубы, так что название «Ветра», скорее всего, соответствует действительности.

Лесостепь! Мои родные края… Здесь есть ВСЕ: и горы, у подножий которых выбивается из расщелин ключевая родниковая вода, и зеленые по весне холмы, и речки с зарослями ивняка, крапивы и дикой черной смородины по берегам, и леса с земляничными полянами, и пойменные луга (тугаи), и озера! Вот такое многообразие…

Как-то привезла к себе из Казахстана в Мияки в гости коллегу Ирину Евгеньевну, которая выросла в Сибири и тоже волею судьбы оказалась в конце 70-х в Павлодаре Казахской ССР. Пока мы ехали со станции Аксеново Куйбышевской железной дороги до Киргиз-Мияков, она по простоте громко восхищалась живописными пейзажами, разворачивающимися вдоль дороги, и под конец еще изрекла:

– Знаешь, как похоже на Тюрингию! Так и кажется, что за следующим поворотом покажется какой-нибудь старинный замок!

Сравнение объясняется еще и тем, что минувшим летом моя гостья сопровождала группу туристов из Павлодара в поездке по Германии. Преподаватель немецкого языка в пединституте. Комментарии Ирины показались мне забавными, даже рассмешили, но другие пассажиры автобуса продолжали дремать, наверстывая упущенный после непривычно ранней побудки в поезде драгоценный сон. Не до смеха…

С Ириной мы заблудились в лесу! Была пора сенокоса, и папа с братьями взяли нас «на дело», переворачивать скошенные валки, а потом копнить их. Хоть польза какая-то от городских дамочек! И еще земляничная же пора! Пока валки сена немного вялились на солнце, мы собирали ягоды, следуя от поляны к поляне, каждая своим путем – и обе заблудились! Ирина каким-то образом сподобилась все-таки выйти обратно к нашей сенокосной делянке, а я, в конце концов (не скоро, однако), вышла на шоссе, ведущее в сторону дома. Искать нашу делянку в лесу не решилась, да и выдохлась. До дома в Мияках меня подбросил с большой дороги незнакомый мотоциклист. Проголосовала. Все уже были дома. Получила взбучку от брата Марата. И поделом! Он уже собирался ехать обратно в лес и искать меня там. Напереживались все…

Листая на досуге сборники татарских и башкирских песен, зачастую встречаю строки, пронизанные любовью к родному краю, и в дебрях моего сознания они тут же начинают складываться на русском языке! Образование-то получили на русском, и доступ к книжным сокровищам мира получили на русском! Иной раз довольно быстро рождаются такие вот переводы:

 

Земляника (стр. 32 – Ремзина Темирова)

Как девушка нарядная, цветет моя земля –

До горизонта тянутся бескрайние поля,

Шумят леса, цветут луга,

Зовут речные берега.

Поляны земляничные уводят вдаль меня,

Душистой спелой ягодой играя и маня.

Бреду – куда, не зная сам.

По перелескам и холмам.

Уже корзина полная – домой бы повернуть,

Но спелой земляникою усыпан этот путь!

И шелест трав, и звон берез –

С собой бы навсегда унес!

 

В моем воображении вся эта картина предстает так ясно, что наплывают даже ароматы березовой листвы (вязали веники на зиму для бани, помним), липового цвета, душицы, спелой земляники и МЕДА с пасеки Валиуллы-картатая! Такое тесное соприкосновение с природой возникло еще в раннем детстве во время поездок «на деревню к дедушке», где непременно ездили на пасеку и подолгу играли там, на зеленой и цветущей воле. Да и в Мияках летом мы могли проводить в детстве целые дни на лугах вдоль речки Миякинки и в лесу на ближней горе Саит-тау.

Воспоминания, воспоминания… Вот еще одна татарская песня, которая тоже зазвучала у меня в душе на русском языке:

 

Когда я вернусь… (стр. 393б – И. Абдуллин)

Верю, что меня дождутся

Сенокосные луга,

По весне дожди прольются,

Встанут пышные стога!

Звон косы и шепот ветра

Слышу, выйдя за село.

Много есть чудес на свете –

Сердцу только здесь тепло.

Босиком дойду до рощи

И напьюсь из родника,

Где прождал тебя до ночи

У заветного мостка.

Задушевной, нежной трелью

Разыграется курай,

Не вернуть того апреля –

Вспоминай-не вспоминай…

 

И еду я домой! Из Алматы до Уфы. Поездом – от гор Заилийского Алатау с их заснеженными вершинами по полупустыням и степям Казахстана, через Западную Сибирь и Уральские горы… Каждый год. В дороге иногда рождаются СВОИ строчки, вот такие, например:

 

Всадник

Как бесконечна эта даль,

Как долог путь домой!

Пусть крепче дух, но как устал

От скачки вороной!

Туман окутал ширь степей,

И ветер бьет в лицо,

Душа несется все быстрей…

Где ж милое крыльцо?

Вдали ни искорки огня,

Не слышен звон домбры.

Придется, видно, гнать коня

До утренней поры.

Скакать до первого луча

Туда, где край степи,

Туда, где мой родной очаг –

Держись, душа, терпи!

13. Коняшка

Коняшка появился в хозяйстве Вали-картатая на склоне его и своих лет нечаянно. Дед понимал, что с колхозной пасеки пора уходить. Навсегда. Вышло его время. Силы уже не те. Пасека разрослась, напарник надежный и пчелу понимает. Найдет себе помощника и обучит, как надо…

На прощание, как знак благодарности за все его труды, колхоз подарил деду КОНЯШКУ! В свое время это был лучший жеребец колхоза, в два метра до холки, если не выше! А теперь, стыдно сказать, такой доходяга, что у него ребра можно было пересчитать! Торчком торчали – так отощал! Местами по телу струпья и потертости, глаз тусклый – совсем плох! Как довели животное до такого состояния? Подарок, однако. Дареному коню в зубы не смотрят, как говорится. И повел дед Коняшку к месту назначения – в свой пенсионерский двор. Через три месяца Коняшку было не узнать! Дед его откормил, пролечил, вернул к полноценному существованию. Бока у коня выровнялись, струпья сошли, шерсть заблестела, глаз засверкал, хвост заиграл! Красавец, да и только! Пусть уже не молод, но и организм животного благодарно принимает заботу и внимание, оживает и как будто молодеет. Вот что значит для коня надлежащий уход, щедрая и правильная кормежка, чистое питье вдоволь, а главное – ЛЮБОВЬ ближнего!

Постепенно стал Вали-бабай запрягать Коняшку и ездить в своей легкой телеге на резиновом ходу по хозяйственным делам, в том числе и на собственную пасеку, куда каждой весной вывозил свои ульи. Дед пчелами занимается, а Коняшка пасется на приволье и дальше сил набирается. У деда на пасеке землянка, где пахнет воском и травами, которые собирают и сушат на зиму и для чая летом. Душица, зверобой, мята. Бабушка Шамсиямал еще заготавливала полынь и девясил. Умела ими лечить и лечиться. Висели рамки для ульев, лежали запасы воска, инструменты для ухода за ульями и прочие атрибуты для содержания и обслуживания пасеки. Нехитрая еда и чай готовятся в двух ведерках на костре. Иногда приезжают внуки, уже взрослые. Вспоминают детство и отрочество, когда их отвозили к деду с бабушкой на каникулах. Для них всегда готов гостинец – банка меда. И еда из ведерка с костра кажется вкуснее любых ресторанных изысков…

Коняшки не стало, когда деду было уже прилично за семьдесят. После этого он некоторое время обходился по транспортной части мотороллером «Муравей». Рулил! Все лето постоянно привозил домой в кузове скошенное где-то по пути сено. Возил в том же кузове, по мере надобности, бабушку Шамсиямал и прочих пассажиров, и грузы. На скорости не более 40 километров в час. Не спеша… Сельские проселки в наших краях и бездорожье это вам не автобан! А после дождей лучше выдержать паузу, пока грунтовые дороги не подсохнут. Отличный чернозем! Только лошадь при телеге или санях везет по этим дорогам в любую погоду и в любое время года. Гужевой транспорт! Я видела деда за рулем мотороллера на сенокосе и тоже прокатилась в его кузове. Этот сенокос памятен еще тем, что там был и Марат. Как-то он сел за руль мотороллера и набрал скорость. А дед ему: «Стой! Мотор должен делать вот так: бт---бт---бт---бт. А ты делаешь: бт-бт-бт-бт! Здесь же тебе не асфальт!». Для меня это был последний сенокос у Вали-картатая.

Однажды дед выехал на пасеку на мотороллере, один, и на середине пути попал под проливной дождь. А на полпути к пасеке холм, и подняться на него после дождя непросто. Каким-то чудом деду удалось газануть и заехать на вершину холма, а мотороллер тут же понесся вниз, под горку! Аллах присмотрел за дедом, наверное, все-таки. Вали-картатай не перевернулся, не разбился. На мокрой грунтовой дороге остался глубокий неровный след. След от пережитого ощутимо отпечатался в душе: «ВСЕ! Подсохнет, доберусь до дома и больше за руль не сяду. Хватит, это тебе не Коняшка…».

Пролетели годы второй половины 70-х. Бабушка Шамсиямал покинула этот мир в 1979 году. А я помню ее, тихую и терпеливую, сидящей в кузове этого мотороллера. И Валиуллу-картатая за рулем.

14. Бабушка Шамсиямал

В двадцатые-тридцатые годы многие смельчаки из татарских деревень искали лучшей доли в дальних краях: подавались то в Ташкент – город теплый и щедрый, то на ударные стройки первых пятилеток, то на шахты Донбасса или Караганды. После ареста кого-то из родных, чаще всего отца и обычно по навету, некоторые отчаянные головушки даже уходили кочевать с цыганскими таборами. Уже знали, что в таких случаях следовал арест членов семьи.

Ее же, мою бабушку, юную Шамсиямал, первый муж увез из глухой татарской деревни на Донбасс, где подрядился работать на шахте. Как в татарской народной песне (перевела на досуге):

 

Шахта

Едет милый, едет милый,

Едет милый на Донбасс.

Мы друг другу слово дали –

Навсегда любовь у нас.

Ты на шахте уголь рубишь,

Что ни день – встает гора.

Пишешь, что, как прежде, любишь,

Но грустишь по вечерам.

Стаи птиц несутся к югу –

На Донбасс, к себе домой.

Ждет ли верную подругу,

Ненаглядный, милый мой?

Пусть тебя минуют беды –

Близок встречи нашей час,

Позови – и я приеду

На далекий твой Донбасс!

 

В песне девушка тоскует по любимому и собирается к нему на Донбасс, когда полетят на юг перелетные птицы. Ну, а Шамсиямал поехала туда уже с мужем, как ниточка за иголочкой, да еще с ребенком на руках. А кругом все чужие, и все говорят только по-русски, а она ни слова! Муж все время на работе, норму перевыполняет. Помаялась-помаялась, да и собралась обратно домой. По дороге ребенок у нее заболел и умер прямо в поезде. Сорок километров от железнодорожной станции до родной деревни прошла пешком с умершим ребенком на руках. Хорошо, что осень была, не так жарко. Похоронили, погоревала она и стала опять жить в родительском доме и помогать по хозяйству.

По вечерам, встречая на закате коров и овец, стала замечать, что поглядывает в ее сторону парень соседский, Валиулла. Парень видный – из бедной семьи, конечно, но сноровистый, мастеровитый, с пчелами умел управляться. В этих краях многие пчел держали. Тоже каждый день стадо выходил встречать, чтобы не убрели куда-нибудь ненароком коровы да барашки. Стала ее дрожь пробирать при каждой встрече с ним, и «слабость в коленях прямо такая наступала», что поняла она – это судьба. Вскоре она вышла за него замуж, вследствие чего появился на свет отец самой маленькой в классе девочки, а в отдаленном будущем – автора этих воспоминаний. Когда девочка подросла и засобиралась замуж в 21 год, бабушка Шамсиямал даже удивила ее вопросом:

– А ты его любишь?

– А как понять, что любишь? – спросила озадаченная внучка-невеста. Тогда бабушка Шамсиямал и рассказала ей давнюю историю, изложенную выше.