Солнце всходит и заходит. Часть сорок восьмая

ГЛАВА XIX. ГЕРОЙ В МЕДИА

Должность: Евгений Попов

В начале нового тысячелетия наш герой, как с удовольствием вспоминает он сам, «жил так, как собственно и должен жить известный писатель хоть даже и в России, которая утверждает, что «встает с колен». То есть, обеспечивал свое существование в основном писательским трудом, при этом «на вольных хлебах, нигде в штате не числясь. У меня была маленькая дача, построенная на прежние гонорары. Газ был недоступен, денег на взятки не было, и нам его провели за то, что мы обеспечили написание книги к 25-летию газового хозяйства района. Я уговорил сделать это писателя-авангардиста Зуфара Гареева, объяснив ему, что чем гаже он напишет, тем лучше, что он должен по мерзости изображаемого «совка» перещеголять Владимира Сорокина. Гареев постарался да еще и денежек заработал. За себя говорило само немыслимо-советское название книги «Кузнецы голубого огня».

Однако времена были все же далеко не советские – то есть, несмотря на то, что у нашего героя продолжали выходить книги (о них ниже), жить на гонорары от этих изданий было невозможно.

Как он сам говорил в интервью начала 2000-х, «Писатель в России в том же положении, что и в мире. Нигде никто не живет на проценты с продажи книжек, если он не попса или раскрученный гений. Я встречался как-то с Иосифом Бродским, спросил: зачем он преподает? Затем, ответил Бродский, чтобы были деньги. И это ответ нобелевского лауреата! Что обычно делает западный автор? Преподает, публикуется в СМИ, садится на гранты. Эта система у них отлажена, и более, чем у нас. Например, в Германии мне встретился эпатажный человек, он более десяти лет переводит «Поминки по Финнегану» Джойса. Живет на грант, его селят в подобие нашего Дома творчества, кормят. Все как в СССР, только цензуры нет. ...В России сейчас смешные и авансы, и проценты. На чем сейчас горит одно известнейшее элитарное издательство? Не буду говорить какое, но оттуда ушли все сильные авторы. Там за книгу, которую пишешь год, платили как за статью в глянце, которую пишешь день».

Но, по своему обыкновению он не унывал и уж точно не уподоблялся коллегам по перу, без конца жалующимся на жизнь вообще и свою бедность в частности. Наш герой рассудил просто: надо идти работать в медиа. Благо, по его словам, «лично для меня изданий всяких, где можно было печататься, имелось полным-полно. Платили, правда, мало, но платят всегда мало. Цензуры не было. Пиши, что хочешь, за исключением призывов к экстремистской деятельности, агитации, возбуждающей социальную, расовую, национальную или религиозную рознь, унижающую национальное достоинство, пропагандирующую исключительность, превосходство либо неполноценность граждан по какому-либо признаку, пропаганду и публичное демонстрирование нацистской атрибутики и так далее». В общем, кажется для писателя это вообще самое главное – свобода творчества, свобода выражения своих мыслей и чаяний. И не пользоваться этой свободой, жаловаться на незавидную участь – как-то глупо и недостойно.

Одним из собственно «писательских» способов сотрудничества с медиа стал контракт с журналом «Вестник Европы», по условиям которого наш герой публиковал там в каждом номере по рассказу на современную тему (позднее они вошли в сборники «Опера нищих» и «Прощание с Родиной»). Однако это полдела – пришлось ему вступить на тропу и собственно журналистскую, точнее все же публицистическую. Где же писатель Евгений Попов выступал в качестве публициста? Много где. Как он вспоминает, «Печатался я и в «Общей газете», но потом рассорился с Егором Яковлевым, который был за «коммунизм с человеческим лицом» и изуродовал мое эссе о великом, любимом мной Катаеве, где были строчки ”вот так он и прожил циником и романтиком в грязной стране большевиков”».

«Единственное место в жизни, куда мне нравилось ходить на работу была газета «Столичная вечерняя», где я работал в одной комнате с Сашей Кабаковым, не только замечательным писателем, но и виртуозным журналистом, а также неисправимым мизантропом».

Издание было своеобразным – может быть, один из последних примеров медиа-вольницы, которых было много в 90-х, а вот уже в начале 2000-х почти все они исчезли. Вернее, прибились к новому мега-хозяину, государству.

«Столичная вечерняя Газета была основана тремя бывшими сотрудниками издательского дома «Коммерсантъ» Юрием Кацманом, Леонидом Милославским и Ксенией Пономаревой под амбициозный политический проект – под успех на выборах в Госдуму СПС, а также победу кандидата от правых сил на выборах столичного мэра в 2003 году. Как пишут в СМИ, под эти грядущие победы ведомство господина Чубайса – РАО «ЕЭС» выделило деньги на газету через довольно запутанную схему финансирования.

Газета стартовала мощно: вся Москва узнала об издании чуть ли не в один день благодаря нетрадиционному для современной России способу распространения, ее продавали у метро девочки и мальчики в красивой форме с большими планшетами на ремнях с логотипом "Столичной".

Создатели газеты ставили перед собой задачи амбициозные – сказать новое слово в стиле и подаче материалов с тем, чтобы привлечь широкую читательскую аудиторию. Поначалу ставилась цель "взять" Москву, а в будущем выйти и на весь российский рынок.

Коллектив был набран за несколько месяцев до выхода первого номера, в его основе была не испорченная устоявшимися стереотипами молодежь, которую обучали профессионалы журналистики, в том числе и топ-менеджмент. Это с одной стороны молодежь, а с другой наш герой, тоже не испорченный медиа-стереотипами в подготовке и подаче материалов. Ну и плюс такие суперпрофессионалы, как Кабаков. Первый номер "Столичной вечерней газеты" вышел 12 февраля 2003 года. Ее стартовый тираж составил 65 тыс. экземпляров. При этом 80% тиража распространялось с рук в наиболее оживленных точках центра Москвы. Газета выходила два раза в день – утром и вечером.

Как вспоминает наш герой, «Я числился спецкором, но работал, можно сказать, «писателем Поповым», т. е. писал все и сколько хотел. Так, например, я однажды взял диктофон и пошел к памятнику Марксу опрашивать прохожих, кому это памятник. Лучшим ответом было «Энгельсу», другой раз я задумался, что если Ивана Сусанина порубили поляки, а потом все до одного погибли, то кто же тогда узнал про подвиг, изображенный в опере. Неделю я провел в разысканиях и обнаружил удивительное: именно в этом же болоте потонул в начале «перестройки» последний секретарь районного «сусанинского» райкома КПСС. Шеф-редактором газеты был сын Люси Петрушевской Кирилл Харатьян, и платили мне немыслимую для меня сумму две тысячи долларов в месяц. Однако «недолго музыка играла». Когда газета стала знаменитой, самоокупаемой и ее раскупали со страшной силой, газету закрыли. Твердых причин не знаю, а сочинять, питаясь слухами, неохота. Время другое уж наступало, наверное. Политика, одним словом!»

Размах, действительно, был на высшем уровне. 100-й номер, как рассказывают бывшие работники «Столичной», пышно отмечался в дорогом клубе «Апельсин» на Красной Пресне. Сняты были два этажа, выпивка и еда – без ограничений. Боулинг, бильярд, танцпол – все бесплатно. Но все это длилось меньше года.

Как писали тогда, владельцы издания брали банковский кредит в расчете на успех "Союза правых сил" на парламентских выборах, надеясь на привлечение за счет бренда СПС других инвесторов. Ситуация обернулась провалом политического партнера, других средств привлечь не удалось и издавать газету стало не на что. Плюс – Чубайсу было не с руки ссориться с высшими властями, ну а не позволяя себе резкостей в адрес власти, популярную газету не сделаешь...

Однако нашего героя с пути сбить было не просто – уж если он его выбрал, то стоит на нем и идет твердо. Поэтому карьера в медиа продолжилась. «Потом работал спецкором для газеты «Гудок» у легендарного Валерия Джемсовича Дранникова. Ох и замечательный же был журналюга Джемсович! Кайф моей работы заключался в том, что мне выписывали бесплатный билет в СВ, и я мог ехать хоть к черту на кулички. Что я и делал. Хакасия, Кольский полуостров и т. д. Я возродил так называемый «рабочий очерк», но только уже на капиталистической основе. Например, про династию паровозных машинистов, младший отпрыск которых говорил на трех языках и стажировался в Бельгии. Еще мы с Кабаковым работали в фонде, где под руководством журналиста Андрея Гришковца (не путать с Евгением Гришковцом!) писали очерки-рассказы о беззакониях в медицине и милиции».

Валерий Дранников, имевший в журналистских кругах уважительное прозвище «Дракон», и в самом деле был крайне незаурядным человеком – так что нашему герою, как обычно, повезло оказаться рядом с таким человеком (экзотическое отчество у него от романтичного папы, переименовавшегося в Джеймса чуть ли не в честь победы Мировой Революции). Начав карьеру в «Комсомольской правде», Валерий прославился, первым поехав ночью 12 апреля 1961 года к родителям первого космонавта и сделав превосходный репортаж. После этого перешёл работать в «Гудок», где начал журналистскую деятельность и Александр Кабаков. Уход Дранникова из «Гудка» был легендарен и фееричен: после прихода нового редактора по фамилии Воробьев он находился с ним в контрах. Однажды Воробьёв сократил размер материала корреспондента в несколько раз. В ответ Дранников уменьшил свой материал до требуемого размера так, что в последних словах статьи можно было прочесть акростих «Воробьёв говно». Эта ситуация стала притчей во языцех среди профессиональных журналистов – а Дранников ушел из профессии вообще, стал одним из первых кооператоров в стране, но спустя 19 лет вернулся и достиг новых высот, руководил отделом специальных корреспондентов в «Коммерсанте» и «Гудке». Умер в 2010, ему было 70 лет...

И все-таки, легко ли было писателю переквалифицироваться хотя бы на время в публициста, пусть не репортера? Сейчас наш герой вспоминает об этом, как видим, с большим удовольствием. Однако, полагаем, не все было так просто и безоблачно. Как сказал наш герой в одном из интервью, «Моя же беда, в частности, – не могу писать колонку быстро, пишу ее как рассказ. «Фильтрую базар». Завидую тем, у кого в голове как бы две чернильницы – книгу пишут из одной, а газету из другой, причем с газетной скоростью. У меня «чернильница» одна. Минус этого – написание колонки истощает почти так же, как и написание рассказа. Плюс – могу включать публицистику в свои книги».

Как раз публицистические работы отчасти составили очень полифоничную, разнообразную книгу «Опера нищих», которая вышла с «программным» предисловием Василия Аксенова в 2006 году. О ней пойдет речь дальше, а пока рассмотрим для примера несколько публицистических работ нашего героя. Среди них – проблемный очерк «Станет ли мойщик окон миллионером?». Дело происходит в подмосковном Красногорске.

Начинается он так (важно отметить, уже в зачине есть и сходства с рассказами – но есть и отличия: он ярок, экспрессивен, но не фольклорен, как во многих случаях у Попова-прозаика):

«Олег Борисович Сапарин, крепкий, рыжий, русский мужик тридцати семи лет, однажды прочитал в своем паспорте, что он – гражданин Российской Федерации, а в Конституции – что голосовать в нашей стране и быть избранным имеет право любой ее гражданин, за исключением лиц, по приговору суда отбывающих наказание в местах лишения свободы или признанных недееспособными. Воодушевленный этими знаниями, он перед прошлогодними выборами в Государственную Думу направил письмо в ведомство Александра Вешнякова, Центральную избирательную комиссию, прося разъяснить ему, как он может реализовать это свое право по месту жительства в подмосковном городе Красногорске, если у него там нет регистрации, если у него нет регистрации нигде. И что он, сломав весной ногу, долго лежал в больнице, а теперь еле-еле ходит с палочкой. «Для того, чтобы оформить регистрацию по месту жительства, мне надо потратить несколько дней на стояние в разных очередях. Я физически не способен это делать. Кроме того, в этих очередях вместе со мной должны стоять люди, приютившие мою семью, причем в свое рабочее время. Мало того, я считаю, что порядок регистрации унижает мое человеческое достоинство», – писал он».

Завязка сразу ставит проблему. Сапарин родился в Душанбе, и до момента создания очерка, как и миллионы других русских не обрел полных гражданских прав. И мы здесь видим парадокс: в момент, когда интерес граждан к избирательному процессу, самому моменту голосования, резко падает, тому, кто хочет проголосовать, по букве закона, это сделать невозможно… Вмешательство журналиста герою на момент публикации материала не помогло.

Читая очерки, мы видим, что в публицистическом жанре Евгений Попов куда более сдержан, чем в своей прозе. В отличие от многих писателей, которые и газетные материалы пишут, так сказать, прихотливо, не забывая о своем писательстве (не чета журналистике, более высокий уровень!) он находит гармонию в сочетании прагматической функции текста – и своеобразия своей, узнаваемой речи в нем.

Однако в случае необходимости автор задействует и эмоциональный регистр – например описывая возмутительный факт, на этот раз про униженных и оскорбленных в самом их классическом виде – людей с психическими и физическими аномалиями. Дело происходит в Воронеже. «Сорокалетний Владимир Середа, с рождения страдающий церебральным параличом, сочетался законным браком с Галиной Чусовой и прожил с ней более десяти лет. Его сверстник и товарищ по несчастью Владимир Воищев состоит в гражданском браке с больной Наташей Писачкиной, им даже свадьбу устроили, где невеста была в белой фате, а жених сиял улыбкой своего доброго олигофренического лица... Теперь Владимир Середа и Владимир Воищев разлучены с женами и находятся в заведении для душевнобольных поселка Бор Рамонского района, где при советской власти его обитатели делали в год по 60 тыс. ящиков для мыла, посылаемого “ограниченному контингенту войск” в Афганистан, а нынче не делают ничего или побираются. Середа с Воищевым, еще недавно жившие с женами в отдельных комнатах, нынче лежат в палате на четырех человек, имея одну коляску на двоих, слушают радио и все пишут, пишут письма с одним-единственным вопросом “За что?” И правда – за что? Да как всегда у нас – из-за бюрократического следования какой-то там букве какой-то там статьи гражданского кодекса, какого-то там постановления от 1990 года... Которые, конечно, местные чиновники читают то так, то эдак – но не в пользу невинных страдальцев.

Но, как и обычно в своих очерках, Евгений Попов выходит на проблему, существующую в общероссийском масштабе, отходит от повода, чтобы сказать о важном для всех нас. В данном случае – об отношении нас к инвалидам. «До сих пор в сознании многих “Инвалиды детства – это не люди, а биомасса, которая любит жрать, пить, развлекаться и требовать невозможного. Поэтому ее надо держать подальше от нормального цивилизованного общества, в специально отведенных местах под замком”. Жуткую эту фразу тайком записал за одним из представителей администрации центра один из пациентов.

Продолжение следует…