Солнце всходит и заходит. Часть тридцать третья

Через три дня путч кончился. На вилле Вальдберта по этому случаю был устроен небольшой праздник с вином, даже немного танцевали.

Многое стало меняться сразу. Например, наш герой смог безбоязнененно и охотно посещать в Мюнхене радио «Свобода», где ему нравилось общаться с «зубрами антисоветчины» (Фатима Салказанова, Инна Светлова, Владимир Тольц, ну и друг-«метрОполец» Кублановский, естественно). Да и деньги там платили, безумную для тех времен сумму! Целых 15 немецких марок за минуту, или за две. Но это была еще та, антисоветская в прямом смысле (потому что передавала информацию, запрещенную в СССР) «Свобода». От которой мало что осталось в Москве, где она развернулась при Ельцине, и где ее в одну секунду заполонили всякие «московские комсомольцы» во главе с грядущим телебоссом Владимиром Кулистиковым.

Да что «Свобода»! В это короткое «романтичное» время дружбы с Западом наш герой умудрился прочитать лекцию о современной отечественной литературе в знаменитом Русском институте армии США, расположенном на границе с Тиролем, в городке Гармиш-Партенкирхен, в непосредственной близости от самой высокой точки Германии горы Цугшпитц. Типичная «шпионская школа в Альпах», как показывали в советских приключенческих фильмах. В этом сугубо военном заведении, расположенном на территории Германии, американцы занимались подготовкой специалистов по русскому языку, культуре, советской идеологии, экономике и вооруженным силам для армии, министерства обороны и госдепа США. Выпускники института служили военными атташе в Москве, странах Варшавского договора.

Как вспоминает наш герой, «Меня туда сосватал прислуживавший там бывший советский офицер-невозвращенец, с которым меня познакомил Кублановский. Фамилию его я не скрываю, а просто-напросто не помню. Он был, если честно сказать, графоман, однако не окончательный, не хуже, но и не лучше средних советских из ЦДЛа. Меня он уважал за «МетрОполь», я был для него знаменитость. Американских военных он уважал еще больше и называл их «наши офицеры». Чем-то он мне неуловимо напоминал, извините, «полицая» из все тех же советских, но в данном случае фильмов «про войну». Я был поражен, увидев полный зал военных и среди них даже одного адмирала в белом кителе. Мне было странно, но они знали практически все заметные советские писательские имена и задавали вполне осмысленные, с точки зрения их профессии, вопросы. Например, сталинист ли Распутин и подвергнутся ли после неудавшегося путча репрессиям писательские ортодоксы Марков и Михалков. Фантастика! Альпы, Цугшпитц, Георгий Марков, Сергей Михалков, лектор Евгений Попов, адмирал в белом кителе. Мне зачем-то долго объясняли, что он не из США, что это – австралийский адмирал. Да мне-то какая разница! Библиотека русских книг и журналов была у них замечательная, а развеселило меня еще и то, что в коридорах «шпионской школы» висели типовые советские военные плакаты, наставления и изречения. Еще вспомнил, что беглый офицер-невозвращенец приехал к нам на виллу Вальдберта ровно 21 августа с большой бутылкой виски из армейского магазина, «где цены ниже чем даже в дьюти-фри».

– Наши офицеры утверждают, что путч сегодня кончится, – сказал он.

Мы пили виски, говорили о литературе, время от времени спускались с горы окунуться в озере. Жара!

И действительно – кончилась бутылка, кончился и путч».

И наш герой вернулся в Москву. Первым делом он увидел, что со здания ЦK КПСС сняли все загородки, решетки, машина могла проехать под окнами бывшего ЦK. А через две недели всё поставили обратно.... Сейчас там находится администрация президента.

Говорит Евгений Попов

В общем, это был короткий период мировой истории, когда Россию любили. Любое, самое занюханное немецкое издательство хотело напечатать «русскую книгу». Я и переводчица Роземари Титце могли ВЫБИРАТЬ и никому не навязывались. Мы выбрали солиднейшее издательство S. FISHER VERLAG, которое еще Томаса Манна печатало, Германа Гессе, Кафку, Толстого и Достоевского. Роземари, бывшая левая, ненавидела ВСЕХ издателей за то, что они – богатые, эксплуатируют писателей и переводчиков.

Мне тогда это было малопонятно. Теперь понятно более.

Красноярск открытый город

Если заграница стала в какой-то момент привычным местом для вояжей нашего героя, то, как ни парадоксально, в родном Красноярске он не был более 10 лет. И поэтому среди всего, что происходило с ним в начале 90-х, он считает важнейшей именно поездку в Сибирь.

В советские времена последним приветом от официальных инстанций стала неприятная история с книжкой нашего героя. То есть – с не вышедшей в издательстве «Красноярский рабочий» книжкой. Была запланирована в качестве сборника юмористических рассказов на 1977 год, даже почти сверстана, называлась «Чудеса в пиджаке» (по названию известного рассказа). Пять листов – немного, но настоящая книжка. Она, напомним, могла бы быть ПЕРВОЙ у нашего героя. Увы. (Конечно, сейчас он бы, возможно, ее и стеснялся – но тогда было, конечно, обидно).

Слово нашему герою: «Уже были нарисованы иллюстрации хорошим художником. Когда началась история с МетрОполем, верстку тут же остановили. У меня есть копия вёрстки, которую один человек украл, сделал копию и отдал её мне.

Мне даже не сказали. Когда я узнал, сразу же написал заявление, стал разбираться с Госкомиздатом, находился он в Москве, на улице Качалова. Тамошний клерк с говорящей фамилией Свининников быстро слепил две отрицательные рецензии, поэтому, мол, моя книжка не может быть выпущена. Причем у них уже начиналось заигрывание с Западом, и одна немецкая славистка (Элен фон Захно) спрашивала: почему книжку Попова зарубили? Ей врали открыто, в глаза, что всё на самом деле хорошо, ничего не зарубили… Тогда я в Красноярское издательство написал письмо, чтобы они за книжку, согласно договору, заплатили мне 500 рублей. Огромные деньги на тот момент! Они мне в резкой форме ответили, чтобы я пошёл примерно на три буквы и не высовывался. А я пошёл в ВААП – это агентство по авторским правам. Там был такой модный тип, в солнечных очках – сын легендарного командарма Оки Городовикова. Он сильно обрадовался возможности насолить официальным инстанциям и тут же накатал грозное письмо в Красноярское издательство, чтобы они мне выплатили деньги. Деньги мне выплатили через месяц, а книжка не вышла». Может, и к лучшему...

Но это так, между делом. Главные причины столь долгого отсутствия на малой родине были простые. Как говорит наш герой, «Расстановка сил такая: я официально признан отщепенцем, у меня в городе полно приятелей, друзей. Оставшиеся родственники – тетя Ира, умнейшая женщина с тремя классами образования, всю жизнь проработавшая санитаркой в больнице, двоюродный брат Саша, который ухаживает за могилами на Троицком кладбище, где похоронены ВСЕ НАШИ: отец, мать, бабушка, деда Саша, деда Паша, тетя Муся. Жена брата Саши – Катька. Сибирская, красивая, здоровая баба, «коня на скаку остановит». Я приеду, будем выпивать, болтать. А потом их начнут ТАСКАТЬ, КУДА НАДО. Расспрашивать (допрашивать). Нет уж, ладно, перебьюсь временно без родины! И это ведь не бред мой. Скушно было тогда жить гэбэшникам в провинции, господа! Мало дела. Может, сейчас веселее?»

В Москве действительно посадить могли за «Архипелаг…» или «1984», а Набокова или Бродского просто бы отобрали. В провинции и за эти мелочи могли дело завести. В разгар «метрОпольского» скандала красноярский хиппи Бурмата ходил по городу и рассказывал, что написал роман, передал его Евгению Попову, а тот переслал роман в Америку и «скоро вы еще обо мне услышите». Друга нашего, героя Эдуарда Русакова вызвали «куда надо» и спросили – правда ли это? – «Вы что, Бурмату не знаете? – ответил он вопросом на вопрос. – Да он пяти минут спокойно просидеть не может, тем более за письменным столом. Тем более сочинить связный роман!» Гэбэшники заулыбались и поверили. А если бы не поверили?

Ну а Красноярск до 1990 года был закрытым городом, полным таинственных секретов. Вот цитата из рассказа Евгения Попова «Самолет на Кельн».

«Всякий должен понять, каким важным событием в жизни тружеников нашего крупного города явилась встреча в аэропорту славного сына зуарского народа товарища Мандевиля Махура, который, пролетая над пустынными просторами Гоби, буддийскими дацанами Монголии и Бурятии, снизился среди зеленого моря еловой тайги и запланированно остановился на аэродроме нашего крупного города, чтобы заправиться керосином для дальнейшего счастливого полета через Москву в Кельн и самому чтобы немножко подзакусить, немножко покушать этой вкусной сибирской ухи, приготовленной из енисейского тайменя и ангарской стерляди. Всякий должен понять, как радостно было всем нам видеть спускающегося по трапу высокого, загорелого, мужественного человека в полувоенной форме, с лицом, испещренным глубокими шрамами, полученными во время длинной освободительной борьбы Зуарии против гнета неоколониалистов и других темных сил прошлого, борьбы, на протяжении которой эта многострадальная страна шесть раз меняла свое название, лишь совсем недавно обретя полнейшую и окончательную независимость под флагом Свободы и Демократии, смело рвя цепи иностранных монополий и крупного капитала, руководимая лично товарищем Мандевилем Махуром».

И еще – в продолжении темы – из рассказа «Глаз Божий»:

«…А дело заключалось вот в чем. Дело заключалось в том, что наш город К.., впервые, пожалуй, за многие годы его пореволюционного существования, вдруг посетила большая группа коммунистических иностранных товарищей, граждан одной из западных стран, еще не перешедших к социализму.

Это событие сильно взбудоражило город. Потому что до этого дружеского визита наш город лишь крайне редко посещали отдельные иностранцы. И то лишь важные общественно-политические деятели братских стран лагеря социализма и развивающихся стран – товарищи Мандевиль Махур, Вальтер Ульбрихт, Фидель Кастро и другие товарищи. И то лишь – товарищи Фидель Кастро и Мандевиль Махур лишь приземлялись в аэропорту, где ели стерляжью уху, а товарищ Вальтер Ульбрихт проехал через город на ГЭС, и на пути его следования из аэропорта был выстроен за одну ночь забор, скрывающий от глаз товарища, низко сидящего в машине, гнусные деревянные строения самостройщиков Убойной улицы. Эти самостройщики, ставшие от жизненных невзгод и пьянства чрезвычайно острыми на язык, тут же окрестили новый забор, крашенный масляной зеленой краской, забором имени товарища Вальтера Ульбрихта. Еще наш город К. посещали на моей памяти подряд, но в разные годы, Берия, Каганович, Маленков, Хрущев, Подгорный, Брежнев, но это уже свои товарищи, отечественные, а отнюдь не иностранные, о которых, собственно, и пойдет речь».

А тут вдруг Красноярск распечатали. Да более того, как пел Окуджава, «все мои друзья выбились в начальство». Поэт Роман Солнцев стал «Государственным секретарем Красноярского края», Эдуард Русаков – Красноярского края пресс- секретарем. «Государственный секретарь» пригласил нашего героя с женой и ребенком, а также его финского друга и переводчика Юкку Маллинена на «Первый Международный музыкальный фестиваль стран Азиатско-Тихоокеанского региона». «Боже мой! – эмоционально вспоминает те дни наш герой. – Тут тебе и Китай, и Япония, и Америка, и Мексика. Да вдобавок и мы с Юккой Маллиненом. Другой город! Сан-Франциско, прямо, а не Красноярск! Или Москва 1957 года, года Международного фестиваля молодежи и студентов».

Поездка была, что называется, по-русски увлекательной. Поначалу всё было хорошо. Ехали в СВ, везли неподъемные сумки с детским питанием для маленького Васи, потому что жратвы тогда в стране не было НИГДЕ, пили на дикой жаре клюквенный самогон. Кондиционер отсутствовал. Двери купе были раскрыты всегда. К утру первого дня у Юкки украли джинсы, но наш герой его утешил тем, что не украли же случайно висевшую поверх джинсовую рубашку, где были карточки, деньги, документы и т. д.

Поселили гостей в шикарной, некогда коммунистической гостинице для «шишек» «Октябрьская». Наш герой впервые жил в «люксе», Юкку бесплатно кормили в кабаке. Поповых – за деньги, потом и за «люкс» пришлось заплатить из своего кармана, таковы были условия визита, все было по-честному в обновленной России. Впрочем, это особо нашего героя не взволновало – потому что после трехдневного пребывания в родном городе он уже ходил на костылях закованный в гипс. Рассказывает об этом грустном приключении – но вместе с тем словно сошедшим со страниц его же рассказов! – и вообще о своих красноярских приключениях наш герой так.

«Я устроил себе экскурсию по памятным местам детства в Красноярске. Мы гуляли с Юккой, он, как переводчик, про меня всё знал, я ему показывал, где, что снесли, где, что осталось в городе.

Там же Юкка начал свою «враждебную деятельность» (шутка, если кто не понимает). Он нашёл в красноярских финнов, которых депортировали в своё время. У них были русифицированные фамилии, один финн был по фамилии ХахОнин, по-фински его фамилия звучала, как ХЭххонен.

Однажды мы пьяные подошли к Енисею. Я предложил финну искупаться. Юкка, сказал, что вода ледяная, но мне было всё равно, я разделся и нырнул в эту ледяную воду.

Скорее всего, там я повредил коленку от холода.

Сначала было всё нормально. На следующий день мы поехали в гости к Эдику Русакову. После этого я обнаружил, что не могу сесть в такси, потому что у меня дикая боль в колене. Юкка ничего сначала понять не мог, когда до него дошло, мы были уже в гостинице.

И что сделал Юкка Маллинен, который был в полтора раза меньше меня? Бывший солдат, крепкий, он свалил мою тушу на плечи и понес на третий этаж к изумлению русской публики. Ночь я провел в каком-то аду. Я не мог сидеть, я не мог лежать, на одной ноге я дождался рассвета. Солнцев прислал за мной машину с врачом, меня увезли на скорой, сделали операцию, заковали ногу в гипс, и я вернулся в гостиницу».

Русаков купил своему другу костыли. Родственники навестили его в «люксе», пораженные его великолепием. А через день Поповых отвезли в таежный санаторий с целебной водой, где наш герой провел двадцать дней, заплатив за свое пребывание лекцией. На ту же, что в Гармише-Партенкирхене тему – современная литература.

Как говорит наш герой, «Слушали хорошо, и я именно там стал догадываться, что вообще-то все люди одинаковые, что и ум, и глупость, и другие человеческие качества вряд ли зависят от национальности, местопребывания и общественного положения. Юкку Маллинена в мое (и его в номере) отсутствие тихонько и вежливо обшманали, практически не нарушив порядок вещей в его чемодане».

Продолжение следует…