Солнце всходит и заходит. Часть четвертая

Говорит Евгений Попов

В январе мать моего старшего товарища, студента Технологического института, с которым мы вместе издавали подпольный литературный журнал, пошила нам обоим из черного брезента красивые простроченные джинсы. Никаких других в Красноярске тогда не водилось ни в открытой, ни в закрытой продаже. Технологический, бывший Лесотехнический институт строил мой родной дед-плотник из Емельянова, избежавший раскулачивания. Эти джинсы у меня украли вместе с только что выданным паспортом. На пляже у реки Е. Тогда большевики еще не построили свою Красноярскую ГЭС, и в городе можно было купаться. Сейчас – нет. И зимой и летом вода 10 градусов из-за плотины, хуже, чем в Ангаре. Паспорт было меньше жалко, чем джинсы. В мае меня без паспорта приняли по блату в Катымскую геологическую партию Красноярской геологосъемочной экспедиции, базировавшуюся в тайге рядом с закрытым тогда секретным городком Красноярск – 26, где обогащали уран и строили спутник-молнию «Связь». В качестве рабочего-радиометриста. За два месяца я заработал целых 350 рублей.

Геология и ГЭС

Наш герой хоть стилягой и не был, пофорсить был не прочь. Да он и в стиляги бы подался – однако благоразумно отказался от этой небезопасной в провинции идеи. Увы, у сына уже умершего к тому времени офицера МВД и матери, работавшей в детском саду, не было денег и возможностей доставать стильные вещи. Но кое-что все-таки водилось. Конечно, «базовый гардероб» ничего интересного собой представлять не мог. В старших классах он состоял из перелицованных отцовских пиджаков и кителей. Притом – выкрашенных в черный цвет.

Но у Евгения было кое-что поинтереснее. Например, присланные сестрой из Ленинграда красные носки, бесившие учителей (их он потом «подарит» герою своего рассказа стиляге Жукову). Или туфли – советские, но на супермодной толстой подошве, тоже ленинградские.

И вот – украденные джинсы...

Поэтому работа в геологии что тогда, что потом могла стать прекрасным подспорьем для борьбы с материальными тяготами советской жизни. И стала! Но может быть еще более важным было слово, которое Евгений Попов не раз употребляет, говоря о своей геологической работе разных лет. Это слово – «вольница». Опять-таки это непросто понять человеку, не жившему в советские времена с их жесточайшим регламентированием всего на свете. В том числе и рабочего времени, и рабочего места (на заводе или конторе каждый день строго «от звонка до звонка»). В геологии было все же иначе.

В геологическую партию его приняли, как он признался, по блату (паспорта-то не было!). Радиометристом. Тяжелая работа, для 16-летнего-то парня, но все не канавы копать. Работа была недалеко от города. Старший напарник-геолог брал образцы пород, а толковый подросток замерял степень радиоактивности этих пород. Плюс атмосфера – жизнь в деревне, речка, самогон… Вольница, повторим еще раз! Плюс разнообразная публика. И полубичи, и профессиональные геологи, и случайные «попутчики», например в товарищах у нашего героя был демобилизованный солдат – пограничник.

Характерная деталь: начальника геологической экспедиции, в которой начинал свою карьеру Евгений (человека с редким именем Клавдий) потом посадили. За хищение имущества. В геологии это было обычным делом, например, списать палатки (и даже не один десяток), якобы сгоревших – и продать их с выгодой на вечно дефицитном советском рынке. Вольница во всех смыслах! Ну и 350 рублей в 1962 году – большие деньги! Самостоятельный подросток быстро нашел им применение.

А пока стоит сказать, что как раз в это время Красноярск стал очень сильно меняться. Собственно, становиться совсем другим городом, превращаться из купеческого центра в центр большой советской энергетики и промышленности. Здесь стали строить Красноярскую ГЭС. Ту самую, что изображена на десятирублевой бумажке (увы, в связи с ростом цен почти выведенной из повседневного оборота…). И ту самую, про которую народ сложил и распевал немного загадочную, но грустную частушку:

Ах ты, сука-романтика,

Красноярская ГЭС.

Я приехала с бантиком,

А уехала без.

Надо сказать, что у самих красноярцев, в том числе и у Попова, отношение к ГЭС довольно критическое. Но никто не отрицает, что душа у города после возведения этого мегаобъекта совершенно изменилась. Только хорошо ли это? Изменилось ведь буквально все.

Вкратце претензии коренных горожан к гиганту энергетики Евгений Попов сформулировал в эссе с «говорящим» названием «Путешествие вглубь червонца»

«Красноярская ГЭС окончательно доконала мой родной город...

– город с миллионным населением практически лишился реки, получив взамен трехсоткилометровую полынью, которую в свете текущих событий так и тянет назвать теперь "Лебединым озером". (Губернатором Красноярского края во время написания этого эссе был генерал Лебедь – МГ). Незамерзающую даже при - 40 С. Город находится в котловине, куда дует веселый химический ветер с упомянутого алюминиевого комбината. Увеличилась влажность. Отсюда – смог, жуткая статистика детской смертности. И взрослой тоже.

– лес должны были вырубить на том месте, где теперь дно так называемого Красноярского моря. Лес не вырубили. Сквозь воду время от времени просвечивают черные остовы деревьев, а иногда и кладбищенские кресты деревенских погостов.

– раньше Енисей был судоходен от Тувы до Ледовитого Океана. Теперь суда должны ПЕРЕГРУЖАТЬСЯ, так как чудо-техники конца 50-х, знаменитый СУДОПОДЪЕМНИК не работал и не работает».

Добавим, что при строительстве было уничтожено значительное количество того, что называют «дикой природой». Скалы, «быки», взрывали так, что в близлежащих домах приходилось заклеивать стекла бумагой, как во время бомбежки.

Не будем, впрочем, забывать, что это был очередной виток развития и Красноярска, и Сибири. Опять сюда в огромных количествах приехали социально активные люди. Уже более-менее по собственной воле.

Были это люди самые разные. Были и боссы, которым (если дожили) предстояло расцвести и войти в настоящую силу уже после перестройки. «Выйдя из народа, они на пару с Макар Сиронычем построили для народа громадную гидроэлектростанцию на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан. Знаменитую гидроэлектростанцию, затопившую тысячи гектаров пахотных земель, десятки потенциальных месторождений рудных и нерудных ископаемых, серьезно нарушившую экологию огромного сибирского региона, за что их обоих лично кто-то из покойных Генсеков КПСС – не то Брежнев Леонид, не то поэт-кагэбэшник Андропов, а может и сам лично хворый КУЧЕР (Константин Устинович Черненко) – велел хорошенько наградить и перевести (перевезти) из Сибири в Москву, в пределы Садового кольца – может они и в столице вдруг чего хорошего построят, не дожидаясь светлого будущего всего человечества, коммунизма. («Воспоминание о стюдне»). Были работяги, мечтавшие начать в Сибири новую жизнь, в случае удачи – ставшие настоящими сибиряками. Были и деятели культуры – после начала строительства в Красноярск стали активно ездить гастролеры, но воспитывались творцы и в рядах коллектива. Например, при ГЭС было литобъединение из которого вышли известные в регионе литераторы вроде поэтов Владлена Белкина или Олеся Грека. Писались стихи, да что, целые поэмы об этом грандиозном сооружении. Вот образчик, кажется, сочиненный нашим героем для его персонажа Н.Н. Фетисова. Ан нет – все всерьез.

Здесь в труде, вопреки всем преградам,

В поединке с взбешённой водой,

Воздвигалась плотины громада,

Больше, чем километр, длиной. (мне кажется, лучше читать тут именно «килОметр»! – МГ)

Труд в достаток страны воплотился.

Извлечённый из водных тенет,

Электрический ток появился

Через восемь томительных лет.

Позже, с четырёхлетней затратой

Сил, без трудностей благ не найдёшь,

Все двенадцать её агрегатов

Заработали в полную мощь.

Вот она! Всей красой перед нами,

Брызг столбы и тумана поток,

Мощно сжатая сбоку горами,

Подаёт электрический ток.

В сонме брызг гнётся радуга круто,

Посылая от солнца привет,

И своим разноцветным салютом

Возглашает итоги побед.

Еще несколько, как говорят теперь, выдержек из газет тех дней, заботливо (хотя и, возможно, вполне издевательски) собраны нашим героем в книге «Прекрасность жизни». Фрагмент из очерка Олеся Грека о рабочем героизме, несмотря на капризы природы и здравый смысл: «Группа рабочих останавливается у окна главного инженера основных сооружений, смотрит на термометр.

– Да врет он, что минус сорок девять! – убежденно говорит бетонщица из бригады Алексея Соломатина Аня Киселева. – Айда в блок!..

В блок заглядывает прораб второго участка Леонид Анисимович Сурин.

– Как, ребята, сдадите сегодня под бетонирование? – спрашивает он.

– Сдадим к обеду. Нам здесь осталось немного, – отвечает звеньевой.

– Ну, Гена, – вмешивается в разговор Виктор Михайлов, – труби начало.

Всхлипнул насос. Завизжал мотор. Чуть содрогается шланг. Постепенно из воды показывается бурое основание. Гранит теплый. Парокалорифер гонит и гонит горячую струю».

Еще для объективности и плюрализма – официальной релиз компании, которая владеет теперь гидроэлектростанцией. «Строительство станции началось в 1956 году, и ориентировались тогда, конечно, на другие ГЭС. При строительстве Новосибирской Обь перекрывали восемь суток, а Енисей в итоге удалось перекрыть за 6 часов 25 минут. Подвиг тех времён сравнивали с полётом в космос, так писали в газетах. Вскоре и сам Гагарин внёс вклад в стройку – поучаствовал в укладке бетона в станционную часть плотины. Его лопату потом растащили по всем гидроэлектростанциям Союза, хоть он и не принимал там участие». Очевидцы вспоминают о совсем ином – как пафосное перекрытие едва не кончилось катастрофой. Наш герой это слышал непосредственно от очевидцев – перекрытие реки снимали наши и западные журналисты, выпивали, конечно. Кто-то (вроде как иностранец) свалился в реку, чуть не утонул... Это к слову о приключениях иностранцев в Сибири!

Нашему герою запомнились призывы, развешенные по городу: «Идем на ВЫ, Енисей!». То есть, с Енисеем боролись, вроде добродушно, но с намеком: не покоришься, мы тебе ужо покажем!

Но факт: до этого здесь был купеческий сибирский город, примерно такой, как описывали путешественники и публицисты позапрошлого века – крепкий, богатый, достойный и очень маленький. Сейчас в Красноярске около миллиона жителей. До строительства ГЭС – тысяч 200 максимум.

И еще. Город был сконцентрирован на левом берегу, где остались знаменитые здания купеческого «сибирского модерна». Лишь в двадцатом веке стал осваиваться и заселяться правый берег. Долгое время он был просто большой промзоной, где размещались в годы войны эвакуированные заводы. Именно на правом берегу развернулось в начале 60-х массовое жилищное строительство. Так что если человек получал отдельную квартиру после коммуналки, она чаще всего была на правом берегу. Об этом друг нашего героя, поэт Лев Таран, написал в стихах, что называется, с намеками:

Мои друзья квартиры получают,

Они на правый берег уезжают.

То есть, намек на то, что из левых становятся правыми. Общая для «оттепели» символика. Сравним с Галичем: «движенье направо начинается с левой ноги. Или Окуджавой – «Стойте справа! Проходите слева!».

Кстати сказать, именно тогда появился современный автомобильный мост, соединивший берега, до этого приходилось обходиться понтонным. Служащим, среди прочего, для обычных сибирских развлечений – проплыть между понтонами по быстрой воде. Ну и, желательно, не утонуть.

В несколько травестированной форме спор сторонников и противников ГЭС представлен в рассказе с «кузминским» названием «Ныряльщику сперва везет, а потом он пропадает»

«– Ты извини, но тут я никак не могу с тобой согласиться, – говорил доктор, пуская дым колечками.

– Нет. Нет и нет, – твердил артист. – Ты меня прости, но – нет. Все же это – хорошо. Ты представляешь: было пустое место, скалы, а сейчас – ГЭС.

Выпили водки. Алкоголик молча.

– Эх, артист ты мой, артист, – сказал порядком опьяневший доктор. – Ты человек приезжий. Тебе легко рассуждать. А у меня тут дедушка жил, бабушка жила, прадедушка жил, прабабушка жила. Оно, конечно, – я против ГЭС не спорю. Ни-ни. – Сделал жест рукой. – Но ведь ты понимаешь. ГЭС. ГЭС можно строить, а можно и не строить. Можно придумать какое-нибудь там... атомное, что ли, топливо. А как ты построишь ту красоту, которая исчезла? Лес? Скалы?

– Послушай, лес же весь вывезли, вырубили.

– Весь? А ты был на море? Видел, как там у берегов?

Это ж чистый сюр. Деревья. Верхушки торчат, а ныряешь к корню. Жутко нырять к корню, а? Впрочем, вру. Я не нырял.

– Нет. Там можно нырять, – заступилась девушка. – Там тепло, а вот в самом Енисее – нельзя. Четыре градуса вода круглый год.

– Почему так? – изумился артист.

– А потому что донная вода идет через бьеф плотины и до города не успевает прогреться, – объяснила ученая девушка.

Алкоголик молчал. Зато вступила другая девушка.

– А я дак лично и в море не стану нырять. Там, во-первых, может быть зараза. Скот чумной раньше закапывали, вот тебе и зараза. А во-вторых, я раньше в районе жила, у меня там папочка похоронен, и он сейчас под водой. Как же я стану нырять над папочкой?».

Затем не названный по имени алкоголик, не участвующий в разговоре, но наслушавшийся таких речей, прерывает дискуссию, выпрыгивает в окно. «Ныряет» в реальность, на что никак не могли решиться болтуны-интеллигенты. К счастью, ныряльшик не получит ровно никаких телесных повреждений, отделавшись штрафом и порицанием на службе...

Как бы то ни было, с приходом «большой энергетики» Красноярск модернизировался. А наш герой до сих пор любит вспоминать времена «до ГЭС» – и свои еще детские приключения на «старом» Енисее, не обезображенном плотиной. «Мать с детским садом выехала на дачу. И меня с собой взяла. Тогда Енисей был совсем другой, там купаться можно было. И в упомянутом доме отдыха, я провел там два сезона, это все описано у меня, в Енисее была настолько чистая вода, что ее можно было пить. Обычно в июне, в конце, поднималась большая вода, потому что начинали таять ледники и горные речки, были где-то наводнения, по реке бревна несло, какие-то кресла. Чуть-чуть это все напоминало «Гекльберри Финна». Мы вылавливали спасательные пояса и использовали их для плавания. Иногда там были отдыхающие. Мы развлекались так; проходили вверх по течению (очень бурному) километра полтора вверх, заходили в воду, ложились на спину, скрещивали руки и высовывали язык. И отдыхающие, мимо которых нас несло, кричали: «Ой! Ой! Утопленник плывет!».

Около берега там было очень глубоко, там проходили различные маломерные суда. Мы развлекались, бросали камни в них и пытались стекло разбить. Один раз мы чуть не пропали, выскочил мужик и начал в нас стрелять из ружья. Как-то мы с приятелем пришли и увидели, что приехали отдыхающие на моторной лодке. Разложились, стали выпивать, напились мужики и бабы и свалились пьяные спать. Мы с товарищем подошли, увидели и выдернули провода, ее нельзя было завести. Мы ушли. А эти к вечеру проснулись и не смогли завести лодку». А что, нормальные приключения нормального сибирского подростка. У кого таких не было – может быть, в его детстве что-то пошло не так?

И еще одна маленькая история из тех же лет и тех же времен. Она настолько запомнилось нашему герою, что он правдиво, как всегда, описал ее в романе «Арбайт» 50 лет спустя, выбрав для этого одного из своих альтер эго, «писателя Гдова». «Зажиточная советская семья начальника местного отделения железной дороги. Гдов вспомнил, как однажды заночевал на их богатой (по тем временам) даче, где в крашеных деревянных ставнях были прорези в форме сердечка. Вспомнил и улыбнулся... Вспомнил самого начальника. Гдов и Саша связали на берегу плот из выловленных в реке Е. толстых сосновых бревен и никак не могли столкнуть его на воду. Начальник пришел в белых брюках, светлом пиджаке, соломенной шляпе.

– Вырядился, – с ненавистью сказал младший З.

Старший З. между тем взялся за импровизированный рычаг – валявшееся поблизости на речной гальке сломанное весло. И, пользуясь рычагом, легко спихнул плот в реку Е., после чего ушел пить коньяк на дачной веранде. Настоящий инженер он и есть инженер, даже начальник. Говорят, сейчас настоящих инженеров уже не осталось, думаю, что это преувеличение». Такой вот жизненный урок…

А что касается ГЭС, то, полагаю, вся эта ярко выраженная «комсомольская» шумиха вокруг ГЭС не могла не вызвать у нашего героя отчетливой неприязни – как раз той, которая позволит оппонентам называть его «злостным антисоветчиком». Удивительно ли, что гигантское индустриальное сооружение предстает в рассказах Евгения Попова как отчетливо недружественный для простого человека монстр. От него жди беды. От него исходит угрозы и неприятности. ГЭС есть прямой антипод «маленького советского человека», главного героя ранних произведений Евгения Попова.

На геологических успехах последнее школьное лето нашего героя отнюдь не закончилось. Впереди 16-летнего Евгения ждало уже вполне взрослое приключение-путешествие. Прямо скажем, сенсационное, особенно по нынешним-то временам. Да и тогда не то чтобы все подростки разъезжали по стране «пять тысяч километров туда – шесть тысяч сюда».

Собственно, в столицах он уже бывал – но уж совсем в детстве, и, конечно, не один. Вот что запомнилось из того вояжа пытливому ребенку: «А в 1955 году ему было девять лет, и он учился во втором классе начальной школы № 1 имени В.И. Сурикова. Папа-покойник привез его в Москву, и они там видели Царей – пушку и колокол, и ели эдакое замечательное мороженое: парочка вафелек кругленьких, а между ними – вкуснейшее в мире советское крем-брюле. Остановились у тети Муси с дядей Левой, столичных жителей, прописанных в Химках Московской области по Ленинградской железной дороге, справа от железнодорожного полотна, если ехать из Москвы... Мальчик сделал бумажный пропеллер на палочке и бегал по химкинскому двору, отчего пропеллер весело кружился. Его остановили столичные дети обоего пола. Они сказали: "Давай играть. Ты откуда?" – "Из Сибири. Я хочу с вами играть..." – "Только – чур, чур трусов с меня не сымать", – деловито договаривалась девочка. Ее товарищи грубо расхохотались, а приезжий был сладостно изумлен – как это можно? посметь?! снимать трусы??!! Дети очень долго играли вместе – и бегали с пропеллером, и прятались, и скакали, и кричали: "Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить, все равно тебе голить..." Трусов не сымали» («Тетя Муся и дядя Лева»).

Сейчас все было иначе. Как видно, вдохновленный геологической вольницей, сразу же после своего первого «захода» в отрасль, он рванул с малознакомыми, в сущности, людьми далеко от родного города, в Ленинград, а потом в Одессу. С не очень большой суммой денег – и без документов! Тут взрослый бы испугался – но этого подростка, похоже, мало что тогда (да и потом) останавливало.

Продолжение следует…