Смерть Кощея. Полусказка. Часть третья

Следующая трехминутка прошла примерно так же, как и предыдущая, с той только разницей, что мне удалось несколько раз приложиться Авдею в голову. Не очень сильно, но чувствительно. За это я был вознагражден таким ответным ливнем ударов, что пришлось отступать, теряя пространство, но все же главного, мне кажется, я достиг. Сквозь щели между своими руками, прикрывающими голову и корпус, мне были видны глаза Авдея, а в них то самое выражение ястреба, который уже увидел жертву и начал пикировать.

Короткий перерыв, чтобы восстановить дыхание, наставления Егорыча, Никифорово полотенце. Рев толпы: «Авдей!» Не пойму, почему не слышно моих фанатов?

Снова в бой.

Сначала подставиться под атаку. Ага, атака уже не такая бурная. Это хорошо. Это значит, что Авдей повелся на мою уловку и начал выцеливать меня своей правой. Теперь нужно уловить момент замаха и сместиться за его руку. Вот он, замах! Ухожу влево, но недостаточно быстро. Правый кулак Авдея обрушивается на мою защиту. Это уже больше похоже не на груженую телегу, а на боевую булаву. Мне нужно двигаться быстрее, если я хочу победить. А я хочу, еще как хочу! Это то, чего я хочу больше всего на свете — слава первого, лучшего, слава победителя.

Правый кулак Авдея снова настигает мое левое плечо. Опять я опаздываю со смещением. Если так пойдет и дальше, то скоро моя левая рука беспомощно повиснет вдоль тела и тогда пиши пропало. Еще быстрее влево!

Какой рев стоит! Тысячи глоток надрываются, словно победа в поединке зависит от того, сорвут ли они сегодня голоса. Я практически не слышу в этих криках своего имени. Обидно.

Атака Авдея. На этот раз ему удается лишь чиркнуть по моей защите, а мне уйти влево и ответить ему левой в корпус. Кого другого этот мой удар сложил бы пополам, но Авдей стоит, лишь слегка морщась. А мое левое плечо отзывается вспышкой боли.

А вот, наконец, то, чего я так ждал. Кулак Авдея проваливается в пустоту, хотя мгновением раньше на этом месте был я, инерция влечет его тело дальше, мимо меня так, что Авдею приходится сделать шаг вперед, а передо мной открывается незащищенный бок и почти открытая голова с ухом. В это ухо я и бью. Мне кажется, я слышу, как хрустит хрящ.

Рев сотрясает арену. Вначале мне кажется, что это болельщики. Но оказывается, что это ревет Авдей. Так ревут разъяренные быки. Меня накрывает поток ударов такой плотности, что мне с трудом удается удержаться на ногах до спасительного сигнала.

Егорыч кричит мне в ухо:

— Почему не вяжешь?! Вяжи его! Ушел влево, сблизился и связал! И выход с ударом!

Дышать тяжело. Никифор машет тряпкой у меня перед лицом, льет воду мне на темя. Но это все равно, что пытаться охладить раскаленную сковороду плевком. Но этого всего я не вижу, а лишь чувствую. Мои глаза закрыты. Я пытаюсь унять боль в левой руке.

Следующая трехминутка. Какая по счету? Авдей похож на мельницу при сильном ветре, так мелькают его руки. Наконец у меня начинает получаться задуманное. Смещение влево при замахе, сближение, клинч, выход с ударом. Большинство ударов противника проваливаются в пустоту, не находя меня. Мы оба тяжело дышим, но Авдей, кажется, тяжелее. Бой становится вязким. Я бью в корпус, чувствуя как под кулаком вздрагивает тело. Ярость противника ничуть не уменьшилась, а теперь, когда его промахи стали чаще, а наши тела то и дело начали плотно соприкасаться в клинче, кажется, что она разгорелась с новой силой. И все ниже он опускает голову, когда я иду на сближение.

Перерыв.

— Держись, Ваня, он на грани! — Егорыч кричит это мне в лицо, вращая глазами. — Еще немного и он твой целиком!

Это понятно. Непонятно другое, почему я не слышу голосов моих фанов? Неужели всем, кто сегодня пришел на зрелище, так хочется, чтобы их кумир был сброшен со спортивного Олимпа? Я открываю глаза и пытаюсь найти в толпе полотнища с расцветкой моего бухарского халата. То ли я не могу сосредоточиться, то ли фаны Авдея оттеснили моих в задние ряды, но я никого и ничего не вижу. Во мне начинает подниматься волна раздражения.

В бой вступаю уже немного озверелым. И тут же совершаю ошибку. Иду в клинч, не опустив головы, и получаю удар лбом прямо в бровь. Это Авдей, чувствуя, что упускает инициативу, и раздражаясь этим не меньше меня, нарушает правила. Но бой никто не останавливает. Никто не выносит ему предупреждение. Эй, вы что, ослепли?! Не хотите наказывать вашего любимчика? Тогда я его накажу!

Это следующая моя ошибка.

Я бросаюсь на противника, вкладываясь в беспорядочные удары, пытаясь поразить его в голову. Меня спасает только то, что Авдей тоже взбешен и его действия так же сумбурны. Бой превращается в деревенскую драку. «Ты что творишь?!» — слышу я из обоих углов. Как же надо кричать, чтобы пересилить крик толпы болельщиков? Это наши наставники обращаются к каждому из нас в отдельности, но мысли их сходятся в одном: драку надо прекратить.

Но мы продолжаем драться и после сигнала на перерыв. Нас разнимают, мы нехотя идем в свои углы.

— Ты что творишь, Иван-царевич?! — Лицо Егорыча перекошено. — Это тебе не деревенская свалка! Это баталия! Он же тебя побьет. Решил проиграть? Я тебе не дам проиграть. Возьми себя в руки и действуй, как на тренировке!

Никифор молча прикладывает к моему лицу холодные металлические бруски там, где будут или уже есть синяки. Судя по количеству мест, синяков будет много. Благо, рассечений нет. Облизывая губы, ощущаю, что они уже превратились в оладьи.

— Уже вон, нахватался. Все лицо синее. Делай, как учили: смещение, вязка, выход с ударом. Повтори!

— Смещение, вязка, выход с ударом.

Я не узнаю собственного голоса. Не могу сделать дыхательные упражнения, чтобы успокоиться.

— Сегодня победит тот, кто собой овладеет.

Это верно. Но как это сделать? Я закрываю глаза, и на мгновение передо мной вновь мелькает видение решающего удара, после которого Авдей отправляется лицом в пыль. Я пытаюсь прокрутить его еще раз, но у меня ничего не выходит.

В этот момент звучит сигнал к продолжению. Я встаю и иду в центр, на сближение. Мне навстречу идет Авдей. Видно, что ступает он тяжело. От прежней упругой походки не осталось и следа. Ясно, что ему не удалось восстановить дыхание, как и мне. Лицо его выглядит не лучше моего. Вот это я его отделал! Но глаза, как и прежде, полны решимости. Единственное, что цепляет меня, это то, как он поднимает руки, принимая боевую стойку. Немного медленней, чем нужно бы. Как бы нехотя. Всего лишь на какой-то миг медленнее и всего лишь на капельку неохотнее…

Наша схватка продолжается, но мне уже удается все, что я задумал. Я легко ухожу влево, за его правую руку. Я вяжу его и, отступая, выбрасываю свой кулак, который каждый раз оказывается точен. Теперь уже не он выцеливает меня, а я его. Ястребиная охота превратилась в охоту на ястреба. Я почти ничего не слышу, но отчетливо слышу боль, с которой ему дается каждый вдох. Я почти ничего не вижу из-за пота, заливающего глаза, но ни на мгновение не теряю из прицела его лицо. Все ощущения притупились, движения стали казаться медленными, а секунды растянувшимися, словно смола, словно бой этот происходит не наяву, а во сне. И этот сон каким-то чудесным образом вдруг совпадает с моим видением, где я вижу маленькую брешь в защите Авдея, открывающую его челюсть и подбородок, появившуюся на короткий миг и грозящую вот-вот закрыться, и в эту брешь я направляю свой кулак.

Вот, собственно, и все.

Когда тело Авдея грянулось наземь, толпа как по команде смолкла. Так и лежал он в тишине вниз лицом, а я стоял над ним разгоряченный, еще не в состоянии осознать, что произошло. А что, собственно, произошло? Я победил. Это моя победа. Я остался лучшим кулачником царства, и эта мысль вызвала улыбку на моем лице. И вслед за этой улыбкой грохнуло громовое «Иван! Иван!», и все пришло в движение. Кажется, меня потом долго качали, потом обнимали, потом жали руку, потом Егорыч говорил что-то одобрительное, хлопая меня по плечу, потом еще качали и еще обнимали. Потом вручили тяжеленный золотой кубок и что-то вешали на шею. Но все это было как в тумане потому, что это было не главное. Главной была моя победа. Сладкий миг торжества и славы, ради которого я и совершил все это. Мой миг.

Продолжение следует…