Неповесть. Часть семьдесят четвертая

Лакуна

Борька Романов, наконец, знакомит нас со своим творчеством (литературным) оказывается, среди нас есть гений, так неожиданно мощно звучат его творения:

«знаю всё заранее,

будет ночь,

сяду в гроб как в сани я,

и уеду прочь».

«Снятся сны: одним идиллии,

а ко мне кошмары с шумом

и со скрежетом врываются

(нелепости посетители)

но я знаю, лишь дети во сне улыбаются...»

«... я зачинал идеи, как детей

а по утрам, гуманнейший злодей,

я сам себе аборты делал мыслью сонной...»

«останется лишь вечер тот и ты

– в развалинах прошлого памятник»

Рубцова мы тогда и не нюхали, хотя Борькины опусы странным образом перекликаются с рубцовской лирикой (но это мне открылось лишь тридцать лет спустя). Рукописи Бориса до сих пор хранятся в моём домашнем архиве. Сейчас он маститый московский литератор, автор многих литературных исследований, эссе, исторических романов и поэтических сборников. Но для меня его юношеские творения так и остались эталоном поэтического образа и работы со словом, настолько всё было серьёзно и глубоко эмоционально (а, главное, вызывало резонанс во мне).

Все вокруг стремительно взрослеют.

Лакуна

И вот однажды, кажется уже в феврале, старшекурсники забывают закрыть аудиторию, и я вижу на постаменте нашу однокурсницу из параллельной группы. Эта модель прелестна и грациозна, у неё умопомрачительный, совершенно медовый цвет кожи и совершенные пропорции. Я пристально смотрю на неё, и вдруг совершается великое Чудо, мы начинаем говорить взахлёб, не открывая рта, только взглядом глаза в глаза и мурашки бегут по спине. И вот, она согласна и сейчас же, после звонка готова идти со мной куда позову. Никогда ни до, ни после такого со мной не происходило. Звенит звонок, она одевается и подходит ко мне, берёт под руку и спрашивает о нашем маршруте. Оторопев, влеку её в Гастроном, где покупаю бутылку вина (зачем, спрашивается?). Почти бегом по заснеженной Советской, а далее следует блаженный «полёт» на шестой этаж или Эдем, замирает, почти до полной остановки сердце, не хватает воздуха в предвкушении счастья. Внезапно вдруг притащился Вовка Гидроцефал и начал настойчиво напрашиваться в гости, пожирая глазами мою прелестницу, еле его выпроводил. Как только дверь за ним захлопнулась мы кинулись навстречу друг другу, и тогда сразу случилось, и я, наконец испытал Это – счастье взаимного желания и соития, сердце колотилось так громко, что кажется, было слышно на улице.

Её звали Расима, эту золотисто-медовую сказку для взрослых. Как вышло, что я ни разу не обратил на неё внимания до этого дня, да, да был ясный день в разгаре, не потребовалось никакой темноты для нашего интима, и вино так и простояло на столе не откупоренным. Через вечность или два часа, кажется, в дверь квартиры опять стали настойчиво звонить, поэзия уже устала, не выдержала и отступила, Расима убежала в ванную, где потом стала одеваться, я открыл дверь и обрёл за ней опять Гидроцефала, а поскольку уже всё кончилось, пригласил его распить с нами принесённую бутылочку. Что он и сделал, подавая мне непрерывно какие-то знаки – это он просил познакомить его с Расимой. Познакомить-то я его, конечно, познакомил, да только, что толку. Ещё не раз она приходила и в феврале и марте, потом встречи стали реже и как-то сами по себе закончились. Нас ничего кроме секса не объединяло.

Где же ты теперь моё медовое счастье?

Лакуна

Этой зимой у меня появился друг из БГУ, с филфака, уроженец Свердловска Эдик, привёл его Витька Петров и дни, когда мама моя каталась по своим командировкам, нередко оставался у меня, и мы болтали обо всём ночь напролёт, или с Витькой или без него, поскольку нередко он уже лежал в отключке на сундуке (не помню, писал ли я, что сундук перекочевал к нам с мамой, и в нём по-прежнему хранились зимние вещи, накрыт он был маминым полосатым ковром, который я нередко употреблял в целях организации игрового пространства в комнате). Эдик интересный собеседник, много рассказывает о своей учёбе, цитирует поэтов и рассказывает окололитературные байки: почему «квас» пишется вместе, а «к вам» отдельно и т. п. шутки. Ещё на нём висит срок условно, за участие в каких-то разборках в Свердловске, но за всё время нашего знакомства я не наблюдал в нём никакой агрессии.

Армия моих приятелей росла (как в соцсетях).

Лакуна

Теперь о моей вербовке в МВД:

Вовка Гидроцефал в конце зимы наконец-то обзавёлся девицей, причём нашёл её в Старой Уфе (у чёрта на рогах) на одной отдалённой улочке, вспомнить её название и имя Вовкиной избранницы для меня подвиг невозможный. Стал бегать на свидания, приглашал её в гости к себе, я даже как-то сходил с ним в гости к её семье, пока однажды в марте не притащил ко мне на ночь, предполагая соблазнить её и предаться греху совокупления…

Куда он планировал отправить меня на ночь, одному богу ведомо.

Но у меня в гостях был нетрезвый Эдик, который попробовал, в свою очередь, соблазнить её без Вовки (когда послал того за бутылкой), слава богу, я, узнав, что девочка-то несовершеннолетняя, запретил производить с ней какие-то либо развратные действия (и, как выяснилось, не зря). Так что мы бутылку распили и на этом оргия была исчерпана, хотя Гидроцефал всё время лез к ней целоваться…

Рано утром её отправили домой, Эдик ушёл в университет, Вовка удалился отсыпаться, а я тоже потопал в училище на занятия.

Возвращаясь домой, я наткнулся в подъезде, у нашего почтового ящика, на лейтенанта милиции, который, представясь, спросил мои паспортные данные, и услышав оные, немедленно потребовал проследовать с ним и с документами в участок. Внизу стоял милицейский «ГАЗик». Привезли меня почему-то в Ленинское отделение милиции (я живу и учусь в Кировском районе). В отделении милиции меня тут же препровождают в кабинет следователей, где сходу обвиняют в коллективном изнасиловании. Ничего не могу понять, какое изнасилование, когда, где? Оказалось – родительница Вовкиной пассии откуда-то узнала, где её чадо провело ночку, и не утруждаясь доказательствами, написала заявление в милицию, хорошо, что следователь догадался пригласить гинеколога, который прибыл не сразу, но подтвердил отсутствие сексуальных действий и установил абсолютную невинность бедной. В это время Эдика тоже арестовали, прямо в университете, а вот про Вовку забыли, а ведь он-то и явился основным лицом, спровоцировавшим наше задержание.

Впрочем (слава советским гинекологам) инцидент оказался разрешён положительно (хотя и украл у меня целый день). Эдика освободили, девицу мать отвезла домой, где заперла.

Вовкин роман потерпел полный крах.

А вот меня не отпустили, а повезли в МВД, где красавец полковник, обвинив меня в создании притона, вдруг предложил взамен за снятие наказания работать на него.

Дальше история превращается в сценарий для «Нашей Russia». Интересуюсь: а в чём может заключаться мой вклад в борьбу с правонарушениями?

Он: Будешь бороться с Распутством!

Я: Как? (удивляюсь) В СССР НЕТ распутства и быть не может.

Он: Может, ещё как может, но мы с ней сурово боремся, и ты нам поможешь, как патриот и честный человек.

Я: А как скромный советский студент может бороться с этой буржуазной заразой?

Он: Мы следили за тобой, у тебя много приятелей работает в кабаках, и уж они-то знают наперечёт всех городских развратниц.

Я: Так их и вербуйте.

Он: Они опойки и болтуны, а тут нужна конспирация и трезвый расчёт и человек с незапятнанной репутацией (это после моих бесчисленных приводов в милицию раньше?!).

Я: Да как Вы видите, чёрт возьми, мою роль во всём этом?

Он: Задания я вам буду давать лично и наличность на проведение операции тоже (на наличность я и купился – и кто же теперь распутник?).

Встречаться будем на междугородном переговорном пункте, в кабинке № 4 каждый вторник в два пополудни, там я буду передавать вам деньги и информацию, а вы – отчитываться о проделанной работе.

Я: Так в чём же заключается моя функция и что делать с деньгами?

Он: Я наводил справки, вы из очень приличной семьи и ваше присутствие в дорогих ресторанах никого не удивит, а вы должны обращать внимание всех особ лёгкого поведения на содержимое вашего тугого кошелька и соответственно принимать их приглашения, после чего фиксировать адреса и докладывать лично мне (никаких телефонных звонков!).

Вот такая шиза и паранойя.

Я согласился (меня разбирало любопытство и жажда халявных денег), и в следующий вторник я пришёл в условленное время, диктор назвал мою фамилию, я прошёл в кабинку (эта кабинка была закрытой, без остекления, может, кто-нибудь помнит пункт междугородной телефонной связи напротив почтамта и рядом со зданием МВД). Естественно, в кабинке я обрёл полковника, он вручил мне 300 рублей и предупредил, что эти деньги нужно потратить именно в кабаке, желательно в «Башкирии» (там, где Витька лабал). Деньги я взял и пошёл в училище на очередную пару, конспиратор из меня не получился, я всё разболтал друзьям и предложил помочь очистить город от «Ночных бабочек».

Валерке и Сержу идея, в целом, понравилась и теперь по вечерам мы отправлялись в «Башкирию», где в первый вечер с трудом осилили где-то рублей пятьдесят (водка там стоила 90 коп. за 100 г, а лангет 1руб. 34 коп.), однако никаких распутниц к нашему столу это не привлекло и с закрытием кабака мы отправились по домам (счёт за ужин я сохранил, для отчёта).

Короче за неделю мы всё благополучно пропили и в следующий вторник я вручал счета полковнику и посетовал на отсутствие интереса к своей персоне. Он счета велел выбросить и больше не брать (вы же понимаете – они следят за клиентами, и если те требуют бумажки, никогда не подойдут к такому скряге, вы не переживайте, мы отслеживаем вас постоянно, а они должны сначала привыкнуть к вам).

Я получил очередные три сотни и задумался: кого же надо ловить, мной такие девицы вообще никогда не интересовались, а Витька к концу работы так нажирается, что ему не до девиц бывает.

Плохая из меня мишень для жриц продажной любви. 

Продолжение следует…