Неповесть. Часть сорок вторая

Лакуна

Очень скоро освоившись, сооружаю на уроках труда себе связку ключей от запасных выходов и почему-то от спортзала (ключи к замкам, как и у всех казённых заведений тех лет, были системы «вертолёт» и покупались оптом по дешёвке, подобрать или изготовить на уроке труда нужный ключ не составляло труда); а понадобились ключи, чтобы избегать контроля за обязательным переодеванием второй обуви на входе (не люблю вахтёрские придирки и мне лень переобуваться). Тем более ношение второй обуви зимой, когда мы путешествовали из столовой (это метров сорок) по чистому снегу. Так что я проникал через запасный выход, вытирал там башмаки и, улучив момент, сигал по лестнице на свой третий этаж.

Суверенный гражданин или шпион?

Лакуна

Моя работа в редколлегии захватила меня основательно, я даже придумал рубрику: «Узнай произведение по фрагменту», где помещал свои акварельные копии фрагментов картин мастеров, в основном, из журнала «Огонёк» или «Работница» (копии получались неплохие, что странно).

Ещё к старому Новому году я выполнил четыре больших панно для оформления актового зала. На них были изображены моменты зимнего отдыха, в том числе и фантастические и сказочные (был, например, хоккейный матч роботов).

По выходным обязательно посещал студию во Дворце пионеров – показывал свои работы Степанычу и помогал с (новогодней и масленичной, а так же к 23 февраля и 8 марта) халтурой (если они с ВВ её делали).

Происходило дальнейшее обучение профессии.

Лакуна

Весь остаток зимы и весну сбегал домой, тащился более часа в трамвае, стремился я в 3-ю школу, дабы увидеть предмет своей любви (садился на своё место за парту). Они же занимались во вторую смену, а домашние задания я не выполнял уже с пятого класса, но все мои потуги восстановить хотя бы статус друга, разбивались о её ледяную холодность и заносчивость.

Я сейчас плохо помню ту весну, потому что кроме терзаний от несчастной любви ничего или почти ничего не происходило.

Либо происходящее проскальзывало по периферии сознания, не оставляя памятных зарубок.

Кончилась эта мука в мае, когда моя очаровательница нацарапала на парте матерное слово (меня она в этот момент не заметила, а может и заметила), но всё чувство исчезло в мгновение ока. Такого я не ожидал.

Лакуна

Без шалостей, однако, жизнь моя просто не могла происходить. Старшую воспитательницу звали Инна, а мы называли её промеж себя: «Шуба Иннушка идёт», кто-то так предупредил нас после отбоя, когда она являлась с проверкой, так эта фраза и стала кодовой.

А я попался, когда заорал во весь голос, находясь спиной к двери. Она стояла уже в палате и внимательно прослушала мои неуклюжие извинения, но ничего не помогло. Вызывали меня после этого на педсовет, грозились отчислить и сообщить, почему-то деду (я постоянно забывал об усыновлении и удивлялся) о моём отвратительном поведении.

На этом же педсовете были произнесены две знаменательные фразы: первая – на реплику «Смотрите – он даже не краснеет», я бросил: «А я малокровный», кое-кто из преподавателей прыснул, а вторая фраза была ещё более независимой, после предложения исключить меня, я заявил: «Подумаешь, у нас всеобуч, всё равно придётся доучивать!»… Опустим занавес над концовкой этой истории, поскольку мне тогда пришлось выслушать глупейший монолог завуча о дисциплине, который начинался мирно: «Но у тебя же блестящие способности…»

А часики всё тикали…

Лакуна

А то, как-то со скуки, в мае же, во время самоподготовки, которой я не занимался, открываю коробку зубного порошка (пасты тогда ещё не выпускались, вернее стоили дороговато и быстро заканчивались), наливаю в него воду из-под крана и швыряю с третьего этажа на асфальт (позже этот способ окраски младшие прозвали «бомбочки»), появляется роскошная белая амёба, следующий снаряд уже направлен в проходящую внизу девчонку. Эффект получился замечательный – огромная белая клякса на асфальте и забрызганная коричневая форма, ставшая в мгновение ока полу-парадной и запредельно высокий визг, до боли в ушах. В азарте наполняю водой следующие (уже не мои) коробки и швыряю их опять в кого-нибудь – через полчаса человек двенадцать, преимущественно девчонок, забрызганы по макушку. Хорошо, что в умывалке не было более десяти-двенадцати коробочек с порошком. Диверсия удалась в полной мере, но недолго я веселился. Меня выдёргивают из умывалки, и не совсем корректно (получаю несколько тумаков и пощёчин от возмущённых девиц). Естественно вызов к завучу на ковёр и длинная филиппика в мой адрес и так плохо меня воспитавших родителей... Но тут справедливость торжествует – и вот уже я отмываю асфальт, а многострадальная мама в течение следующей недели опять расплачивается за мои шалости (правда почему-то её заставили и зубные щётки купить новые, хотя щётки то я не трогал) и от неё потребовали и оплату стирки девчачьих форм.

Бог с ними, с взрослыми…

Лакуна

Теперь позволю себе несколько слов о стихосложении:

Начал я свои писания ещё в школе в конце лета 1960, когда забежал к маме на работу и нашёл её у замдиректора по воспитанию Зои Петровны в кабинете. Они совместно пытались написать фельетон в местную комсомольскую газету «Ленинец» о «некоем подарке» шефов членам технических кружков Дворца Пионеров (тогда во Дворец привезли несколько насквозь проржавевших списанных металлообрабатывающих станков ещё довоенного выпуска).

Мама умела рифмовать и постоянно сочиняла сценарии к различным мероприятиям во Дворце (обычно это происходило дома по ночам), а Зоя Петровна руководила студией «Юный поэт» и они дружили. В этом кружке тогда занимался Борька Романов, с которым мы подружились впоследствии, и дружим по сей день, но в то время мы не были даже знакомы. Стихов до этого случая я не складывал и даже не пытался, но читать стихи любил, особенно тогда любил Маяковского и почему-то поэтов серебряного века и переводы с иностранных языков.

И вот сажусь за стол, вслушиваюсь в их беседу, и лихо, в один присест, сочиняю нечто вроде частушек в стиле «Окон РОСТА» Владимира Владимировича, кажется так:

Привезли станки нам,

под оркестра гром,

ну а мы тотчас решили –

это на металлолом ...

и т. п.

Фельетон со стихами попал в прессу и это был единственный случай опубликования моих опусов и почти до сих пор, хотя имя моё в фельетоне, почему-то не фигурировало.

Зато открылся ещё один «талант».

Лакуна

По окончании учебного года мы сдавали очередные экзамены за семилетку (4), которую сразу после проведения тут же отменили, неполная средняя стала восьмилеткой, а аттестатов нам так и не выдали. Никаких подробностей о сдаче тех экзаменов, кроме того что они были сданы отлично, в памяти не сохранилось.

Ну, сдал всё и возвратился домой и лето провёл впервые не в лагере, поскольку уже превысил возраст пионера. В Комсомол меня так и не приняли, поэтому отдыхать в детском коллективе мне было противопоказано. Тусовался преимущественно или во дворе или во Дворце, но во время каникул и там, и там было малолюдно. Даже мама уехала за город со своим театром в лагерь, в деревню Авдон (в 25 км от города).

Зато мама успела до отъезда взять мне велик на прокат (тогда выдавали только по паспорту). Сумма проката была тогда смехотворная – всего: 1 рубль 20 копеек в сутки, это 1960 год и новый велик тогда стоил 650–800 рублей, вот только купить новый было очень проблематично – их почти не продавали. Пункт проката был довольно далеко от моего жилища, поэтому с большим трудом мама нашла время сходить со мной и выбрать железного коня... Количество потрёпанных экипажей в пункте проката поражало воображение, но многие из представленных там образцов нуждались в ремонте, отсюда и выбор сужался до десятка более-менее приемлемых и поскольку я уже был довольно высоким, подростковые модели были с негодованием отринуты.

И вот выбранный васильковый велосипед назывался «Турист» выпуска Львовского завода с узкими (в сравнении с «толстыми» шинами дорожных велосипедов), блестящими алюминиевыми ободами и шестью скоростями (которые, однако, не переключались, потому что отсутствовал суппорт, и, следовательно, ручка переключения, тросик и набор звёздочек, была только последняя, самая маленькая), а тормоза были только ручными, руль выглядел как бараньи рога, а седло было узким (гоночным). Ездить приходилось сильно согнувшись. За лето я немало (каждодневно, даже и в дождь) попутешествовал на нём по городу и окрестностям, знакомясь с новыми для меня местами, он был не очень тяжёл и я таскал его домой на шестой этаж, иногда трижды в день.

Как раз к тому времени ветхие постройки по Ленина 4 и 6, а так же по Советской, за нашим домом снесли. А на их месте возвели всего за год семиэтажное здание Партгосархива (или «мусорный ящик», по определению мамы) и здание республиканской библиотеки. Вокруг разбили дорожки и клумбы, и это место было быстро освоено нами для развлечений, т. к. площадей подобных по величине во дворе не было.

Мы изобрели игру «метни кирпич» – кидали кирпич самыми невероятными способами (например: промеж ног или стоя задом через голову). Происходило всё это именно за «мусорным ящиком» Там же постоянно мы играли в «чику» с другими обитателями двора и, поскольку были уже постарше и поопытней, почти всегда выигрывали. А выигрыши благополучно проедались.

Странно, что все эти поучительные занятия происходили в прямой видимости бойцов КГБ, охранявших обком на другой стороне Советской. Нам никто ни разу не сделал ни единого замечания. Скорее всего, властям было глубоко наплевать на общественную нравственность.

Выручка от игры шла на покупку разных сладостей, особенно мы были охочи до компотов в банках, не брезговали также и шоколадками (благо тогда о сое как сырье для шоколада ещё никто и не помышлял). Как раз тогда, в Яшкин подъезд переехала девочка наших лет, по имени Оля, мы с ней заигрывали по всякому, пытаясь с ней сблизиться, и когда нам удалось, то всё лето она болталась в нашей шайке-лейке, досыта объедаясь шоколадом и пирожными.

Кличку ей дали «Бока» (по-башкирски лягушка) за её немаленький ротик (кличку придумал Хвост). Ей-то больше всех шоколадок и доставалось, потому что съесть больше одной плитки никому из нас не удавалось, Хвост предпочитал почему-то кубики «Кофе с молоком – концентрат», даже речёвку придумал: «Купишь кофе концентрат – Азик будет очень рад!». Я же обожал компоты в банках и… лимоны, а другие фрукты мы и так ели вдосталь.

Компото-конфетный период юности.

Лакуна

С утра пораньше я гонял на велике за город: либо в посёлок Дёма через новый мост мимо пляжа и Цыганской поляны, через реку Дёма на станцию «Сортировочная», а вскоре на Дёме у моста открыли загородное кафе «Золотая рыбка», место это становилось популярным. Либо в новый аэропорт: через Белую, мимо Архиерейских прудов, куда иногда мы ездили купаться и ловить рыбку, и далее по равнинной дороге, обсаженной тополями (до него было целых 25 км, что составляло в оба конца 50). Ездил и в Черниковку по проспекту Октября мимо Сельхозинститута и бывшего аэропорта, через Горсовет и обширный лес после него. Ноги мои были ещё не вполне окрепшие, и велик на большие горки по Диагональной у Сельхозинститута и по Трактовой от Нижегородки втаскивал пешком и страшно себя стыдился, дело в том, что из-за отсутствия переключателя скоростей цепь была накинута на самую маленькую звёздочку и в гору было ехать достаточно тяжело. Но всё равно гонял, и даже в Ново-Александровку в ту же сторону, но проезжал «Черниковку» насквозь вдоль по берегу Белой (тоже километров 30 в одну сторону). Я изучал свой город и окрестности. Заезжал и к маме в Авдон, в лагерь, особенно когда продукты кончались, а есть хотелось. Там же произошёл случай с аварией, когда на багажник взгромоздился физрук, когда мы съезжали вниз в овраг, на дне которого был песок, переднее колесо увязло и мы благополучно шлёпнулись, я к тому же довольно сильно ушибся, а ему пришлось чинить прокатный велосипед за свой счёт.

Жажда странствий всё настойчивей щекотала пятки.

Лакуна

Охотно принимаю участие и в выездных спектаклях маминого «Пионерского театра» и в невыездных тоже, когда заболевал кто-либо из артистов. Память у меня была тогда отменная, и я выучивал текст, шутя, да и играл, говорили, неплохо. Тогда я сошёлся с Юркой Зайковым, был он у мамы одним из ведущих артистов, вместе с Валеркой Чернецовым. Мы были ровесники и он, в силу своей тогдашней «профессии», весьма начитан и достаточно боек, чтобы принимать участие в моих проказах. Откуда только бралось время на всё это?

Уже тогда я пристрастился к рискованным химическим экспериментам. Говорят, что все будущие химики начинаются со взрывов. Я любил взрывать, но вот химиком так и не стал. Мы постоянно таскали из химкабинета Дворца взрывоопаcные вещества. Более громким и опасным был случай с вагоном трамвая, идущим вниз по Революционной, под который мы подложили вещество. Вагон тогда подняло в воздух одним углом почти на метр. Трамвай сразу же остановился, и на дорогу высыпали испуганные пассажиры и вожатый, через короткий промежуток времени подкатила и милиция, но нашла на рельсах лишь подпалину. Это был первый теракт в Уфе. Движение было перекрыто на полчаса.

Результат мы предусмотрительно наблюдали из-за ближайшего угла, но после этого случая сразу прекратили это опасное занятие, видимо, на этой шалости научившись ставить себя на место пострадавших, а ведь там могли ехать и сердечники... Впоследствии, когда мы уже выросли, я потерял с ним всякую связь, и не знаю даже, стал ли он артистом, хотя талантлив он был, несомненно.

И, слава Богу, что тогда всё закончилось без жертв.

Продолжение следует…