Неповесть. Часть двадцать девятая

Лакуна

В пересменку я жил у маминой подруги в Ревде, у самой станции, у неё был сынишка, ровесник мне, и мы славно проводили время – то уходили без спроса на Динас собирать клубнику (километров за пять), то играли на станционных путях в партизан, подкладывая монетки под идущий состав.

Особым геройством считалось постоять между двумя движущимися составами.

Паровоз выглядел много страшнее современных локомотивов. Впереди огромная решётка, внизу с боков у него находятся перепускные клапаны, из которых хлещет перегретый пар, шатуны величиной с меня, а у пассажирского паровоза серии ИС – колёса диаметром почти два метра, плюс к этому ещё и оглушительный грохот и оглушительный же гудок. Нужно было устоять, а т. к. мы играли таким образом за пределами станции, где поезда шли с большой скоростью, а курьерские и на станции не останавливались. Лечь и заткнуть уши хотелось более всего, но рядом стоял друг-соперник и показать, что тебе страшно было невозможно.

Забавы, однако…

Лакуна

А ещё угнали мы с ним паровоз.

Было это так: машинист маневрового паровозика побежал домой на обед, а мы влезли на паровоз, который не запирался (у него даже дверок не было). Осмотревшись, стали пробовать поворачивать рычажки и нажимать кнопки, я же парень столичный, самонадеянный, и начитанный к тому времени уже прилично (была у меня книга о железной дороге и локомотивах, с историческим экскурсом и множеством прекрасных иллюстраций). И показал приятелю на кулиску, управляющую гудком, чтобы он случайно не дёрнул за неё. Быстро вспомнил или догадался: какая же из ручек называется «реверс». Это с её помощью открываются поршневые клапаны, и паровоз начинает двигаться вперёд или назад (поэтому и реверс). Мы поехали! Хорошо, что на пути не встретилось препятствий и стрелок, и давление в котле было понижено, но отъехали мы метров на четыреста, и только завидев орущего машиниста, который мчался, не разбирая дороги, за нами – остановили паровоз и в свою очередь дали дёру. Ещё я нашёл на чердаке их дома не очень ржавую трёхлинейку без приклада, но приклад выстрогать за три дня не успел, и поэтому других безобразий в этом городке не случилось.

А в машинисты я тогда бы пошёл, и с удовольствием.

Лакуна

Ещё это лето ознаменовалось грибком стопы (эпидермофития) и остальное время лета, и начало осени я провёл в Свердловской областной клинике кожвензаболеваний на улице Карла Либкнехта, рядом с пожарной частью. Ноги чесались жутко, и было дико скучно, т. к. там не было ни библиотеки, ни моих сверстников, а двор, заваленный какими-то жёлтыми картонными карточками, более всего напоминал мусорную свалку, огороженную высоким кирпичным забором. Карточки эти были с расположенной рядом Областной юношеской библиотеки. За пределы клиники соответственно выхода не было, в связи с инфекционным характером заболевания. Мама меня навещала редко, т. к. опять искала работу. Такая жизнь более всего напоминала острог.

Время ползло, и одолевала тоска.

Лакуна

Всё, даже неприятное, рано или поздно кончается, и по возвращении снова в Уфу, уже окончательно, в ноябре, в пятый класс я иду уже в новую для меня школу № 3 (бывшую женскую гимназию), где учатся и все мои соседи по VIP-дому. Здание школы красивое, старинное. На второй этаж ведёт широкая лестница с вычурными литыми перилами. Коридоры тоже широкие и потолки в классах высокие, так же как и окна.

Язык в 5-а – немецкий, понимается и пишется легко, произношение не тяготит. А грамматические казусы не представляют для меня никаких трудностей.

Новые предметы – география, алгебра, геометрия: всё изумительно интересно, учусь легко. В нашем классе – кабинет химии, везде плакаты с различными реакциями и таблица Менделеева над доской, химию предстояло изучать только в 7 классе и названия химических элементов и веществ читались мною как Каббала, но произносил их я как Кириллицу (Наон и Кон – основания).

Рассадили нас попарно – мальчик и девочка. Это катализировало интерес к противоположному полу, восходила заря томительной школьной любви…

Привык я к этому новому перемещению без особого стресса. И довольно быстро нагнал одноклассников в освоении новых предметов. А дома за это время тоже произошли перемены – съехали Крюковы, а в квартиру 8 въехали Абдуллины, у них тоже была девочка моего возраста, но такой дружбы, как с Галей, уже не случилось, хотя иногда я заходил и к ним в гости. Позже они разменялись с дедом квартирами и продолжают жить теперь в нашей бывшей.

Так восстановился Status Quo.

Лакуна

Когда наступила зима 1955, мне купили коньки с ботинками (до этого были так называемые «снегурки», привязываемые к валенкам системой шнуров и палочек, на них можно было кататься по утрамбованному пешеходами снежному тротуару, но для настоящего льда они не годились, так как были тупы, из плохой стали и не имели чётких рёбер по краям лезвий).

Получив новые коньки, я тут же отправился на каток (вместо школы) в ЦПКиО им. А. Матросова, за два квартала, куда проник через дыру в заборе, потому что вход был платным, и тут выяснилось, что кататься на коньках я совершенно не умею.

Заливали тогда в парке всю центральную аллею, и каток получался выпуклый, со скатами к краям, и первое время я забирался, чуть ли на четвереньках, на центр дорожки и скатывался к краю, и так целый день. Повторялась история освоения велосипеда. Нужно добавить, что коньки я надел дома и обратная дорога из парка стала настоящей пыткой, потому что уставшие ноги вихлялись, и ботинки ложились рантом на мостовую, чуть попозже я, намучившись, сообразил и пошёл по газону, тогда лезвие конька проваливалось в снег, и я как бы шёл нормально. И всё же желания научиться кататься эта трагедия не отменила. И вот уже через три дня я окончательно освоил коньки и даже научился совершать лихие виражи и тормозить пяткой.

Теперь предстояло уговорить родителей отпускать меня на большой, платный, «настоящий каток», на стадион «Динамо», который находился гораздо дальше от дома, и куда нужно было покупать входные билеты, поскольку дыр в его высоченном заборе не существовало, впрочем, этот вопрос довольно быстро был разрешён.

Я стал посещать каток постоянно, даже в морозы. Вышагивал по городу с перекинутыми через плечо новёхонькими коньками, связанными друг с другом шнурками. На катке работала раздевалка, где можно было оставить шубку, переодевать обувь, а также согреваться в сильные морозы, был внутри и буфет с горячими напитками. Каток по вечерам освещался, и играла музыка. Катающиеся чинно скользили по беговой дорожке против часовой стрелки, а в центральном овале демонстрировали свои трюки фигуристы. Дети мельтешили везде и частенько мешали взрослым (каток был местом романтических встреч и семейного отдыха, а так же тренировок спортсменов невысокой квалификации). Вот днём беговую дорожку часто занимали спортсмены посерьёзнее – бегуны, тогда нас пускали в центральный овал только в перерывах между забегами и запрещали без сигнала пересекать беговые дорожки.

Конечно же, однажды я стал причиной несчастного случая, когда пересекал беговую дорожку самовольно и не вовремя. Столкнулся я с несущимся конькобежцем (вернее, он сбил меня, не успев затормозить) и после удара мы ещё метров сорок летели по льду, причём я оказался под тяжёлым взрослым мужчиной, только каким-то чудом не сломал себе ничего, только содрал кожу с части лица и носа, а конькобежец сломал руку, и, возможно поэтому, я избежал трёпки.

Везло мне.

Лакуна

Коньки у меня, оказалось, были «дутыши» или русские хоккейные (коряво слизанные с канадских), из посредственной стали, и их очень часто приходилось точить. Точу коньки я у Ильмиры, надо сказать, что в этот период я почему-то стеснялся своей дружбы с девочками и во дворе, и на улице делал вид, что незнаком с ними. Вот в классе – другое дело.

Старший брат Ильмиры занимался в беговой секции и у него был станок для заточки и специальные бруски. В станок зажимались сразу оба ботинка, и коньки затачивались параллельно. Ещё иногда я точил в мастерской при стадионе, но это была платная услуга, поэтому получалось там наточить коньки редко, там коньки точились на наждаке со снопами искр и запахом горячего металла, там точили и фигурные коньки на кругах с маленьким диаметром, чтобы получался желобок вдоль лезвия.

В своих походах на каток я постоянно приглядываюсь к хоккейной коробке, которая стояла на отшибе, там, в отсутствие хоккеистов тренировались фигуристы.

А однажды обнаглел и перелез через борт, постоял у борта минут десять и попросился заниматься с ними.

И мне разрешили, сказав, правда, что коньки у меня полное барахло, и нужно непременно приобрести фигурные. Фигурные коньки мне купили только через полгода, а это уже летом, и я так и мучился на своих «дутышах» весь первый свой сезон. Осенью и весной фигуристы занимались классическим балетом, но на своей базе, а я пошел в школу балета при Доме Пионеров.

Я был единственным мальчиком в балетном классе. Сохранилась даже фотография. И сделался коллегой Ильмиры, она ходила в балет уже давно.

И никакого позора при этом!

Лакуна

В зимние лютые морозы, когда детям было рекомендовано сидеть дома, я обязательно тащился весь закутанный в школу (по выходе из дверей квартиры, шарф развязывался и помещался в ранец, верхняя пуговица пальто расстёгивалась).

Очень я любил учиться, и к тому же нас приходило не более пяти, и учитель занимался только нами, не отвлекаясь (такой прообраз современного подхода).

В круг зимних забав входило постоянное катание с гор, благо Уфа на горе стоит, катаемся на лыжах, санках, просто на ногах по открытому льду и с горок на площади. А то как-то раз я позаимствовал без спроса у Ильмиры её алюминиевые лёгкие санки (они хранились не дома, а на чердаке), мои стальные были очень тяжёлыми. Я пошёл кататься в Архирейку (это слобода на крутом берегу Белой), и, не успев съехать ни разу, был атакован гопниками, и тут же с санками попрощался, их благополучно отобрали, наподдав еще и по шее, уж и не помню, как я тогда оправдался. Опозорился по полной. Кажется, на меня просто не подумали, заметив пропажу, ну а я, естественно, промолчал.

Но вершина, мечта любого пацана, ледовый болид тех лет назывался «таратайка». Выглядел этот снаряд так: трапециевидный дощатый щит с прикрепленными намертво к его заднему основанию двумя коньками по краям, плюс рулевая колонка из бруска с прикреплённым коньком к нему и руля в виде поперечного бруска. Коньки предпочитали «снегурки», а если таковых не было – то «гаги», потому что у них закруглённый носок и они не врезались в кочки. Гоняли на ней, предпочтительно лёжа вперёд головой, так было быстрее, или же сидя, тогда пилот управлял рулём ногами, а сзади сидел пассажир или разгоняющий как в бобслее. Спускались только по проезжей части, где было надлежащее, ровное, укатанное до ледяной корки покрытие, и никто не путался под ногами. Если гора была высокой, а спуск достаточно длинный, достигалась скорость почти автомобильная, причём тормоз был весьма сомнительный (нужно было резко вывернуть руль и скатиться с таратайки). Были ещё и другие средства для катания по утрамбованному прохожими снегу или льду. Это были «дуги», согнутые из очень толстой стальной проволоки. Делались они так: кусок проволоки диаметром миллиметров восемь или даже десять, в два, два с половиной метра длиной, сначала сгибался пополам широкой дугой, потом каждый участок дуги сгибался углом в шестьдесят градусов назад – получалось сооружение на двух полозьях с дугой между ними. Катались на этом так: держась руками за дугу, отталкивались ногами от мостовой (как на самокате), потом, набрав скорость, ставили ноги на полозья и катили себе, а с горки просто вставали на полозья и вниз. У меня такого снаряда никогда не было, и я прокатился на таком лишь несколько раз за всё детство. Катались мы по тротуарам, но чаще на проезжей части. В те годы по улице Тукаева зимой движение было очень вялое из-за большого уклона последней и опасной скользскости спуска. Помню, на колёса грузовиков тогда надевали «сетки» из цепей или просто пропускали два кольца из цепи сквозь отверстия в задних колёсах, но на все грузовые машины их не хватало, и они часто буксовали на скользких подъёмах или их сильно заносило при спуске.

Почти в самом конце спуска наша улица Тукаева пересекала оживлённую улицу Воровского, по которой было довольно интенсивное движение к переправе и самым отчаянным удавалось проскочить через этот перекрёсток сходу и продолжить спуск уже к грузовой пристани, а это ещё метров до трёхсот.

Воистину – детей ангелы берегут особенно, никто ни разу на моей памяти в годы моего детства (кроме меня) не попадал под машину.

Я врезался в стоящий у обочины грузовик почти в самом низу трассы, потому что навстречу ехал другой. Скорость моя была весьма прилична, и, от сильного удара о колесо стоящего у обочины «ГАЗика», мой руль вывернулся на 90 градусов вверх и попал мне точно в «поддых», я продолжал скользить уже по «таратайке» пока не свалился в придорожный сугроб. Удар оказался столь силён, что лишь спустя минуту рыбьего зевания я с большим трудом восстановил дыхание, вспомнив совет: что-либо проглотить (подошёл для этой цели грязный снег с обочины).

Представляю сейчас, что чувствовал шофёр, когда перед его машиной через перекрёсток проносился такой экипаж, а то и несколько подряд.

Нестандартное детство было и опасное.

Продолжение следует…