Неповесть. Часть шестнадцатая

Где-то в это время меня впервые посещает загадочная боль внизу живота (кишечный спазм), болело нестерпимо сильно и меня всего скрючивало, но к приезду скорой, как назло, успокаивалось, причём так происходило всегда, или врачи просто приезжали поздно. Этот недуг случался и много позже и всегда врачи не успевали меня осмотреть как следует во время приступа (аппендицит был исключён сразу же). Сколько впоследствии не делалось анализов и рентгенов, причину спазма установить так и не смогли, предположили, что у меня, маленького, кишечник взрослого и на этом диагнозе всё и остановилось. Боли продолжились, и спорадически этот спазм посещал меня, посещает и до сих пор, хотя сейчас болит меньше, но сейчас это случается обыкновенно после какого-нибудь стресса (видимо, кишки уверены, что всё ещё маленький).

А тогда приезжали врачи из элитной детской больницы на Пушкина, где лечились все «блатные» дети нашего города и приезжал даже сам доктор Скачилов, тамошний главврач, собирали консилиумы, но ничего вразумительного так и не смогли сказать, кроме предположения, что у меня, маленького, кишечник взрослого человека (вот почему я такой пожорливый, но худой).

Спазмус вульгарис.

Лакуна

К концу февраля, когда солнце уже начинало пригревать, наступала эпоха выжигания по дереву. У южной стены дома под нашим балконом на лавочке: все мы раздобывали линзы (кто где сможет), я обычно выкрадывал бабушкин театральный бинокль, развинчивал его, доставалось и близким друзьям и этими линзами мы выжигали, и я ещё поджигал напропалую всё что могло гореть. Все мои сверстники также занимались выжиганием, и также старательно разводили костерки из бумажек и палочек. Я пытался выжигать узоры, но терпения, а тем паче и умения, как всегда, не хватало.

Так мы встречали Весну Света.

Лакуна

Улица перед домом поначалу была без асфальта, но тротуар заасфальтирован и к каждому подъезду вела асфальтированная дорожка, до самых ступенек в подъезд у нашего подъезда была только одна, зато у второго целых четыре (дом стоял на небольшом склоне).

Асфальт на проезжей части уложили года через три. Было страшно интересно, понаехало много разной техники, разные грейдеры и бульдозеры, а позже самосвалы с горячим, пленительно пахнущим асфальтом, и огромные тяжёлые катки (они были высоченные, впереди малый барабан, а сзади два огромных двухметровых колесища-катка или поменьше и поуже всего на двух катках сзади и спереди), все они медленно плющили асфальт, превращая в чёрную плоскую гладкую дорогу; были и ручные маленькие катки, их рабочие толкали перед собой, обычно вдвоём, потом катки уехали, и готовый путь зачем-то посыпали белой каменной крошкой. Первое время дорога страшно пылила на ветру, а потом крошка втопталась и стала частью мостовой, теперь асфальт приобрёл серый цвет. Новый асфальт дождь не мог смачивать, и вода с него скатывалась или «горкой» стояла в ямках. Жаль только что эта работа очень быстро закончилась и опять перед домом лежала скучная пустынная плоскость серого цвета.

А газ подвели только лет через пять. Событие это было ещё более значительное и прекрасное, а главное значительно более длительное.

На нашу улицу опять приехала техника! И первым делом принялись взламывать асфальт перед домом. Позже я понял, что сие есть основополагающее занятие городских служб благоустройства.

После уничтожения асфальта приступили к копке траншеи: экскаватор копал большие ямы под распределительные колодцы, канавокопатель (тоже многоковшовый экскаватор) рыл траншеи под укладку труб, через траншеи перекинули мостики с перилами из досок для пешеходов на перекрёстке, и у каждого подъезда трубы сваривали у нас на глазах газосваркой и тут же теплоизолировали плотной обёрточной бумагой, а поверх бумаги поливали жидким горячим гудроном, который так дивно пах. Несколько трубоукладчиков на гусеничном ходу (они напоминали деревенские «журавли») помещали уже сваренные длинной плетью, облитые горячим гудроном, а потом и вторично обёрнутые толстой кремовой бумагой трубы в траншеи, а бульдозеры, громко урча, закапывали всё обратно и разравнивали газоны, для газонов привезли свежую чернющую с торфом землю и тут же высадили траву и цветы. Потом восстанавливали асфальтовое покрытие, и опять сновали огромные, тяжелые катки, приезжали самосвалы, гружёные горячим асфальтом. Всё вокруг шипело, кипело, дымило, пылило, пахло гудроном, дымом и карбидом, стоял гам и ругань, а сквозь дым и пыль весело светило летнее горячее солнышко.

Народу там трудилось много, и много было заманчивых и любопытных вещей. Именно там в поле нашего зрения впервые попали стройматериалы: и карбид, и вар, и гудрон.

Прогресс наступал, жужжа и пыхтя, гремя и дымя.

Лакуна

Так мы познакомились с карбидом и сразу же начали использовать его для всяких опасных игр: помещали в перевёрнутую консервную банку, пробитую гвоздём в серёдке. Наливали воду и подносили зажжённую спичку – банка летела вверх со страшным грохотом, просто поджигали выходящий ацетилен или делали «гранаты» – в бутылку помещали карбид, заливали его небольшим количеством воды, затыкали палкой, переворачивали и, выждав, швыряли куда подальше. Такой снаряд взрывался как противопехотная граната. Разлетались вокруг острые стеклянные осколки, а особенно громко и опасно взрывались бутылки из-под шампанского (стекло там много толще и должно было выдерживать приличное давление).

Жаль, что пах этот ацетилен противно, а то, наверно, ещё и нюхать его стали.

Никаких петард тогда не продавали (были, правда, шары из папье-маше с конфетти (этих я побаивался) и вполне безобидные хлопушки с сюрпризом, но их продавали только взрослым и только перед Новым годом), так что мы вполне обходились своей смекалкой и опытом предыдущих поколений. И к тому же уже знали, что карбидом можно всегда разжиться на любой ближайшей стройке, а так как тогда строили много, никакого дефицита взрывчатки мы не испытывали. Так что грохота хватало на улице и в те далёкие годы.

А вот дефицитом тогда было многое другое.

Лакуна

Из жалейного: однажды весной, на берегу Белой, в парке я нашёл пистолет настоящий (револьвер системы Наган), завёрнутый в промасленную, когда-то красную, грязную тряпку. Выстрелил из него всего раз – большие пацаны тут же отобрали (попросили посмотреть и, как водится, так и не вернули, вот о чём жалею и сегодня).

Пацанами мы делали рогатки, испытывая острый дефицит плоской широкой резины (резиновый бинт), в аптеках нам это не продавали, зная куда пойдёт, уже описанные здесь луки и «поджиги», а некоторые, у которых кто-либо из родителей работал в гараже, даже изготавливали с помощью взрослых арбалеты из рессор легковых малолитражек или мотоколясок. В качестве пороха годились головки спичек (которые детям не игрушка, а вполне нужный материал). Мир милитаризировался, в мире вовсю шла «холодная» война, мы жили за «железным» занавесом, и военный по-прежнему оставался главной фигурой детских фантазий и стремлений. Нас постоянно держали в ожидании войны, бомбардировок или газовых атак. Население постоянно тренировали, как спасаться от ядерного удара или химатаки.

В периодике печатались бесконечные шпионские повести, даже в «Пионерской Правде» печатали про пограничника Карацупу и его собаку Джульбарса в нескольких номерах с продолжениями (первый сериал). Мы распевали про «Коричневую пуговку».

Мы держали порох сухим, а бронепоезд на запасном пути.

Лакуна

Как только газ был подведён, отпала нужда в дровах и печи на наших кухнях разобрали, а запасённые дрова раздали в соседний двор (кое-кто, правда, попросту продал). Во дворе несколько месяцев возвышалась груда обожжённого битого кирпича и битых чугунных колец от плит. Дровяники в одночасье стали просто местом свалки ненужных вещей и почти перестали запираться (кроме Загафурановского). На том Интрига подвала оказалась разрешена, и играть в этом сыром и тёмном помещении мы перестали вовсе (а может просто выросли и наши интересы сместились в другую плоскость).

В кухни поставили взамен старых русских печей новенькие, белые, эмалированные, чугунные, газовые плиты с духовками и литыми тяжеленными подставками для посуды по сторонам. Целую неделю после установки этих плит в доме было ужасно грязно и пыльно, пока останки дровяных плит выносили во двор. Потом постепенно из двора их вывезли на свалку или ещё куда. Колонки в ванных чуть позже тоже убрали и провели горячую воду, а позже закрыли и котельную, когда выстроили баню в соседнем дворе, теперь горячую воду стала поставлять уже котельная бани. Тяжеленный замок на двери котельной порыжел, а потом и посерел и потерял форму (этот артефакт я видел зимой 2010). Странно, что помещение котельной не преобразовали в офис, а металл огромных котлов не сдали в металлолом.

Век летел вперёд, технический прогресс набирал обороты.

Лакуна

Пищу, но за деньги, приносили на дом и к нам.

Каждый день молочница приносила молоко, масло и сметану из близкой деревни. Бабушка всё жарила и пекла только на топлёном сливочном масле.

Частенько приходили рыбаки и приносили свежую рыбу или раков. А когда дедушка был свободен, уже он угощал нас рыбными деликатесами, всякими щуками и налимами, выловленными в Белой и Дёме.

Тогда разнообразной рыбы в Белой и всех других окрестных водоёмах было с избытком.

За остальным мы с бабушкой шли на рынок и по магазинам – теперь мы жили гораздо ближе к центру и все магазины могли посещать по пути, да и я вырос и стал уже большой и не был особенной обузой в дороге.

Особенно шикарным считался большой Гастроном под Башсоюзом, на Ленина. Тогда говорили, что это наш Елисеевский, да и ассортимент там был богаче, чем в остальных. Там почти не бывало очередей из-за обилия прилавков и приветливых расторопных продавщиц. Прямо над Гастрономом располагался Кооперативный техникум, студентки которого стажировались внизу, что и способствовало отсутствию очередей.

С любыми продуктами, кроме деликатесов и экзотики, дело обстояло прекрасно, всего было достаточно. Ах, какой вкусный чёрный хлеб тогда продавали, а «французские» булки с хрустящей корочкой, а коврижки с мёдом, а ромовые бабы…

Тогда ещё деревня не вымирала.

Лакуна

И вот однажды к нам принесли четырёх огромных карпов, и они все оказались живые (карп может находиться без воды долго). Понятное дело, я пытался спасти рыбок и не позволял убить их, благодаря интенсивному рёву (у меня самого заболели уши) и «страшным» угрозам уйти из дома «живодёров» навсегда. В результате этой демонстрации одного очень большого карпа демонстративно поместили в нашу ванну, но он там стал жить назло прогнозам моих домашних (они наивно полагали, что в ванне рыба вскоре уснёт от недостатка кислорода). Прожил карп полгода там, мы его кормили (взрослые его тоже полюбили), а я часто прибегал «пообщаться» со спасённым. Когда нам надо было купаться, его высаживали в ведро, где он начинал сразу волноваться и гонял кругами с вытаращенными от ужаса глазами. События эти происходили ещё до появления в нашей семье Цигани. Пашка сразу же подружилась с этим карпом, и часто можно было её застать у ванны, где она мурлыкала ему, а он подплывал к ней и как бы внимал. Так и не могу понять, что привлекало рыбу к её природному врагу, ведь Пашка ничуть не напоминала червяка.

Наша Пашка оберегала от посторонних всё то, что принадлежало нам, каким бы съедобным это не казалось, но при этом не стеснялась таскать на кухне со стола – столь причудлив характер кошек, а на обеденный стол она даже не косилась, прекрасно понимая, что если есть в меню что-либо вкусненькое, то её не обделят.

Погиб Карпушка трагически – его сожрал очередной «жених» нашей Пашки (глупый карп сам подплыл к своему палачу), за что котяра был страшно бит нашей защитницей, исцарапан и был загнан под диван, и его несколько часов не могли оттуда достать даже шваброй, он там выл от ужаса и шипел как гусь на лугу. Конечно, никакого романа у них не случилось. Пришлось приглашать другого кавалера.

Дед постоянно кормил птиц на балконе и поэтому стоило выйти туда – слеталась большая стая разнокалиберных птиц: синичек, снегирей, жуланов, воробышков и совсем уже экзотических дроздов, щеглов и свиристелей, прилетали так же и сороки-вороны, голубей тогда в городе было совсем немного и почти все они были домашние (тогда очень модно было держать голубей), а дикие развелись только после фестиваля молодёжи и студентов, в 1957.

Любил я собирать и приносить домой всяких лягушек, насекомых и прочую живность. Осенью регулярно приносил домой дождевых червей и раскладывал на маминой кровати – чтоб подсохли и согрелись. Мама каждый раз пугалась и требовала убрать с покрывала «эту гадость», а я твердил, что на улице холодно и они замёрзли. Так проходило довольно много времени во взаимных препирательствах, после окончания которых подсохших червяков выносили снова на улицу (на газон), потому что дед каждый раз читал мне из принесённого из спальни Брэма про жизнь червей и о том как полезны эти «противные», по мнению мамы, существа.

Люблю всё живое, особенно жуков.

Продолжение следует…