Мустай Карим и Кайсын Кулиев

Однажды кто-то из журналистов метко подчеркнул: «У Ярослава Смелякова есть стихотворение про телегу, о четырех колесах - о дружбе четырех поэтов братских республик: Расула Гамзатова, Мустая Карима, Кайсына Кулиева и Давида Кугультинова». На что Мустай Карим ответил: «Да, второй мой друг – такой же большой – Кайсын Кулиев… Не зря говорят, что друг тот, кто в беде с тобой, - и не раз получалось так, что они, мои друзья, собирались у моей постели в самые опасные, трагические моменты моей жизни. Они верны и в дружбе, и в поэзии. Это действительно замечательные поэты, и если я говорю о них хорошее слово - я никогда не кривлю душой».

Также М. Карим рассказал, как зародился мост между ним и Кайсыном Кулиевым: «Было это на съезде писателей в пятьдесят четвертом году. Я знал, что Кайсын - молодой, но уже известный поэт, который в самое трудное для своего народа время был с ним. И я восхищался его мужеством. Услышав, что он приехал в Москву на съезд, я разыскал его. Я не мог не пойти к нему, не мог не увидеть этого честного, стойкого человека, истинно народного поэта. Он поначалу встретил меня несколько настороженно, но потом оттаял, разговорился. С той поры ни на один день не прерывалась наша дружба».

Как-то М. Карим поведал: «…когда на Кавказе мы с женой попали в автомобильную катастрофу, Кайсын полтора месяца, как по расписанию, через день приезжал к нам в больницу больше чем за сто километров. Мы говорили ему: «Кайсын, зачем ты приезжаешь? Отрываешься от дел. У тебя же столько забот». А он отвечал: «Сейчас все мои дела, все мои заботы - это вы», - и продолжал приезжать. Тогда я сумел в полной мере оценить все благородство этого человека».

Более подробно об этой трагической случайности и последовавшими за ней проявлениями высоких человеческих качеств мы узнаем из очерка писателя «Узелки судьбы». Приведем небольшой отрывок из этого рассказа о бескорыстных человеческих взаимоотношениях людей разных национальностей, случившихся до реставрации у нас капитализма: «Худущий, кожа да кости, Мальбахов и по натуре казался человеком сухим. Но это лишь с виду. Летом 1964 года мы приехали на пятидесятилетие кабардинского писателя Алима Кешокова и на горной дороге под Эльбрусом попали в автомобильную катастрофу. Уже на самом краю пропасти каким-то чудом шофер сумел отклонить машину вправо, и она на полном ходу врезалась в большую сосну. Мотор машины выскочил на переднее сидение. Самые тяжелые раны получила сидевшая рядом с шофером Рауза. Мы трое, находившиеся сзади, Кешоков, его сын-подросток и я, отделались незначительными ранами и ушибами. Нас тут же отвезли в расположенный по пути город Тырнауз, в больницу. У Раузы было сотрясение мозга, в нескольких местах треснул череп, потом выяснилось, что поврежден и позвоночник. Около недели она не приходила в сознание. Трагедия случилась под вечер. Еще засветло Мальбахов и Председатель Совета Министров Ахаков на вертолете привезли опытных врачей. Но к тому времени тамошний молодой хирург Хасанби уже закончил операцию. На следующий день Мальбахов из Кисловодска и Ростова доставил известных нейрохирургов. Высокие специалисты работу Хасанби похвалили. Хоть еще и молодой, но специалист он был уже опытный. Горняков, покалечившихся на выработках неподалеку от Тырнауза, альпинистов, сорвавшихся со скалы, путников, попавших на извилистых горных дорогах в автомобильную аварию, - многих он от гибели спас, починил, подлатал, поставил на ноги.

Новой операции не потребовалось. Больше месяца рядом с нами был представитель правительства из Нальчика. Мальбахов и сам звонил три-четыре раза, каждый раз интересовался: «Что нужно? Скажите, все сделаем»…

Кайсын Кулиев, загрузившись овощами-фруктами, на голубой своей «Волге» из Нальчика, за 120 километров, то и дело наезжал. Привезенных им гостинцев хватало на всех пациентов этой небольшой больницы.

- У тебя же свои дела есть. Реже будешь приезжать - я не обижусь, - сказал я.

- Сейчас у меня главное дело - вы. Других забот нет, - ответил он.

Дважды за это время из Махачкалы приезжал Расул - узнать, как тут мы.

В тот злосчастный день Расул и Патимат, приехавшие на юбилей Кешокова, уговаривали нас с Раузой, чтобы вместо Эльбруса мы поехали с ними в Махачкалу, в гости, очень настаивали. Но не уговорили. Видно, беда, поджидавшая нас на склонах Эльбруса, тянула к себе. Даже попытка Расула удержать нас, не одолела ее притяжения».

Благородство Кайсына Кулиева, его трепетное отношение к башкирскому писателю сполна проявилось и в строчках, выведенных по поводу 50-летия Мустая Карима. «Годы, - писал он в статье «Слово на празднике друга Мустая Карима», - прожитые Мустаем Каримом, ушли за горы, как медленные облака. Их никто ему не вернет. Но они ушли, оставив Мустаю опыт и мудрость. И потому поэт достиг теперь настоящей зрелости. Поблагодарим, Мустай, вместе твои годы, ушедшие за горы! Они были добры к тебе во многих отношениях, они научили тебя многому, дали тебе многое, дали твои книги.

Мы верим, что большой мастер советской поэзии Мустай Карим, ныне достигший полной зрелости, напишет свои самые лучшие книги, которые еще впереди. С этой уверенностью я протягиваю руку другу в день его праздника. Большие поэты, как реки: чем дальше они идут, тем крупнее становятся. И Мустаю Кариму не избежать этой высокой участи. Это предопределено его талантом».

В начале 1966 года М. Карим получил письмо от К. Кулиева, где также мы находим очень теплые слова. «Мой дорогой Мустай, - говорится в нем. - С благополучным возвращением тебя из чужих пределов! Спасибо тебе за красивый восточный нож. Теперь я могу в нужный момент отрезать моим клеветникам кое-что… Так судьбе было угодно, что твой и Твардовского подарки (его фотопортрет с автографом) принесли вместе. Иногда жизнь любит нас излишне баловать.

Дорогой Мустафа Сафич, конечно, письмо твое прекрасное, но чрезмерно лаконичное. Поэтому в нем ничего не сказано, как Вы там живете. Но лаконизм существует для того, чтобы малым сказать о многом. Я понял, что у вас все хорошо.

Товарищ драматург-классик Каримов! Я читал в «Театре», № 10 Вашу трагедию. Спасибо. Очень хорошая вещь. Как я понял, она против жестокости. А у искусства нет лучшей службы.

Еще раз спасибо за память и за милый подарок! Вся моя гвардия во главе с Макой Могамед-Султановной обнимает вас, Каримовых, и целует.

Будь здоров, Мустай!

Обнимаю.

Твой Кайсын

15/ I - 66. Яша Смоленский в Уфе. Надеюсь, что ты с ним повидаешься».

…Полпланеты меж нами, далекий мой друг,

Мы блуждаем по кругу…

Но пространство – ничто: стоит нам

протянуть

Только руки друг другу

Мустай Карим и Кайсын Кулиев неоднократно протягивали не только руку помощи, но и делали фантастические подарки.

Как известно, Мустай Карим не раз побывал «в том краю, где на глади голубых озер отражаются высокие голубые небеса, с могучих скал солнечным потоком падают водопады, опасные тропы над пропастью манят человека на снежные вершины».

Однажды, как пишет Мустай Карим, Кайсын Кулиев, «заглушая шум водопада, кричит:

- Дарю тебе этот водопад!

Я невпопад шучу:

- Заверни!

- Не смей шутить! Дарю тебе его как стихи Пушкина, как музыку Бетховена, как песни Робертино Лоретти. Бери сердцем, унеси в нем эту могучую красоту моей земли».

Всем складом мысли, всем эмоциональным опытом, М. Карим был убежден в том, что К. Кулиев «подобно другой вершине северокавказской поэзии - Расулу Гамзатову, стал поэтом подлинно интернациональным, широко известным во всей стране. Любовь и верность традициям духовной культуры своего народа, верность родному слову и колыбельной песне горянок вознаградили поэта такой славой. Судьба больших поэтов подобна судьбам больших рек. Чем дальше выходят они из своих родных пределов, тем больше вбирают в себя воды притоков, оставаясь притом теми же реками и по имени и по вкусу воды.

Я будто через далекие дали слышу голос друга. Он стоит у Чегемского водопада, зачарованный до забытья. И, заглушая шум водопада, кричит:

- Люди! Дарю я вам волшебный, добрый мир - мир поэзии!».

По случаю присуждения М. Кариму Ленинской премии Кайсын Кулиев прислал следующую телеграмму: «Мой дорогой Мустай! Горячо поздравляю достойнейшего из лауреатов. Обнимаю. Кайсын». Балкарскому поэту оставалось жить около года. А 12 июня 1985 года Мустай Карим вывел эти строки: «Трудно писать о друге в те минуты, когда его предают земле. Тут тобою владеют не мысли, не слова, а одно – горе.

И все же, собравшись с мыслями, хотел бы сказать о главном - о его мужестве и щедрости. У жизни, у судьбы было к нему неровное отношение: они наделяли его и годами тягостных испытаний, и годами раскованного вдохновенного созидания, высокого признания и славы. Он же от первого изумления необъятностью мира в теснинах Чегема до постижения неодносложного смысла бытия в зрелые годы и в то время, когда понимал свою обреченность, оставался все таким же по-кайсыновски постоянно щедрым и ласковым к жизни и людям.

Его поэзия - это он и его земля. Он писал «Раненый камень» - и сам был раненым камнем. Он говорил: «Мир дому твоему» - и сам шел с этим добром и миром. Он был великим сыном небольшого балкарского народа, так любил он его и так гордился им, воспевал его, был всегда с ним, во все времена.

Кайсын Кулиев любил и уважал простые вещи, но и в них он видел нечто большее обыденного их назначения. О кавказской бурке он говаривал: «Эта бурка обнимала плечи Александра Грибоедова, Александра Пушкина, Михаила Лермонтова, Кязима Мечиева...» Теперь черная земля Кавказа с корнями июньских трав, словно черная бурка, укрыла крепкое некогда тело горца, тело поэта, воина-десантника, испытавшее бои, раны, радость бытия и долгую смертную болезнь.

Как-то в давние годы на его родине мы шли с ним над самой пропастью, над облаками. Рискованной была тропа, а для него привычной. И я тогда подумал о характере человека, который начал свой путь с этой тропы. С какой уверенностью и с каким достоинством шагает он! И этой же поступью и с той же статью шагал он и по жизни.

Тропа эта началась в Чегеме и вернулась в Чегем. И оборвалась. Остаются жить его имя, его книги и наша любовь к нему».