Нет слаще слова «жизнь». Часть шестнадцатая

Начало XX века ознаменовалось взрывом революционной борьбы в Бендеровском крае. В марте 1917 года в Бендерах был образован первый в Молдавии Совет рабочих и солдатских депутатов. Власть Советов была установлена в Бендерах в начале января 1918 года. И в этом же месяце начинается военная интервенция со стороны Королевской Румынии. В течение двух недель длилась героическая оборона Бендер, но 7 февраля 1918 года город был оккупирован. Интервенты жестоко расправились с оборонявшимися. Возле забора паровозного депо они расстреляли более 500 защитников города. Народ назвал его «Черным забором». 27 мая 1919 года в Бендерах произошло вооруженное восстание, продержалось только один день, но, несмотря на локальный характер и кратковременность, оказало влияние на развитие освободительного движения в Бессарабии.

Как ни велики были героизм и мужество воинов, 23 июля 1941 года Красная Армия оставила Бендеры. Город был освобожден 23 августа 1944 года в ходе Ясско-Кишиневской операции. Сводный отряд 68-го стрелкового корпуса 57-й армии под командованием подполковника Е. И. Ермакова сломил  упорное сопротивление противника. Остатки фашистского гарнизона, засевшего в крепости, капитулировали. Но в целом в дни Великой Отечественной войны население края разделилось на два лагеря: противников и сторонников Советской власти, поэтому освобождение этой территории от немцев было сопряжено с определенными трудностями.

«Вот такой был город Яворов. Красивый был город или нет, большой или маленький, сказать не могу, потому что я там кроме госпиталя и домов-то других не видел. Нас сюда привезли в закрытой машине и в закрытой машине увезли. Чтобы лучше узнать город Яворов, мне бы прочитать художественную книгу «Над Тисой», да времени нет, и уже старею, кажется.

Нас сначала в Перемышль, а потом в Ярослав привезли. Ярослав – это городок в государстве Польша».

Ярослав – город на юго-востоке Польши, в Жешувском воеводстве. Образован в 1323 г.

«В Ярославе, в ГЛР

1944 год, начало августа. Мои боли вовсе не уменьшаются. После операции, сделанной в Яворове, я не отличал день от ночи. Да и то, что врачи не успевали за всеми ранеными наблюдать, не удивительно, потому что бои шли тяжелые. Перевод тяжело раненых в глубокий тыл тоже шел очень медленно, потому что фашисты хоть и на линии фронта не преуспевали, зато госпитали и железные дороги часто бомбили.

Нас, как «легко раненых», привезли в Ярослав, близко расположенный к линии фронта, и выгрузили перед домом одного помещика. Проведя санобработку, положили в расположенные перед дверьми четырехместные палатки. Койки заменили носилками. В палатках, когда не идет дождь жарко, а ночью очень холодно. И здесь врачи нас наблюдать не успевают. На 50-60 человек одна сестра и одна нянька. Одних надо перевернуть, у других повязка ослабла или окровавилась, если третьим забота нужна, то четвертым воды подай попить. Сестра вздыхает, а нянька плачет. «Позовите врача, сознание потерял» или «Преставился бедняга», – говорит один, а другой, проматерившись, – «Что мы – животные? Почему хоть перед смертью не позаботятся о нас?» – «Унесите труп отсюда!» – кричит третий.

Через два-три дня меня в дом привели и в коридоре положили. Видя, что моя температура не опускается ниже 39⁰, начали немного меня жалеть. В доме мои раны обработали. Позже снова на другое место перевели, в комнату положили. Здесь я оказался рядом с техником-лейтенантом по боеприпасам Бойко. Его ранили на неделю позже меня. От него я услышал, что наши части дошли до реки Вислы, но их там разгромили, неизвестно, кто в живых остался. Тогда на Бойко, кажется, не было еще наград. Я спросил его об этом. А он мне: «Вот сегодня только в приказе верховного главнокомандующего об особо отличившихся есть наш комбриг полковник Попов, значит, и нам есть награды». Во время такого приятного общения с новым знакомым, казах, который лежал за ним, как закричит: «Ой, бына олде седьмой!» Лейтенант Бойко хоть и крикнул несколько раз «Сестра, сестра!», никто к нам ни поторопился прибежать. А лейтенант: «Вашу мать, да где же вы!?», – подтянул ланцет, которым нога была закреплена к подтяжке на спине, и потащился в коридор. Врачи, сестры прибежали, пытаются тому умершему укол поставить. В это время Бойко кричит: «Что вы делаете, мерзавцы, он же издох, давно он скончался!»

Труп унесли. Рядом с ним лежавший казах: «Он только что со мной разговаривал, вот теперь его нет». Через полчаса Бойко забрали в палату офицеров. Уходя Бойко мне говорит: «Не правда это все, товарищ Валеев, я тебя возьму к себе», – тут же сестры и меня забрали.

Когда нас в палате разместили, к нам зашел врач с круглыми и черными глазами, длинной шеей и кривым носом: «Кто у вас тут герой, который шум поднял?» Лейтенант Бойко тут же уселся и кричит:

– Что, я вам не понравился? Не было у меня с собой пистолета, я бы одного из вас вместе с мертвым отправил на тот свет!

– Догогой мой, милый, зла хочешь, мы тоже – люди, знаешь, мы что делаем, мы день и ночь работаем. Это естественное явление, мой милый, лопнуть, что ли нам надвое! – отвечает врач.

Да, действительно, жизнь в госпитале и для врачей раем не была. Если бы сестра знала историю болезни каждого раненого и все время наблюдала одних и тех же больных – одно дело, только в ГЛР жизнь не только каждый день, а каждый час меняется. За день несколько раз одних привозят, других увозят. Многих раненых не раз в день, а за день несколько раз на перевязку забирают. Если перевязку вовремя не сделать, раны открываются, кровь на повязке застывает или снова кровоточить начинает. Если вовремя перевязка и санобработка не проведены, невозможная вонь начинает исходить. А когда повязки воняют, дышать становится невозможным. Запах ран – это запах мертвечины, оказывается.

Раненых ведь три раза поить надо. Те, кто на своих ногах могут ходить, те сами за питьем идут, а тем, кто не может, им из кухни надо и еды принести, и покормить. Таким, как я, которые ходить не могут, приходится помогать по нужде ходить прямо в кровати. Поэтому сестры и няньки все ночи проводят с нами. У больного человека свои проблемы, а вот нянькам и сестрам приходится еще тяжелее.

Прошло немного времени, как я раненый попал в госпиталь. Но нет конца и края моим болям. С каждым днем раненая нога больше вспухает. Кажется, что марлевая повязка сейчас лопнет. Я даже не могу пошевелить больной ногой. Сестра врача позвала: «Вот этот товарищ ведет себя как маленький мальчик, не терпит, стонет. Всю ночь бредил». А врач ей: «Ну-ка поставь градусник». И мне ставят градусник. Температура 38,3⁰. Врач сестре и мне говорит: «Температура ночью еще больше поднимется. Тебе тоже положено терпеть. Пока не прибудет рентгенолог, мы не можем сделать никаких выводов. Возможно, задета кость».

Утром врачи делают обход. Подойдя к каждому из нас, они внимательно разговаривают. Расспрашивают о ранении. Когда ко мне подошли, лейтенант Бойко к ним обратился:

– Товарищ военврач, вы говорите, что у Валеева легкое ранение. Я не верю. А еще медсестра говорит ему, что он ведет себя как мальчишка. И это не правда. Я вместе с Валеевым и в тылу был и на фронте вместе воевал. Но я никогда не замечал, чтобы он хныкал. Диагноз наверно неправильно поставили. Иначе как у него нога опухает, не перестает, а наоборот еще больше пухнет.

– Все может быть. Вот рентгенолог приедет, определим правильно, а пока будем заниматься только перевязкой и нагреванием, – сказал военврач.

Продолжение следует…

Сост.-комментатор – к.и.н. З. Р. Рахматуллина; перевод В.Ж. Тухватуллиной.