Как жили башкиры. Счастливое детство в Абуляисово. Часть вторая

Банат очень нравится быть с мамой, но она вынуждена оставаться с сестрами, когда мама на работе, потому что маме нельзя не ходить на работу. Мама с удовольствием оставалась бы с дочерьми, но колхозницы, кем руководит отец девочек — бригадир Хасан, всегда говорят ему: «Вот твоя жена если выйдет на работу, тогда и мы выйдем, а так извини, мы тоже любим дома со своими детьми сидеть», и ничего не остается бригадиру, кроме как самой первой отправлять свою жену на работу. А дома остается за взрослых сестра Минигуль, поэтому девочка иногда ее называет мамой. Минигуль командует всеми сестренками своими, распределяя домашние работы за ними, сама готовит еду для семьи. С нее спрос самый строгий.

Трехлетнюю Банат сестры очень любят: каждый день расчесывают ее светло-русые кудрявые волосы и туго плетут их в две косички, потом подносят ее к зеркалу в простенке, показывают пальцем то на нее, то на ее отражение в зеркале и спрашивают: «Это кто? Это Банат». Девочке это очень нравится, она громко смеется, чувствуя себя самой главной, пупом земли, но почему-то ничего не говорит своим сестрам, молчит все время.

Дома, кроме приходящего по вечерам с работы человека в синей рубашке, черных штанах, с рыжими усами, не видно таких людей в длинных штанах, он один-единственный в таком одеянии. Когда этот усатый приходит, все домашние крутятся вокруг него: кто-то из сестер моет его сапоги и выставляет во дворе на солнце сушиться, кто-то помогает матери накрывать скатерть на нарах. Мать же приносит большую миску с нарезанным на небольшие куски дымящимся мясом и ставит на поднос в середине скатерти, сбоку от скатерти, где сидит сама всегда с правого края нар, ставит большую деревянную миску с супом, заправленным квадратной лапшой-салмой. Кто-то из сестер приносит большой круг хлеба и кладет на скатерть повыше миски с мясом, другая приносит из горницы небольшую подушку и кладет ее поближе к стене дома, третья приносит небольшие алюминиевые тарелки и миски.

Мать приглашает всех к ужину, называя рыжеусого «атахы». Банат думает: «Ага, значит, этого человека называют Атахы», подходит к нему и, повторяя слова матери, говорит: «Атахы, пойдем кушать! Еда остывает ведь». Домашние тепло смеются над ней. Атахы (отец) забирается на нары, заняв место у стены, ложится у самой скатерти на свой левый бок, а девочки, начиная от старших и кончая младшенькими, занимают места вокруг скатерти в ногах отца. Мать зачерпывает деревянным половником суп и разливает их по тарелкам. Атахы берет в руки большой круг свежеиспеченного хлеба, недавно только извлеченного из нутра огромной печи, занимавшей почти четверть кухни, он, часто дуя на свои ладони, режет острым ножом горячий духмяный хлеб и раздает своим дочерям. Все сидят чинно и ждут, когда в алюминиевых мисках и тарелках суп немножко остынет и вспоминают, как до недавнего случая маленькая Банат не разговаривала, и смеются, как всех проучила эта маленькая проказница. Оказывается, она умела говорить, только в отместку сестрам своим, которые всегда сюсюкали с ней, искажая слова, молчала, как будто воды в рот свой набрала. Только недавно, когда ее отец и мать стали всерьез беспокоиться ее немотой и сказали: «Этот ребенок как бы, как Фахерниса, живущая за рекой, не оказалась немой, наверное, надо показать ее знахарям», Банат произнесла целую тираду: «Зря боитесь, я умею разговаривать, вон от людей в круглой черной тарелке я давно выучила слова. А не разговариваю назло сестрам, потому что сестры постоянно принимают меня за маленькую и сюсюкают, как будто я совсем маленькая. Вот смотрите, какая я уже большая!» С такими словами она встала на нарах, подошла к косяку окна, подняла правую руку, опустив ладошку на темечко, а потом, проведя ею до косяка окна, показала свой рост, где обычно отмечали каждый месяц, насколько она выросла.

А тем временем суп в тарелках немножко приостыл, в комнате устанавливается полная тишина, потому что все знают, что во время еды нельзя разговаривать. Все принимаются за еду, только слышно, как некоторые, позвякивая, ложкой скребут суп на самом дне своих алюминиевых тарелок. А Банат сидит и ждет, когда наконец в казане вскипит молоко, она не ест ни суп, ни мясо с того дня, когда сделала для себя страшное открытие…

Как сегодня помнит она это. Однажды ночью она долго ворочалась в постели, ей не спалось, что-то мешало, потому что в комнате было необыкновенно светло, почти как днем. А в доме тишина, только слышно, как уставшие за день от работы родители тяжело дышат, как отец громко начинает издавать храп, потом, как бы услышав его, переворачивается на другой бок и перестает храпеть, как посапывает кошка, лежащая возле печки на табуретке. «Интересно, что же случилось, почему так светло, почему мне не спится?» — задумывается девочка и замечает, как вдруг сами собой тяжелеют веки, смыкаются, и она погружается в сладкий сон.

Утром она выглянула в окно: там весь двор стал белым, даже на ветках сирени лежат какие-то белые пушинки.

— Интересно, как земля надела такое красивое, чистенькое, беленькое платье, пойду-ка посмотрю, какое оно вблизи? — с такими мыслями девочка выскочила, как всегда босиком, на двор и осторожненько наступила на белое покрывало.

— Ой-ой-ой, как холодно ногам! — с таким возгласом она заскочила домой, по пути успев набрать в ладошку немножко снега.

— Мама, смотри, я взяла домой белую пушинку, смотри, какая она красивая, — обратилась она к матери, хлопотавшей как всегда у очага. А эта белая вещица жгла холодом маленькие ладошки девочки. И вдруг белая пушинка то ли от того, что Банат перекладывала белую вещь из одной ладошки в другую, то ли от тепла очага стала на глазах девочки уменьшаться и превратилась в воду.

— Мама, почему белая вещица превратилась в воду? — спросила девочка недоумевая.

— Эта беленькая вещица называется снег, он очень холодный, он на улице в холоде белого цвета, а как занесешь в теплое помещение, превращается в воду. Ты старайся больше не брать снег в ладошки, чтобы руки не замерзли, не простудились. От холода можно и заболеть, — объяснили ей взрослые.

О том, что снег, хотя прекрасный на вид, но коварный, девочка скоро почувствовала на собственной шкуре.

В тот день мама Банат перешила из старого бишмета одной из сестер куртяйку для своей младшенькой дочери, чтобы та могла носить ее на улице. Курточка очень понравилась Банат, особенно заячий воротник, она несколько раз пробовала походить дома в новой куртяйке своей, не забывая время от времени поглаживать мягкий мех воротника, и попросилась на улицу. За два дня до этого папа как раз сделал для нее маленькие саночки из двух дощечек с заостренными концами и поперечной перекладинкой по верху этих дощечек. Сегодня же, раз у нее есть саночки и теплая одежда, девочка вышла на улицу и стала кататься с маленькой горочки, по пути беря немного снега в рот. Каталась она долго-долго: саночки быстро неслись с горочки, скорость эта очень нравилась девочке, ее, зареванную, желающую еще и еще кататься, еле завели взрослые домой.

А вечером… Когда ее уложили спать, у нее сильно заболело горло. Почему-то в постели ей становилось то зябко, то жарко: она то укрывалась с головой толстым стеганым одеялом, то сбрасывала его с себя. Мама, лежавшая с ней рядом на нарах, время от времени поправляла на ней одеяло, приставляла к ее лбу свою руку, потом, как будто решившись на что-то, встала с нар, зажгла огонь в очаге, занесла из сеней майское сливочное масло, растопила его над огнем и дала девочке проглотить одну ложечку топленого целебного масла, также напоила чаем с душицей. После чая Банат сильно пропотела. Потрогав еще раз потный лоб дочки, мама принесла отцову трофейную фляжку, налила оттуда в миску какую-то прозрачную вонючую жидкость, промокнула в ней старенькую мягкую тряпицу и приложила к шее доченьки, сверху покрыв какой-то шуршащей бумагой, потом повязала шею Банат своей мягонькой узорчатой шалью-паутинкой и уложила дочку в постель. У Банат закружилась голова от запаха той вонючки, и она заснула крепким сном.

Утром, когда девочка встала с постели, горло у нее уже не болело, только почему-то мама не отпустила ее на улицу, сколько бы она ни просилась выйти и покататься на саночках… А ближе к вечеру в доме запахло приятным: этот запах разносился по дому из казана, где что-то булькало и долго варилось. Когда в доме зажгли десятилинейную лампу, все домашние собрались за ужином и долго ели мясо, радовались, что теперь на зиму сделаны все припасы, можно спокойно перезимовать, даже если будут лютые январские морозы.

Утром, когда Банат вышла из дома, первым делом прошлась по двору, «хозяйским оком» проверила всю живность в сарае, но почему-то не увидела двухлетнего бычка на привычном месте. В поисках обычно непослушного бычка она прошла все подворье, заглянула даже за баню, стоящую на отшибе, ближе к речке, и вдруг заметила какие-то желто-бурые следы и пятна крови на белом снегу. Недалеко от бани на жердях ограды она вдруг заметила бычка, только почему-то головы, рогов и ног у него не было, да и почему-то бычок был распластан на изгороди. Она подошла к нему и потрогала всегда теплый бочок быка: он был весь холодный, девочка в ужасе отдернула руку, отпрянула от бычка и, с ревом забежав домой, сказала взрослым, что бычок потерял голову, рога и ноги, да еще он весь холодный и тощий… Взрослые объяснили ей, что бычка зарезали на мясо. Вот тогда-то Банат поняла, чем в их доме вчера пахло так вкусно. Это мясо ее любимого бычка, которого она все лето вечерами встречала с ломтем хлеба из табуна, и он своим шершавым языком снимал кусочки хлеба с ее ладони, ели, оказывается, взрослые. Ей было очень жалко бычка. Тогда она зареклась, что больше никогда не будет есть мясо… Вот с того времени она не ест мяса и суп, а пьет только молоко.

Продолжение следует…