Армейские будни

Мистика — это необъяснённая реальность.

В каждой женщине должна быть какая-то загадка,

разгадывать которую я не советую!

Ишмуратов (мыслитель).

Фарит Ишмуратов — уфимец.

Наш замечательный современник, уфимский писатель по совместительству, а вообще-то — физик по жизни и мыслитель по физике: слегка, то есть, естественный пофизист литературной мысли Фарит Ишмуратов.

Фамилия Фарита рифмуется с известной всем гражданам Башкортостана другой уфимской фамилией: Шаймуратов (Минигали Мингазович, боевой генерал-майор) … Но это — к слову.

И ещё фамилия Фарита напоминает нам о простой прелести эмпирической жизни, зорко подмечаемой и любовно выражаемой её исследователем — Фаритом Ишмуратовым: «ишь!» — и метко брошенный писателем взгляд на жизнь вокруг него.

Так, обычное естествознание и некоторый литературный навык, если не изыск, способны иной, объединясь в отдельно взятом творческом лице, пощекотать-порадовать зевающего до основания своего носа читателя внезапной яркостью предметного высвета, комичностью метких (чтобы не сказать мелких) наблюдений, остроумием художественных изображений, может быть, и «слишком человеческого», но всё же — человеческого.

Таков писатель коротких рассказов Фарит Ишмуратов — бытописатель, нравоописатель в миниатюре.

И случаи из его рассказиков забавны настолько, насколько грустна изображаемая в них действительность.

В этом, должно быть, тоже есть некий закон механики, вроде того, что:

— всякое, дескать, действие неминуемо и по воле некоего рока, беспрепятственно, своенравно, а то и откровенно глумливо, нахально и просто по-хамски свирепо, порождает свое же собственное, такое же неистребимое механическое противодействие в природе (Quod erat demonstrandum).

И рассказы Фарита Ишмуратова — суть такое вот литературное доказательство (demonstrandum) неистребимости научных законов (механических, естественных), действующих и в человеческих существах всенепременно.

Рассказы Фарита Ишмуратова — смешные, уморительные, где-то карикатурные, утрирующие жизнь своих персонажей. Сатирические, но всегда очень правдивые и меткие. Как, впрочем, и сама наша жизнь на её незатейливой и в разной степени нелепой (просто искривлённой) поверхности. Что читателем и ощущается тоже физически, на уровне, то есть, самих отталкиваний-притяжений — приязней-отвращений нешуточных. И все эти фигуры движений на поверхности существования, фигуры разной степени выпуклости-впуклости — как раз и изучает механика литературного дела, а с ней — писатель Фарит Ишмуратов.

У Фарита Ишмуратова, мыслителя и рассказчика, 24 марта День рождения, и редакция «Истоков» от всей души поздравляет его! И желает ему творческого здоровья и здоровой радости в течение всей его совокупной жизни!

Алексей Кривошеев

Забавный случай

После распада СССР я был соучредителем и гл. инженером на предприятии 25 лет. Мы выпускали катодные станции для защиты от коррозии нефте- и газопроводов. В лихие 90-е как только не приходилось вертеться, чтобы выжить самому и около 100 рабочим, которые верили и держались за меня. Контролирующих организаций — «помощников бизнеса» становилось всё больше.

Вот вам анекдотичный случай из 90-х:

Приходит мальчик при галстучке и с дипломатом.

«Ваше предприятие в бассейне реки Белой. Что будем делать — эвакуироваться или как?» Оказывается, эти друзья протащили постановление в правительстве РФ, что водоохранная зона не 50, а 100 метров. У нас до реки 80 метров.

Пришлось поднять связи — обошлись сваркой ажурных ворот для сада нач. одного из начальников отдела БПВУ (Бельский водный участок пути). Через месяц-два приходит ещё один такой же, с таким же вопросом — из Камского БПВУ, ведь Белая входит в бассейн реки Камы — пришлось откупиться.

Ещё позже приезжает чек. из Самары и всё по новой.

Я не выдержал и говорю: «А ведь Волга впадает в Каспийское море. Следует ли мне ждать гостя в тюбетейке?»

Он успокоил: «Своих коров мы сами доим».

Армейские будни

Однажды мне довелось служить в Коми АССР, в ракетных войсках на командном пункте. Это был небольшой военный городок: несколько панельных пятиэтажек, где жили офицеры, два магазина, гастроном и промтовары, а также гарнизонный клуб и воинская часть. Была своя железная дорога, два раза в сутки ходил поезд с тремя вагонами для офицеров, разъезжавшихся по площадкам на дежурство.

По Уставу солдат положено отпускать в увольнение, что и практиковалось Лапенковым, нашим старшиной роты. Ходить-то особенно было некуда — вокруг тайга и болото. Обычно в увольнение отпускались по двое. Ребятки сразу же бежали в гастроном, уговаривали кого-либо из вольнонаёмных (сторожа, дворника или сантехника) купить водку в магазине, выпивали её и ложились спать под забором сзади части. Караульный их будил к концу увольнительной, и они возвращались к ужину радостные и с рассказом о своих подвигах. Как правило, подвиг их сводился к тому, что они нашли баб в городке и весело провели время.

Когда дошла очередь до меня, старшина хитро спросил: «Ну, куда вы пойдёте?». Я честно ответил, что слышал, будто в гарнизонном клубе есть хорошая библиотека, и что хочу дочитать пятый том А. С. Грина. Правда, там в основном переписка и заготовки, но всё-таки хочется полностью освоить его творчество. Старшина чуть не упал в обморок, но ничего не сказал.

В читальном зале абсолютно никого не было: офицеры брали книги по абонементу только на дежурство. В тишине зала я услышал скрип паркета и сапог. Оглянулся — в дверь просунулось круглое лицо Лапенкова и тут же спряталось.

После этого он стал выписывать по моей просьбе увольнительную на 15 минут, чтобы я смог сбегать в библиотеку. Это не понравилось сослуживцам. Они стали требовать, чтобы я успевал купить водки в гастрономе — пришлось эту практику прекратить.

В наших войсках дедовщины особенно не было. На общих работах деды обычно отдыхали, а молодые пахали. Вот и всё, но был один говнястый дедок, который частенько, мягко говоря, выпендривался. Как-то я прижал его и сказал всё, что я о нём думаю. Это ему не понравилось, и он пожаловался другим дедам. Меня не били, но один дед сказал, что если я, будучи дедом, стану таким же — то он специально приедет и отвернёт мне башку. Я поклялся, что никогда и ни за что не буду таким же.

Так вот, когда я сам стал дедом, новобранцы стали вызывать неприязнь. Раздражало в них всё: мешковатая форма, растерянное и виноватое лицо, походка и, самое главное, гражданский дух, разивший от них.

Я, скрывая раздражение, старался пахать наравне с ними. Правда, работы были не трудными. Вы не поверите, летом мы целыми днями рвали одуванчики! Одуванчики — спутники человека, его жилья. Из космоса это видно — вот и всё объяснение.

По весне, правда, грунтовые воды заливали кабельные колодцы и приходилось круглосуточно их вычерпывать. Мне дали в напарники новобранца, у которого ещё молоко на губах не обсохло. Я взял на себя самую трудную часть — бросал ведро в колодец и доставал воду. Напарник лишь подхватывал ведро и выливал её.

Вычерпав очередной колодец, я велел ему закрыть его. Он очень старался и уронил чугунную крышку весом под сто кг мне на ногу.

В этот миг я был готов убить всех салаг на свете, в том числе и моего, дрожащего от страха напарника. Но бить его не было смысла — боль была жуткая и надо было что-то делать. Опершись на его плечо, мы на трёх ногах доковыляли до медсанчасти, где мне разрезали сапог, полный крови. Вкатили обезболивающее, может быть, и снотворное, и отправили в город Киров, в военный госпиталь.

Очнулся я уже после операции. Мне сложили косточки в стопе, удалили осколки из большого пальца. Через месяц я уже ходил почти не хромая. Правда, ноготь на большом пальце стал расти неправильно. Медсестра пошутила: теперь вам на пляж не придётся ходить. Между прочим, позже, будучи студентом, я работал матросом-спасателем на пляже.

Мотыльки

Однажды я ехал с семьёй из сада, это было в конце августа. Обычно в выходные по вечерам у чугунного моста образовывалась автомобильная пробка, поэтому мы выехали поздно, чтобы подгадать, когда пробка рассосётся. Но в этот раз она не исчезла, а была еще длиннее километра на два. Так что до моста мы добрались часа в два ночи, детишки уже спали на заднем сиденье, жена тоже клевала носом.

Подъезжая к мосту, я удивился — весь мост был запорошен белым снегом и на нём черные следы от протекторов машин, и всё двигались очень медленно. Оказалось, что это не снежная пороша, а падающий сверху мотылек, и будучи раздавленными колесами на асфальте, многие тысячи их тел становятся сплошной смазкой для автомобиля.

Когда до меня это дошло, было уже поздно. Машину занесло, она уперлась колесом в бордюр и заглохла. Моя старенькая «двойка» была весьма капризна, на малых оборотах она отчаянно дымила и уж если глохла, то минут десять лучше было её вообще не трогать — себе дороже.

Я вышел из машины, слегка поскользнулся, открыл капот, чтобы все видели, что моя лайба не в духе и закурил. И только теперь огляделся вокруг. Картина была сказочная! Фонарей на мосту не было видно — вместо них на столбах были огромные, светящиеся, живые шары, образованные трепещущими мотыльками. Снизу из воды поднимался настоящий буран крупными хлопьями — это мотыльки спешили на праздник жизни. Им навстречу падали вниз, сложив крылья, их сородич, уже побывавший на ярмарке. Они кружили как опавшая листва, и их уносила река; так и хочется сказать: «Канули в Лету».

Что-то меня беспокоило и мешало любоваться этим явлением природы. Приглядевшись и прислушавшись, я с удивлением заметил, что явственно слышу шелест бесчисленных крыльев мотыльков, а шума города и натужного визга моторов, проезжающих мимо машин — с большим трудом, словно вся городская жизнь отодвинулась куда-то очень далеко.

Значительно позже я нашёл простое объяснение этому феномену; туча мотыльков, словно ватой, окутала весь мост и заглушала все внешние шумы. Но в тот момент меня охватило ощущение какой-то мистики.

Я почти физически ощутил, что нахожусь в некоем звуковом коконе, и какая-то сверхъестественная и могущественная сила управляет этим балом, равнодушно собирая обильную жатву из мелких жизней невинной твари. Во всей этой суете чувствовалась некая мимолетность и обреченность перед неизбежностью. И, тем не менее, я понимал, что через год этот грандиозный спектакль повторится сначала, правда, уже с новыми актерами.

Наблюдая эту картину и прислушиваясь к своим ощущениям, я вдруг вспомнил видеоролик «Шопен» знаменитого художника кино Збигнева Рыбчинского. Если вы помните, в этом ролике показан бесконечный движущийся ряд фортепианной клавиатуры, возле которой появляются и исчезают люди, успевая взять лишь один аккорд или две-три ноты. Дети растут, становятся юношами, влюбляются, стареют и исчезают, но музыка продолжается. И все, что происходит с каждым — происходит впервые и единственный раз в жизни и уже никогда не повторится. Жизнь мимолетна и в то же время бесконечна. Не в этом ли главная Мистика!