Подземный ход оказался там, где указал «язык». Может быть, раньше он и был хорошо замаскирован, но сейчас он был похож на вход в заброшенную горную выработку. Впрочем, крепи выглядели вполне надежно и кое-где были совсем новыми. Привязав гнедого в кустах, я вооружился, соорудил факел, и решительно направился внутрь. Запах сырости и паутина были на месте.
Ход петлял, то сужаясь, то расширяясь, но в самом узком месте все же был достаточно широк. Никаких прикованных к стенам скелетов, засохших потеков крови или выезжающих из стен лезвий я не обнаружил. Но чем дальше я шел, тем тревожней билось мое сердце. Пол постепенно поднимался, все чаще встречались пологие ступени, и в целом было ясно, что он ведет вверх, и закончится в донжоне.
Наконец, после долгого подъема по каменной лестнице, я остановился у окованной железом двери. Рядом с ней оказалось пустое крепление для факела, я потушил свой и вставил его в гнездо. В темноте приложил ухо к двери и прислушался. Гулкие удары сердца, шум крови в ушах. За дверью тихо. Я толкнул дверь, она оказалась заперта, но запор был какой-то хлипкий, дверь ходила туда-сюда на целых два пальца.
Я ухватился за массивную ручку и как следует дернул дверь на себя. Она неожиданно легко поддалась, петли оказались хорошо смазанными, и мне пришлось уворачиваться, чтобы избежать удара по лбу. Я осторожно выглянул из проема. Ничего особенного я там не увидел. Вправо и влево шел недлинный коридор, заканчивающийся окнами. В него выходили несколько дверей, а прямо напротив начиналась лестница вверх. Что-то подсказывало мне, что идти нужно именно по лестнице. Я прикрыл за собой дверь подземного хода. Закрытую, ее почти невозможно было обнаружить с этой стороны, если бы не заботливо прикрепленная на нее табличка «Запасный выход».
Я поднимался по лестнице. Везение сегодня было за мной, и по пути наверх я не встретил ни единой души. Жилые комнаты обычно располагались на самом верхнем этаже, и логично было предположить, что если в замке нет темницы, то держать свою пленницу Кощей должен был поближе к себе. Я ощущал знакомый по кулачным поединкам мандраж. Попытка унять его дыхательными упражнениями не удалась. Медлить было опасно, в любой момент могла появиться стража, и действовать нужно было быстро.
Наконец, я поднялся на последний этаж. И здесь несколько дверей выходили в общий коридор. Сначала нужно было определить, за которой из них Кощей заточил Василису. Сделать это оказалось затруднительно, так как ни на одной двери не было ни массивных запоров, ни зарешеченного окна, характерных для узилища. Я пошел вдоль дверей, прислушиваясь. Вдруг до моего слуха донеслись какие-то неясные звуки. Пение? Заключенные иногда подбадривают себя песнями. Неужели я так близок к успеху? Отчаянно напрягая слух, чтобы слышать хоть что-то, кроме грохота своего сердца, я подошел к двери. Звуки исходили оттуда.
Я толкнул дверь, оказавшуюся незапертой.
У ночного столика, расчесывая волосы, сидела Василиса и напевала песенку. В зеркале я увидел ее улыбающееся лицо. Она была прекрасна так же, как и тогда, когда я ее увидел впервые. Я шагнул внутрь:
– Василиса!
Она вздрогнула и уставилась на меня в зеркало.
– Иван? – Казалось, ее изумлению нет предела.
– Ты цела? – Я не мог унять дрожь, а сердце, казалось, готово было выпрыгнуть изо рта.
– Что ты имеешь в виду?
– Тебе не причинили вреда?
– О чем ты говоришь?
– Ты не закована в цепи?
– Какие цепи? Зачем ты здесь, Иван?
– Я пришел за тобой.
– За мной?
– Да, я пришел спасти тебя. Вызволить из плена.
– Из какого плена? Я не понимаю тебя.
– Тебя похитил Кощей и заточил здесь. Я пришел освободить тебя.
– Меня никто не заточал. Я здесь по своей воле.
Я запнулся. Ничего подобного я услышать не ожидал.
– Как по своей воле?
– Я здесь потому, что хочу здесь быть.
– Подожди. Я пришел тебя освободить.
– Меня не нужно освобождать. Я свободна.
Честно говоря, я ничего не понимал.
– Постой, я пришел разорвать твои путы, разбить оковы…
– Какие оковы, Иван? Посмотри вокруг. – Василиса обвела рукой помещение. – Где ты видишь оковы?
Я как загипнотизированный проследил за ее рукой. Светлая комната роскошно убрана, кровать под балдахином, на распахнутом окне в вазе стоял букет свежих полевых цветов. Никаких цепей, никаких пыточных орудий. Я растерялся окончательно.
– Что все это значит?
– А ты еще не понял?
– Что я должен был понять?
– Какой же ты все-таки дурачок, Ваня. – В голосе Василисы не было насмешки. Скорее ее тон был снисходительным, будто она объясняла незадачливому первоклашке про дважды два. – Мы любим друг друга, и я выхожу за него замуж.
– За кого?
– За Кощея.
– За КОГО?
В голове у меня все смешалось. Я однажды видел, как наш придворный художник пишет маслом батюшкин парадный портрет. Так вот, когда я глянул на его палитру, то был поражен и никак не мог понять, как из этого бурого месива возникают на холсте такие чистые цвета. Я чувствовал, что у меня в голове сейчас находится такая же палитра, только не из красок, а из мыслей и чувств. Самым обидным было то, что из них никак не возникало чистое изображение.
– За Кощея.
Слова доходили до меня как сквозь толстый слой ваты. Ноги подгибались, и мне пришлось опуститься на бархатный пуф. Мутным взором я обводил комнату, надеясь найти там нечто, что помогло бы мне навести порядок в моей голове. И тут я увидел то, на что не обратил внимания до сих пор. В углу стоял портновский манекен, облаченный в подвенечное платье.
Я был раздавлен.
– Этого не может быть, – прошептал я. – Не может быть.
Я продолжал твердить это про себя, отчаянно пытаясь найти хоть какую-то зацепку, хоть малейший изъян, позволявший бы удержать мое представление о событиях от полного разрушения. Но все было тщетно. Здание, которое недавно еще казалось незыблемым, рушилось, как карточный домик под порывом ветра. Не может быть, твердил я себе, чтобы я так ошибался. Чтобы все так ошибались. Мы все совершаем ошибки. Человеку вообще свойственно ошибаться. Но не могут же ошибаться все сразу, не может ошибаться общество, народ.
– Почему же не может, Ваня? Мы давно любим друг друга и не скрывали этого. Мы даже были помолвлены, но мои родители решили разорвать помолвку, когда твой батюшка явился со своим предложением руки и сердца. Они посчитали его более выгодной партией. Ты же знаешь, как это делается. Я не хотела идти за твоего отца, меня отдавали насильно, и я мечтала, чтобы произошло нечто, что помешало бы этому осуществиться. И ты знаешь, что произошло. Кощей похитил меня прямо во время торжества. Мы оба понимали, что это нехорошо, но что ему оставалось делать? К счастью, он успел до венчания.
Я слушал и не слышал. Мой мир не просто рушился вместе со всеми моими надеждами и мечтами, он уходил под землю, проваливался в такую глубокую пропасть, в такую бездну, у которой не только не было дна, но и выбраться из которой не было никакой возможности. И не приходилось ждать, что кто-то бросит мне спасительную веревку. Та, освобождения которой я так страстно желал, о которой я грезил, ради которой я был готов на схватку со смертельно опасным противником, для которой я не страшился разрушить свои родственные связи, оказалась влюбленной… В кого? В чудовище. В монстра! В похитителя девушек. В того, кто по слухам питается их плотью. Кто наверняка творит и прочие гнусности, о которых мы можем даже не подозревать. Тот череп на границе его царства, не об этом ли он кричит своим смертным криком? Неужели она этого не видит? Неужели она не понимает, что прежде чем заколоть, овечку откармливают. Как можно не понимать, что все, что ее окружает – большая сочная кормушка, а за этой кормушкой уже маячит зловещий силуэт со спрятанным за спиной ножом. И все это показное благополучие лишь декорация перед началом кровавой трагедии. Как ему удалось так запудрить ей голову? Что за пелена у нее на глазах?
– Потом мы пошли к моим родителям, бросились им в ноги, и умоляли их простить нас и благословить. Они сначала сильно рассердились, но потом поняли, что нельзя препятствовать любви, нельзя ломать жизнь людям только ради политических выгод. Родители нас благословили и совсем скоро мы поженимся.
И тут я ощутил, что нащупал нечто. Нет, это еще не была спасительная веревка, это была только соломинка, но я ухватился за нее, как тот утопающий. Держись, говорил я себе, насколько хватает сил, не смей отпускать ее, ты уже близок к разгадке всей этой мутной истории, ты уже стоишь на пороге этой грязной тайны и не имеешь права повернуть назад, сдаться, позволить одурачить себя и погубить всех и вся, только не отпускай эту соломинку и она приведет тебя туда, где есть простые и ясные ответы на самые сложные и каверзные вопросы, держись. Думай. Кощей волшебник. Он великий чародей, а Василиса у него в плену, но видит все так, будто она свободна. Он – чародей, она – думает, что свободна. Следовательно…
– Мы будем счастливы. Вместе и навсегда.
Продолжение следует…