Просто учительница

– Ну, соседка, выручай. Больше не к кому обратиться. Всех обошел, все отказали.

– Что случилось, Хатип-агай?

– Хозяйка моя заболела! А корову подоить некому. Всех соседей обошел, никто помочь не может. Ты когда-нибудь доила корову, Лиза?

– Доила, конечно. Помогу я тебе, агай. Дочь одену и пойдем.

– Скорее соседка! Корова так мычит, жалко ее.

Вымя у коровы было таким горячим и набухшим, что Лиза с трудом выдавила из него первые струйки молока. Помягчело вымя, доить стало легче, успокоилась корова. Расслабился и старик, присевший в сторонке с дочерью Лизы.

– Я к тебе зашел, не особенно надеясь на помощь. Я был уверен, что ты городская. Не похожа ты на наших деревенских девчат. А сколько тебе лет, Лиза?

– Да старая я уже, агай. Мне двадцать четыре. А дочери моей, Алене, два годика будет осенью.

– Где же ты научилась доить корову? И все правильно сделала. И вымя помыла, и помассировала. Получается, что ты из деревни родом?

– Из деревни. А корову я когда-то доила свою. Была у моих родителей в хозяйстве корова.

– Родом из деревни, а приехала ты из Уфы. Как же это?

– Училась я в Уфе. Университет там окончила. Там и мужа своего встретила. Полюбили мы с Васей друг друга и поженились.

– А родителей спросились?

– Да. Родители дали добро.

– Слава Аллаху! Все сделали по-божески. Я своих детей тоже предупреждал. Чтобы все было по-людски, по-божески. А где же твой муж сейчас? Что-то его в последнее время не видно.

– На работе он. Мы же с ним в школе работаем, Хатип-агай.

– Знаю. Уезжал, что ли, куда? Не было его долго.

– В Уфу ездил. Учился на курсах.

– Опять учился? Вы же только учебу закончили!

– В аспирантуру будет поступать Вася, чтобы дальше учиться.

– Это дело доброе. Мой сын уже второй год учится там. Сноха приезжает к нам с внуком. Видела, наверное?

– Видела. Издалека, правда. Сказали, что это ваша сноха. Кончила я доить, Хатип-агай. Куда молоко денем?

– В дом заноси. Там его старуха моя примет.

Больная даже с постели поднялась, чтобы посмотреть, как соседка справилась с поручением.

– Все выдоила? Не оставила в вымени молока? – спросила она с пристрастием. Но спросила больше для порядка. Видела, что и молока в ведерке не меньше обычного.

– Все она правильно сделала. В деревне жила наша соседка. Умеет доить. Доила и раньше у своих родителей. Была у них своя корова. Наш это человек, – доложился Хатип-агай.

– Спасибо, доченька! Выручила ты нас. Прими от нас угощение. Накорми дочь свежей сметаной, – хозяйка вручила Лизе баночку сметаны.

– У кого покупаешь продукты? Молоко, яйца, сметану мы могли бы тебе продавать, – предложил Хатип-агай.

– Никто мне ничего не продает, – вздохнула Лиза. – Походила по дворам, порасспрашивала и выписала в колхозе молоко и яйца. Буду ходить на ферму.

– Там же молоко силосом пахнет. Покупай у нас! И другие хозяева будут теперь продавать тебе продукты. Я всем скажу, что ты наш человек. Боятся люди чужих – вдруг сглазят скотину или порчу наведут. Поэтому и сторонились все тебя. А теперь тебя признают. Своей ты станешь у нас в селе.

– Своя я, своя, Хатип-агай. Ладно, пойду я. Дочку в детский сад поведу. И в школу на работу надо успеть. Не болейте, выздоравливайте. Зовите, если понадоблюсь.

Маленькая улочка, застроенная учительскими домами, выбегала на большую сельскую улицу. Увидев ее впервые, Лиза влюбилась и в это село, и в людей, живших в нем. Только добрые люди с широкой, просторной душой могли так построить свои дома, что улица оказалась раскидистой, поросшей яркой зеленой травой. Даже дорог на ней было две. Первая бежала вдоль домов с одной стороны улицы, вторая – с другой. В яркой зелени между дорогами копошились желтые комочки гусят и утят.

Лиза взглянула на часы.

– Все, дочка, надо торопиться. Я возьму тебя на плечи, и мы побежим, хорошо? В детский сад опаздывать нельзя, нас воспитательница поругает. И каша твоя остынет. Чем вас кормили вчера на завтрак?

– Каской.

– А на обед что было?

– Каска.

– А на полдник что давали?

– Каску.

– Да, дочка… Тебе нужно научиться выговаривать и другие слова. Скажи «суп», «пирожки»…

Дочь научилась разговаривать недавно. Она была еще совсем крохой, и в детский сад ее взяли, лишь уступив просьбам – не столько родителей, сколько директора школы. А до этого всю зиму девочку подкидывали то к одной деревенской няньке, то к другой, даже в соседнем лесничестве пожила маленькая Алена – и рады были бы не отдавать, да учительский дом, в котором поселилась молодая семья, совершенно не был подготовлен к зиме. Маленькая печь давала тепло лишь на несколько часов. Начиная с раннего утра муж подтапливал ее постоянно. Топили брикетом, завезенным с осени, а дров не было. Щели в стенах, холодный пол, расшатанные двери – все требовало сил, времени, средств, да и умения. С одеждой и обувью зимней тоже было туго, а зима в деревне очень отличалась от зимы в городе. Местный продуктовый магазин тоже разочаровал их сразу: на полках стояли только банки с консервами, хлеб выпекали в райцентре и привозили в определенное время, так что надо было еще успеть купить. Осенью купили у школьного завхоза тушу барана, но больше так не везло. Сельчане предпочитали продавать излишки произведенных ими продуктов в городе, поэтому многие учителя ездили за продуктами в Уфу. Начав работать пропагандистом в системе политического просвещения населения, Вася получил право выписывать продукты в колхозе, но и это право было строго ограничено определенными килограммами, литрами, штуками – мяса, молока, яиц.

– Но теперь я смогу покупать все у соседей. Хорошо, что жизнь когда-то научила меня доить корову, – усмехнулась про себя Лиза.

В школе

Школа встретила Лизу шумом перемены. Весело переговаривающиеся девятиклассники вошли в класс следом за учителем и заняли свои места. Дежурные вывесили карту. Записав на доске тему урока, Лиза раскрыла конспекты. Как-то во время педпрактики учитель городской школы задал студентам вопрос и тут же на него ответил сам:

– Чем отличается учитель от учеников? Тем, что учитель готовится к уроку на день раньше их. И это – обязательное условие работы. И молодые, и очень опытные учителя должны готовиться к урокам. Составляя план проведения урока, учитель должен представлять своих учеников, продумывать – чему он будет их учить. И чем старше становится учитель, чем больше у него опыта работы, тем подробнее его конспекты, тем продуманнее они даже в мелочах.

«Да, попробовала бы я прийти на урок к моим девятиклассникам не подготовившись, – подумала Лиза. – Их не обманешь! Малейшая неуверенность, заикание, подглядывание в конспект или в учебник, незнание имен, событий, дат, новейших сведений, неправильное произношение или иные “ляпсусы” – пиши пропало. Дети ждут, что я поведу их по пути знаний, что я знаю много такого, что приведет их в изумление, восторг, повысит их собственную значимость и уверенность. А вечером они поделятся этими знаниями со своими родителями, ведь услышанное на уроке отложится в их памяти. А взрослые уже обсудят все в своем кругу. И на улице потом с учителем будут здороваться особенно уважительно. В очереди в магазине предложат пройти вперед, если будут на машине – притормозят, чтобы взять тебя в свои попутчики. Это будет означать, что тебя признали в этом селе «своим» учителем. Впереди учителя идет не тот факт, что он приехал с дипломом об окончании вуза, а общественное мнение – стоящий он специалист, или не стоящий».

Закончился урок. Лиза проводила учеников и задумалась: что-то было не так, не смогла она провести урок так, как задумывала. И не только сегодня, призналась она себе.

Вечером Лиза с горечью делилась своими переживаниями с мужем:

– Мои ученики не хотят учиться. Они не готовят домашние задания. Нет обратной связи. Я перед ними распинаюсь, они слушают мои объяснения. Скажу, чтобы записали – запишут. Повторят вслед за мной. А вот пересказ, обсуждение проблемных моментов, выявление причин событий, сопоставление их, анализ – все это происходит лишь за счет моей собственной активности. Я не умею учить!

– Сразу не получится. Я учу десятиклассников и сталкиваюсь с тем же.

– Я понимаю, что я для них новый учитель, что мои требования они пока не принимают. Но ведь и прежний учитель был очень сильным и опытным историком! И ученики его любили. Да и учу я их почти целый год. Могли бы уже и привыкнуть ко мне. А они просто не готовятся к урокам!

– А ты помнишь, что после уроков они голодные идут домой пешком в соседние деревни? – Вася так разволновался, что даже закурил. – После позднего обеда они наверняка спят, ведь встают они утром очень рано. У каждого из них есть свои домашние дела. Деревенские дети ухаживают за скотиной, колют дрова, носят воду, убирают снег. И малыши, и старики тоже требуют их заботы и внимания. И лишь потом они садятся делать уроки. Я, когда учился, обычно дома выполнял только письменные задания, а по устным предметам успевал прочитывать учебник на перемене. Многие дети приходят на твои уроки, даже не позавтракав, уже уставшие от дороги в школу. Я сам так учился. Пока была дорожная колея, я наматывал на колеса своего велосипеда семь километров. А в бездорожье чаще тащил велосипед на себе. В снежные зимы родители снимали для меня квартиру у знакомых. Это тоже несладко, у чужих жить – по одной половице ходить, да и то, чтобы не заскрипела. Керосиновую лампу можно было разжигать только по разрешению хозяев. Горячая еда на крестьянском столе появляется из печи. А топят ее хозяева не к твоему приходу, а когда считают нужным. Нужным не им самим, а их скотине. Крестьянин сначала поит, кормит и обихаживает свою скотину, лишь после этого его семья садится за стол.

– Но почему?

– А чем богат крестьянин?

– Он же колхозник и зарабатывает в колхозе.

– Колхозным трудом не разбогатеешь. Колхоз рассчитается с колхозником лишь осенью, после уборки урожая, когда сдаст государству все положенное по плану. А есть еще сверхплановые поставки. А еще есть семенной фонд. И так далее, и так далее. Словом, что останется, что достанется колхознику – этого никто не знает. Кормит семью колхозника его собственное подворье, и скотина на нем его главное богатство. Да и моя мама не накрывала на стол, пока не обихаживала всех – корову, свинку, поросят, кур, другую живность. Ты же тоже деревенская. Не замечала разве этого?

– Но ведь за то, что ты жил на квартире, твои родители рассчитывались с хозяевами.

– Рассчитывались… Ну, привозили им мешок картошки, мешок зерна, дровишек подкидывали. Не очень-то нужны были моим хозяевам квартиранты! Так уж принимали – по знакомству, после долгих уговоров. И получалось, что квартирант, да еще сопливый мальчишка, питался тем, что Бог подаст. Только хлебом, что мама про запас напекла, и спасался – ел, да водой запивал. А это хозяйку не устраивало: мол, кружкой гремлю, и вообще мешаю.

– Но многие из учеников живут в интернате…

– А легко ли им там, хотят ли они там жить? Что ни говори – всех домой тянет.

– И откуда ты все это знаешь…

– Откуда… Ты жизнь тех, кто в интернате живет, со стороны наблюдала, а я видел ее изнутри – в этом вся разница. Ладно, дочь уже спит, а ты еще к урокам не готова. Пойду, натоплю печь на ночь…

Шли дни, Лиза продолжала биться над ответом на вставшие перед ней вопросы. И вот что странно – даже опытные учителя часто в бессилии опускали руки. Однажды во время урока Лизу вызвал в свой кабинет учитель физики.

– Вот, полюбуйтесь! Ваши дети – Вы же у них классный руководитель, так? – не хотят учиться! Я уже половине двойки поставил, да и вторая половина к уроку тоже не готова. Я требую, чтобы Вы приняли меры!

Класс сидел в настороженном молчании. Но никто из учеников не опустил глаз, все выжидающе смотрели на Лизу. Она предложила:

– Мы поговорим обо всем после уроков. А сейчас объясните детям новую тему. А я послушаю вместе с ними – дам задание своему классу и приду к вам.

Окончился урок, а Лиза задалась вопросом: поняла ли она сама новую тему по физике? Ученики же выразились однозначно и конкретно:

– Мы его не понимаем.

– А учебник понимаете?

– И учебник не понимаем.

– А как у вас обстоят дела по другим предметам?

– Мы любим уроки математики, литературы…

– А химию любите?

– Да, химию мы любим, – дети заулыбались.

– Что, очень смешные уроки?

– Очень. Сегодня учительница весь урок рассказывала, как муж поломал об нее стул. А дети собирали потом его по кусочкам. Не смогли найти несколько обломков. Она все переживала – куда они делись?

– Кого собирали по кусочкам?

– Стул, конечно. Муж у нашей учительницы такой, что об стул его не разбить.

– А еще какие уроки любите?

– Биологию, географию…

– А физкультуру любите?

– Любим ходить на лыжах. Учитель нас выводит на лыжню, засекает время, а сам уходит скотину кормить. Но в конце урока встречает нас.

– Какие предметы вам особенно нужны для поступления в институт? Нужна ли вам физика?

– Да!

– Ну так давайте искать общий язык с учителем. Выучите текст параграфа, а на следующем уроке поразите учителя желанием отвечать. Учителей в конце учебного года не меняют, так что оценки на экзаменах и в аттестате он вам будет выставлять. Родителей я беспокоить не буду, они нам не помогут. Никто за вас физику не выучит…

На том и договорились. А Лиза откровенно сказала физику, что даже она из объясненной им темы урока ничего не поняла.

– Доступнее нужно объяснять, популярнее. Я понимаю, что Вам нужно придерживаться определенного научного уровня, но давайте уж и уровень знаний учеников учитывать. А учить они ваш предмет будут – им всем нужна физика. Так что помогите им: все-таки они еще школьники, а не студенты. А впереди у нас экзамены…

Экзамены

Ей и самой было страшновато перед экзаменами. Она жаловалась мужу:

– Я так боюсь того, что мои ученики не смогут сдать экзамен по истории! Ведь принимать его будет комиссия, а в ней и прежний учитель состоит. Он такой строгий!

– Да сдадут они, не переживай. Обо мне лучше подумай. Мне же кандидатский минимум сдавать, вступительные в аспирантуру. Завалю экзамены – что будешь делать?

– Радоваться буду. Мне не хочется, чтобы ты уезжал. Я, конечно, дала слово твоему покойному отцу, что не буду тебе мешать учиться дальше, и если поступишь в аспирантуру, обещаю помогать тебе деньгами. А если не поступишь, будем жить вместе – здесь ли, в другом ли месте, но вместе.

– Не отпустят нас отсюда. Мы же по распределению приехали. Меня уже и в райкоме предупредили: если я не поступлю в аспирантуру, меня назначат директором школы.

– Этой, что ли? Здесь же есть директор.

– Кто его знает – может, этой, может, другой. Неважно – я не хочу быть директором школы. Но если я не поступлю в аспирантуру, то меня уже приглашают на кафедру ассистентом. Пока зовут – надо идти. А то потом забудут. Но сначала я все же попытаюсь поступить…

– Не боишься? Все-таки аспирантура МГУ…

– За что боюсь – так это за иностранный язык. Слабо я знаю немецкий! А остальные экзамены сдам.

– Ну что ж. Как ты говоришь в таком случае своим ученикам – учи, готовься, верь в удачу? Вот и сам так делай – все у тебя получится.

– Постараюсь. Все-таки я для села неподходящий человек. Хозяйствовать, держать скотину, работать на земле не умею – родители мои были крестьянами, но нас с братьями к другому готовили. Старший брат, ты знаешь, на заводе. Младший будет поступать на юрфак. Ты уж не сердись, но со мной в селе ты не разбогатеешь.

– А в городе разбогатеем?

– Жить в городе – уже успех.

– Это в общежитии-то?

– Сначала в общежитии, потом снимем комнату, а потом и квартиру дадут.

– Это если диссертацию защитишь.

– Защищу! Я же умный у тебя, разве не так? Ты, главное, не сомневайся никогда во мне. Я люблю тебя и нашу дочь, я все сделаю для того, чтобы мы жили хорошо. Верь мне – и у нас все получится. А на тебя я надеюсь. Ты все выдержишь здесь, а я, если поступлю, там.

– Начинай копить денежки, муженек. Тебя же еще надо одеть для Москвы.

– Мне предложили вести географию вместо уходящей в декретный отпуск учительницы. Я согласился.

– А я возьмусь за сельскую библиотеку. Там мне предложили поработать летом на полставки.

– Видишь, как все хорошо получается!

– Нам бы еще везения, Вася… Когда экзамены-то у тебя начинаются?

– Примерно через неделю жду вызова на кандидатский минимум по философии.

Но прошла неделя, а за ней и другая – вызова не было. Вася поехал в Уфу, вернулся в тот же день.

– Что случилось?

– Подлость! Величайшая подлость! Представляешь, экзамены были на прошлой неделе. «Друзья» мои сдали их, а мне не сообщили. А я-то им верил! Не подумал, что мы претендуем на одно место в аспирантуре. И сами сдать не смогли толком, получили по «трояку», и меня лишили возможности сдать экзамен.

– Что же теперь будет? Новую дату назначили?

– Какое там – это последний срок был. Теперь мне придется сдавать философию в Москве. Я думал, там будет только два экзамена, а теперь выходит, что три.

– И только-то? Сдашь! Ты же у меня умный. И память у тебя хорошая. Да и кто знает, как бы ты его сдал в Уфе? Не проскочили же твои «друзья». Ну да, будет трудно – но так даже интереснее. Начинай заниматься всерьез с расчетом, что ты победишь в Москве. Учебники все привез?

– Привез.

– Вот тебе полочка. Вот стол для твоих занятий. Мы с дочкой мешать не будем. Учись, папочка, занимайся, занимайся. Скажи ему, дочка. У нас папа с перспективой. Он может и ученым стать, и директором школы. Не то, что твоя мама – простая учительница.

Все будет хорошо

Своеобразным выдалось лето. Жаркие душные дни сменялись внезапно ветреными и дождливыми. Постоянно дул прерывистый ветер, то и дело неведомо откуда появлялись тяжелые тучи, проливались дождем, снова исчезали неведомо куда.

– Не село, а прямо какая-то аномалия – прогнозы погоды как будто не для него придуманы! – хмурилась Лиза, сидя на просыхавшем после очередного дождя крыльце.

Ученики Лизы и Васи сдали экзамены. Никто не «завалил» историю. Свой отпуск семья проводила в деревне: экономили деньги для поездки мужа в Москву. Вася готовился к экзаменам как одержимый, не давая себе послаблений даже в самые жаркие дни.

А Лиза с дочкой тем временем предавались нехитрым радостям деревенского лета. Вдоль и поперек исходили ближайший лес, который дарил тень и прохладу в жаркие дни, а в пасмурные манил россыпью подросших грибов. Местные жители относились к грибам равнодушно, а Лиза собирала их с радостью. В ближнем лесу обнаружила валуи, иначе говоря, «рядовки». Растущие один к одному чистые, не тронутые ни гнилью, ни плесенью грибы образовывали плотно сбитые ряды, которые иногда даже смыкались в круги, и тогда лукошко грибов можно было набрать, не сходя с места. В лесу было много опят, рыжиков, лисичек, изредка встречались белые грибы, подосиновики и подберезовики. А вот любимых Лизой груздей не было.

Компаниями ходили на открытые полянки собирать созревшую полевую землянику. Лиза приохотила к этим ягодам дочь, часто брала ее с собой. Наварили варенья, насушили ягоды и земляничных листочков для зимних чаепитий. Освоили и пруд, в который колхоз запустил мальков карпа. Самодельные удочки не подводили, так что семья часто лакомилась жареной рыбой. Лиза ходила на рыбалку в рассветные часы, когда солнце медленно поднималось из-за горизонта. Это было такое таинство природы, что, замерев от внутреннего трепета и нараставшего восторга, Лиза сидела молча на берегу пруда, переполненная эмоциями. Мелкая рябь, поднятая просыпавшимся утренним ветерком; ночной туман, уплывавший, истаивавший на глазах; подводное колыхание плотной массы трав; всплески рыбы, выскакивавшей за пролетавшей мошкой; стрекозы, разворачивавшие свои яркие прозрачные крылышки; водомерки, бегущие по плотно натянутой глади воды – все это отпечатывалось в сознании, запоминалось надолго.

Иногда Лиза брала с собой на рыбалку и дочь. Алена заметно подросла за этот год, за лето загорела. Подружилась с соседскими детьми, стала вполне самостоятельной и была очень занята детскими забавами.

Одна беда – холодильника не хватало – в очередь встали, но пока не получили. Ну ничего, говорили, что в 80-х будем жить при коммунизме, не так уж долго ждать осталось. Да и жизнь на селе становилась богаче. В доме соседа Хатип-агая появился телевизор, подаренный детьми. Во дворах колхозников стояли новенькие автомобили, дети слушали транзисторные приемники.

Тем временем подходил срок отъезда мужа в столицу. Он по-прежнему готовился к экзаменам, не снижая темпа, но Лиза видела, что ему очень тяжело. По ночам Лиза частенько заставала его курящим на крыльце, изучающим ночное небо.

– Ты почему не спишь?

– Представляешь, что будет со мной, если я не смогу сдать экзамены и вернусь сюда с поражением? Ведь я, простой сельский учитель, замахиваюсь на аспирантуру в МГУ! Как больно будет падать! Сколько людей будет мне «сочувствовать». Со-чув-ство-вать! Только вслушайся в это слово! А какими будут эти чувства? Боль поражения, стыд от собственной глупости, недостатка знаний, неподготовленности… Я учу немецкий, а сам понимаю, что если мне и поставят «тройку» на экзамене в Москве, то лишь из жалости. У меня нет правильного произношения, нет практики разговорной речи. Знаешь, если я провалю экзамены, то обратно сюда не вернусь. Дворником буду работать в Москве, а сюда не приеду.

– А меня дворничихой возьмешь в свою команду? А дочке маленькую метелочку сделаем, да?

– Тебе смешно… Как же я, двоечник, буду учить детей?

– Пойдем-ка спать, муженек. Ночь дана для отдыха. А то закипят твои мозги, и тогда уж точно ничего сдать не сможешь.

Этот разговор Лиза вспомнила, получив от мужа из Москвы телеграмму из двух победных слов: «Сдал. Приняли!». И с этого момента началась новая жизнь для их семьи.

Лиза с дочкой должны были научиться жить без отца и мужа в селе, а муж в далекой Москве должен был научиться заботиться о себе. Раздельная жизнь испытывала семью на прочность. Тяжело было всем. Скучали друг по другу. Писали длинные подробные письма. Решали свои проблемы, не жалуясь друг другу.

Лиза весь сентябрь не столько учила детей, сколько училась тяжелому крестьянскому труду. Колхозу потребовалась помощь школьников в уборке урожая. Сначала выкапывали и выбирали картошку, затем, сидя на уже подмерзшей земле, обрубали ботву со свеклы, грузили свеклу в машины для отправки на сахарный завод. При этом у всех на приусадебных участках не была еще убрана своя картошка.

Как-то, возвращаясь со свекольного поля, Лиза с учениками своего класса зашли во двор к ветерану войны, инвалиду, отцу одной из одноклассниц, и за какой-то час убрали картошку с его участка. Усталая, но довольная спорой, удалой работой, проделанной во благо для доброго человека, Лиза шла домой с детьми-попутчиками. Шли весело и как-то особенно дружно. Сворачивая к своему двору, Лиза удивилась: дети вошли в калитку следом за ней и сразу прошли на ее картофельный участок. А там уже кипела работа. Мальчики, умчавшиеся на велосипедах впереди всех, уже заканчивали копку картошки. Они прикрикнули на девчонок, пришедших с Лизой:

– Собирайте скорее картошку! Мы будем таскать ее в погреб. Надо успеть, пока светло…

Лизе надо было забрать от соседей дочь, но оказалось, что и ее уже привели: она деловито сновала между учеников Лизы. Кинулась было Лиза ставить чай и делать бутерброды, накормить и напоить детей, а они уже дружной гурьбой выходили со двора.

– Не беспокойтесь, мы всех развезем по домам на велосипедах, – пообещали мальчики. Дети исчезли в сгущавшихся сумерках. А Лиза с дочерью стояла у калитки, пытаясь осознать случившееся. Ей хотелось смеяться, но одновременно на глаза наворачивались слезы. Уставшая за день дочка подергала Лизу за рукав:

– Пойдем, мама… Я спать хочу. Ой, ты же хотела чаем напоить. А бутерброды с чем будут?

У Лизы было тепло на душе. Она поняла, что и дети признали ее «своей» учительницей: сами взяли над ней шефство. Вот так – сначала признали взрослые, а затем и дети. И теперь она уже не удивлялась, когда совершенно незнакомые ей люди останавливались и расспрашивали о жизни, справлялись, нет ли каких проблем, не нужна ли помощь, пишет ли муж, здоров ли он.

С этого момента и сама Лиза стала больше видеть и понимать. Стала присматриваться к трудившимся рядом с ней педагогам. Разными были они, но сойдясь в учительской на перемене, все говорили об одном и том же – о своих учениках. Восторги, радость от удачно выполненных работ, от особенно умных ответов, а иногда и горечь, недоумение от неудач – но только не злость, не злословие. Доброта, поняла Лиза, знание жизни детей, их характеров, их семей, знание с момента рождения, память об их родителях, которых тоже выучили эти труженики – все это создавало общность, переходящую от поколения к поколению. И теперь ей предстояло стать членом этой общности.