Неподалеку, на расстоянии пяти танабов
[2], у большого костра группа караванных погонщиков играла в кости. Среди них громче всех шумел хивинец Касык по кличке «Бармак» (за воровство ему в Мерве отрубили мизинец левой руки). Мартик считал, что у Касыка, наверное, патологическая предрасположенность к воровству. Сейчас ему не везло в игре, он проигрывал, а захвативший азарт, видно, не позволял выйти из игры. Игроков было пятеро; два огуза-туркмена Клыч и Берды и прибившийся недавно к каравану кипчак со старшего жуза Кавар; и еще с ними играл непонятный человек с провалившимся носом3 – его все называли Крык. Шесть других погонщиков сидели вокруг и просто наблюдали за игрой. Касыка из Хазараспа караванный купец выкупил за долги два года назад у местного бая. У Касыка не было выбора – или идти с караваном и когда-то выкупиться, а, скорее всего, сбежать, или он должен был сидеть в «зиндане» – долговой яме. Бай грозился посадить в яму и старуху – мать Касыка. Мартик в пути часто ловил на себе хитрые взгляды Касыка, видел, как тот таращился на его перстень. Перстень был недорогой, но, зная коварство Касыка, Мартик снял перстень с пальца и убрал в хурджин. Этим Мартик спас свою жизнь. В одну из ночей Касык украл перстень. После этого Касык успокоился. Но надолго ли? Недавно у Мартика екнуло сердце, он заметил: Касык разглядывает его башмаки. Неужели о чем-то догадывается. Рассказывали – бывали случаи, когда кто-то из погонщиков, приглядев днем что-то ценное, ночью душили жертву и забирали намеченное. Не останавливало их, что им грозила смерть. Караван баши Абдураим был строгим, а иногда свирепым. Расправлялся с ворами и другими нарушителями караванной жизни – жестоко. Мать у него была уйгуркой, а по отцу происходил в двенадцатом колене от согдийцев – потомственных купцов, о чем с гордостью рассказывал. Однако, уже за прошедшие столетия род его смешался со многими тюркскими племенами, что красноречиво подчеркивали его физиономия и облик. Несмотря на короткие ноги и большой живот, носился он по земле живо, при этом размахивая длиннющими руками. На плоском лице, с невидимым на первый взгляд ртом, крючковатый нос выглядел неестественно. Улыбался редко. Но если смеялся, то подолгу. Тогда его утроба с выхлопом, негромко клокотала и булькала, как закипающий казан. Он закрывал и без того узкие глаза, а клок бороды начинал колыхаться.