«Мой путь, моя судьба...» Часть четвертая
Все новости
ХРОНОМЕТР
18 Ноября 2023, 12:00

Тюлькучура-батыр и его соратники. Часть шестая

Салават ХАМИДУЛЛИН

Возобновление восстания

Взяв под стражу Юсупа Арыкова, власти совершили огромную ошибку. Они сделали невозможной личную явку с повинной наиболее значимых предводителей Сибирской дороги, а без этого невозможно было прекратить восстание.

Последние сделали вывод, что власти не собираются заключать мир на их условиях. Теперь лидерами повстанцев стали Тюлькучура Алдагулов, Мандар Карабаев, Аюп Муллагильдин, Юлдаш-мулла Суярымбетов и Бепеня Турупбердин, о которых А. И. Тевкелев писал, что «они великие тайные простого народа возмутители, из здешних зауральских башкирцов главные воры».

Если их не схватить, рассуждал полковник, «то они могут сыскать лукавым своим пронырством, и много из них же дураков, таких как Юсуп, и под именем тех паки потаенное воровство чинить…» Если Юлдаш и Бепеня являлись идейными вдохновителями, то Тюлькучура и Мандар — военными вождями восстания. Юлдаш Суярымбетов был известен апологией вотчинного права башкир, гарантия неприкосновенности которого являлась одним из условий вхождения Башкирии в состав Московского царства. В конце 1737 года он писал, обращаясь к властям и обосновывая незыблемость вотчинного права башкир, истоки которого уходят корнями в эпоху Золотой Орды: «…деды отцы их от предков масульманских и ногайских ханов владели вотчинными землями и водами и, сыскав великих князей-государей, пришли под протекцию их величества сами собой, а не так, как другие государства — силою и войною приведены в подданство».

Таким образом, Юлдаш ни много ни мало утверждал, что вотчинное право даровано башкирам не русскими правителями, а монгольскими ханами. «Великие князья-государи», которых башкиры признали исключительно по своей доброй воле, хотя могли и не признавать, лишь подтвердили этот древний институт. Следовательно, «великие князья», как именовал русских царей Юлдаш-мулла, не должны оспаривать то, что учредили «мусульманские ханы», которые в политических координатах XVI века считались царями (цезарями) и сюзеренами великих князей московских, следовательно, последние не имели права отнимать башкирские земли. Далее он писал еще более возмутительные с точки зрения властей вещи: «А от предков при царе и государе Иване Вавсильевиче и поныне, хотя в миру и не в миру, позволено каждому в своем законе жить и есырей возвратить…»
Р. Сагидуллин
Фото:Р. Сагидуллин
Таким образом, Юлдаш считал захваченных и даже осужденных законом башкир не преступниками, а «ясырем», т.е. военнопленными, которых по окончании «войны» следует отпустить в обмен на русских «ясырей». Называя восстание войной, а верноподданство миром, мятежный мулла придавал башкирской политии статус самостоятельного субъекта политических отношений. Башкиры, по его мнению, является не холопами, а партнерами русских царей, пусть и младшими. Не случайно, А.И. Тевкелев характеризовал его как «злой вор Елдаш-мулла». Еще более яркую характеристику он давал Бепене: «А самой на Сибирской дороге главной вор и всему простому народу возмутитель и великий лукавец, которой многими своими злыми язвительными хитростьми оной простой народ привел в бунтовское состояние, а свое имя никогда не славил – Куваканской волости Бепеня-вор».

Несмотря на призывы вождей восстания продолжать борьбу, народ не был в состоянии подняться для активных боевых действий. Лишь разрозненные и немногочисленные отряды повстанцев продолжали нападать на селения «верных» башкирских и мишарских старшин. В ноябре 1736 г. В. Н. Татищев писал: «…Сибирской дороги воры Иолдаш-мулла, Тюлькучура, Мандар и другие верных Е. И. В. рабов домы разоряют и побивают…» Однако, на серьезные военные операции против регулярных войск сил у них не хватало.

Пользуясь голодом, охватившим башкирские волости, В. Н. Татищев приказал продавать хлеб только тем башкирам, которые были у присяги, что увеличивало число явившихся с повинной повстанцев. В. Н. Татищев с удовлетворением писал в Сенат: «В. И. В. всеподданейше доношу: здесь ныне башкирцы успокоены и по объявленным указам исполняют, полонеников, коней, ружье, непрестанно привозя, отдают, и воров, ловя суда и в другие крепости приводят». Также он сообщал, что башкиры привезли 2 трофейные пушки, но «есче де оных пушек осталось в разных местах 19 пушек».

В январе 1737 г. небольшие группы повстанцев Сибирской дороги укрывались от карателей на территории Дуванской и Кудейской волостей в долинах Ая и Юрюзани. Власти отправляли к ним доверенных лиц с предложением сложить оружие. Так, кунгурский татарин Рахмангул-абыз Балантаев, побывавший в лагере Тюлькучуры, видел у него много трофейного оружия и драгунских мундиров, «а притом слышал от них слова – что де мы войну держим с мурзою Тевкелевым, что он перво вырубил Балыкчинскую волость, и затем де мы ходили искать мурзу и на Красный Яр, токмо де сказали нам языки, что он за 7 дней ушел». На уговоры абыза явиться с повинной, повстанцы говорили, что по их сведениям правительство собирается строить в Кушчинской (Кущинской) волости новые крепости и поэтому отказываются сдаваться: «…и мы лучше тут умрем, полно де и того, что у нас земли под Ачид город (т.е. Ачитскую крепость – авт.) и х Красному Яру захватили. И нам де к присяге зачем идти?» Затем «оной вор Кутлучюра (т.е. Тюлькучура – авт.) первые слова начал говорить в шуму и крике: Шевелятца ли русаки? Не прямо слово русаки говорят. И ныне стегают ли плетью? А у кого колота спина, и тот гладит то место».

В действительности, обращения властей к вождям восстания были лишь уловкой, о чем признавался сам В. Н. Татищев в своем письме к М. С. Хрущеву, говоря, что «к Иолдашу-мулле, Тюлкучере и Бепене пошлет с указом, чтоб конечно были к нему в Уфу или на Красный Яр явились, и как прибудут, тогда Юсупа, Кутукая, Тюлкучюру и Иолдаша-муллу, Бепеню и Сабана, Исенгула и Бошургу и других намерен (…) казнить смертию».

Оставшиеся на свободе предводители догадывались об истинных намерениях руководителей Комиссии Башкирских дел и Оренбургской экспедиции и отказывались идти к ним с повинной. Однако, они были не прочь присягнуть на верность дистанционно. «Верный» старшина Кушчинской волости Коджаш (Козяш) Рахмангулов докладывал, что «Тюлкучюра с товарысчи, человек с лишним сот с шесть, в степи у него, Козяша, с повинною и у курану (т.е. дали клятву — авт.) в верности и были». Как считала Н. Ф. Демидова, «принятие присяги Тюлкучурой Алдагуловым и др. было хитростью, желанием оттянуть время до весны».

В. Н. Татищеву было мало внешней покорности, и он требовал личной явки названных предводителей. Так и не дождавшись капитуляции Тюлькучуры, Юлдаша и Бепени, он устроил в Екатеринбурге жуткую казнь над находившимися в его руках предводителями: 28 февраля 1737 г. Сабан Севергулов был колесован, Бокшурга Назаров — четвертован, Исенгул Мамбетов — обезглавлен.

Бригадир М. С. Хрущев не желал отставать от своего коллеги, соревнуясь с ним в жестокости. Он приказал привезти из Казани пленного Акая Кучумова и 8 других повстанцев, «и как будут привезены, то здесь учиня им публичную экзекуцию, и первейших был намерен казнить жестокою смертию: зделав каменные столпы, посадить на колья». Однако, он не успел совершить задуманное, так как получив новое назначение, отбыл в действующую армию. Новым начальником печально известной Комиссии Башкирских дел теперь стал генерал-майор Л. Я. Соймонов, который вскоре использует установленные Хрущевым орудия казни по прямому назначению.

Башкирский народ был обессилен голодом и предыдущей военной кампанией, унесшей жизни многих тысяч людей. Поэтому повстанческое движение в скором времени могло полностью сойти на нет, если бы не требование властей об отдаче так называемых «штрафных лошадей», годных под драгун. Башкирские старшины «слезно просили» отложить выплату штрафа до весны, поскольку не были в состоянии сразу же выполнить данное требование. Тогда В.Н. Татищев объявил им указ Сената об отправке на войну с турками 3 тысяч башкир. Тогда тархан Таймас Шаимов предложил в обмен на мобилизацию требуемого числа воинов отменить взыскание с них «штрафных лошадей». Челобитная башкир была отправлена в Петербург, но, как пишет историк Н.В. Устюгов, «это не дало никакого результата, так как Сенат вошел с ходатайством в Кабинет только 8 мая 1737 г., когда обстановка в Башкирии уже резко изменилась». Башкир Мухаммед Юлдашев, захваченный в плен драгунами Сибирского полка, показывал 18 августа 1737 г., что башкирские старшины Сибирской и Ногайской дорог на тайном собрании в верховьях реки Уфы «советовали, что такого штрафа не давать, а лутче власти российской отложитца и русских людей разорять». Сам И.К. Кирилов писал императрице 14 марта 1737 г., что башкиры Сибирской дороги «сговорились, чтоб им штрафу не платить, хотя и помрут».
Второй важнейшей причиной, послужившей поводом к новому восстанию, стала неоправданная жестокость и неразборчивость в применении наказания со стороны властей. По словам Юлдаш-муллы, старшин, которые после принесения повинной приезжали в Уфу, «не роспрося и не розыскав, которых обвесили (т.е. повесили – авт.), а иных сослали в ссылку», а «малых людей, которые платили ясак, вырубили». Даже В.Н. Татищев, не отличавшийся милосердием по отношению к башкирам, признавал, что именно суровость мер по отношению к ним, вызвала новое восстание. Впоследствии он вспоминал, как в 1736 г. отпустил некоторых из захваченных в плен старшин: «тогда все, покоряся, шли с повинною без опасения». Когда же он, «послушав других (т.е. И.К. Кирилова и М.С. Хрущева – авт.), забрав главных под караул, двух казнил, то немедленно новой бунт начался».

Продолжение следует…

газета «Истоки» / Статья от 30.10.2019

Автор:Салават ХАМИДУЛЛИН
Читайте нас: