Неповесть. Часть сорок третья

Лакуна

На одном из выездов Пионерского театра в пионерлагерь «Кировский» (он уже упоминался здесь) произошёл весьма неприятный случай с кровопролитием и другими ужасами.

День выдался жаркий, и после спектакля мне захотелось попить. В лагере «Кировский», где мы гастролировали в тот день (это тот лагерь, где мы проучили вожатого), был большой металлический сварной куб с питьевой водой, в нижней части которого находился кран наподобие самоварного, т. е. поворотного цилиндра с отверстием поперёк и в закрытом виде отверстие находилось перпендикулярно трубе.

Так вот, подхожу к крану, открываю его, а вода не течёт, оказывается: лагерные озорники забили отверстие крана глиной. Когда я это вижу, то начинаю ковырять указательным пальцем левой руки полузасохшую глину, постепенно пальцем углубляясь в кран и…

В этот момент подбегает кто-то из артистов и с криком: «Давай помогу!» резко поворачивает рукоятку…

В результате концевая фаланга указательного вместе с ногтем остаётся в трубе. И вот: тут сразу кровь фонтаном, побледневший мальчуган в ступоре и т. п.

Странно, но было не больно, а ощущение было, как будто палец я отлежал. Отправляюсь по лагерю искать медпункт, кровь по-прежнему прыскает фонтанчиком, наконец, нахожу павильон с красным крестом (т. е. вспоминаю, я же здесь отдыхал неоднократно) и бодро предъявляю медсестре своё ранение, она смотрит... бледнеет... и благополучно падает в обморок на чисто вымытый пол с весёленьким жёлтым линолеумом.

Пришлось сначала её в чувство приводить, а уж после заниматься собой (весь медпункт перемазал кровью, пока, наконец, палец не был обработан). Зато медсестра, придя в себя, старательно перебинтовала палец (у неё получился моток бинта толщиной почти в руку, который быстро пропитался кровью и затвердел как гипс, я им стучал о стол и стены – звук был как от камня). Перепуганная девушка вызвала скорую – меня увезли в травму, где пересадили часть ногтя с другого пальца и попытались зашить рану, частично это удалось, но от пришивания руки к ягодице для полного восстановления кожного покрова я категорически отказался. После того как повязку снимали уже в больнице, мне ободрали почти всю кожу с остатка пальца, несмотря на долгое отмачивание, и пришлось вновь кровь останавливать и вновь бинтовать. Почти месяц я опять красовался в бинте, но в этом возрасте сие уже не вызывало восторг в окружающих, зато осложняло нормальное функционирование юного организма.

И теперь на левой руке у меня указательный палец укороченный.

Лакуна

В том же лагере месяц спустя уже я становлюсь виновником несчастного случая. У мамы в коллективе занималась Женина Нина – весьма симпатичная и кокетливая особа 15-и лет, и все мальчики из «Пионерского театра» наперебой оказывали ей повышенные знаки внимания, не являлся исключением и Ваш покорный слуга, короче, всё «мужское» население Пионерского театра было весьма озабочено.

Произошло следующее: я стоял у качелей, и чтобы привлечь к себе внимание, резко послал качели в её сторону, сопроводив это движение неким призывным кличем, кокетка же решила сделать вид, что не услышала, но в последний момент обернулась, и скамеечка качелей рассекла ей верхнюю губу. Я тут же отнёс, подчёркиваю, отнёс её на руках в медпункт, всячески прося прощения за свой необдуманный поступок. И хотя прощение мне было даровано, вины за появление шрамика на нижней губке это не снимает.

И сейчас стыдно.

Лакуна

Мама в августе отправляется с чтением лекций по линии общества «Знания» по районам Башкирии и берёт меня с собой. Еду с удовольствием, потому что люблю путешествия и потому что это смена распорядка жизни.

Сначала мы едем в Туймазы (когда то в раннем детстве это место моей мечты). Туймазы – большая узловая станция на Куйбышевской ЖД, и райцентр пыльный и печальный.

Мама ездит по близлежащим посёлкам и сёлам и буровым. А работа, как тот Крысолов, как бы увозит с собой жителей посёлка – днём на улицах пусто и жарко (просто всё население занято на работе, а где находятся дети и вовсе не ясно). Первые два дня брожу по пыльным улицам в одиночестве и общаюсь лишь с гусями и козами. Даже сооружаю себе каталку из крышки от консервной банки, что бы уж совсем не зачахнуть. Потом вспоминаю, что взял с собой акварель и бумагу, лишь тогда небосвод меняет цвет снова на голубой.

Я из гостиницы бегаю на станцию писать этюды (это одни из самых первых этюдов на пленэре – как хорошо, что догадался взять с собой акварель), в день получается 2-3, с паровозами, станционными постройками и различными железнодорожными устройствами, к которым я и посейчас неравнодушен. Только там теплится хоть какая-то жизнь. При станции рынок, а чуть подальше кинотеатр и Дом культуры. Фильмы там идут старые, давно сошедшие с экранов в Уфе, хотя в этом своеобразная прелесть, нет ценза, и пускают всех, несмотря на возраст. Поэтому смотрю всё это взрослое «запретное», странно но ничего экстраординарного или ранее не виденного не нахожу, а многое просто скучно – какие-то тягучие диалоги ни о чём и зачем-то в постели, причём герои ещё и полуодеты. Там же в постели крутые мужчины, в порыве страсти, выбалтывают военные и государственные секреты смазливым агентессам. Что касается несдержанности в постельных разговорах, то я не верю и до сих пор, что серьёзные шпионы стали бы обсуждать с подружкой особенности своей профессии и добытые в процессе работы секреты, многие из мужиков во время акта просто пыхтят молча. Тогда этого запретного западного кино насмотрелся до отрыжки и надолго потерял интерес к подобным фильмам.

Чудом сохранившаяся акварель, написанная тогда – вид на пешеходный мост через железную дорогу, позже она была экспонирована на Всесоюзной выставке детского изобразительного творчества, где заняла второе место в своей возрастной категории. Первой тогда не присваивали, а дали две вторых. Степаныч послал её на выставку, забыв осведомить меня об этом, и поэтому я узнал о выставке только два года спустя, когда дети из моего кружка в Школе-интернате № 2 притащили мне экземпляр журнала «Народное образование» (№ 10 за 1962 г.), где она была опубликована, поэтому у меня осталась репродукция из этого журнала. А приз так и затерялся где-то. Всего там было написано десятка полтора вполне сносных этюдов (хранилось вся эта коллекция у Степаныча дома и, следовательно, сгорела).

В процессе этих визитов на станцию наблюдаю жизнь: то «подвиги» мужиков на пивном фронте, а то и настоящий подвиг милиционера линейного отделения.

Случилось это утром, часов в 10, глупая тётка с маленьким ребёнком пробиралась через пути, где под вагонами, где просто (хотя переходной мост был тут же, в двух шагах) и когда подошла ко второму проходному пути, вылетел из-под моста курьерский, который станцию проходил без остановки и торможения. Машинист заметил женщину, только когда паровоз уже был метрах в десяти, и успел только лишь дать гудок. Паровоз оглушительно загудел, и женщина от испуга буквально остолбенела, закричали в ужасе стоящие на перроне, но находившийся на перроне поблизости милиционер немедленно бросился вниз на пути и успел вытолкнуть её и ребёнка из-под колёс, однако сам увернуться уже не успел, и ему отрезало стопу и часть голени. В горячке он, на остатке ноги, даже успел вскарабкаться на перрон, где и закричал от страшной боли…

Толпа всё росла, продолжая орать…

Кровь хлестала фонтаном, заливая перрон, теперь собравшаяся толпа заворожено следила за раненым, и не сразу нашёлся человек, постаравшийся остановить кровотечение и потребовавший немедленного вызова скорой. Я находился метрах в двадцати от места происшествия с этюдником и красками, ну и тоже остолбенел от ужаса (наверно тоже кричал, но в тот момент не владел собой совершенно). Хорошо, что машина скорой пришла довольно быстро и героя увезли. Последующую неделю все вокруг только и обсуждали это событие, а белую от ужаса бабу, из-за которой всё это произошло, чуть было не линчевали, спасло её только то, что на руках у неё был маленький перепуганный ребёнок.

Второй эпизод скорее юмористический: в пивном ларьке пиво отпускалось в розлив, в полулитровых стеклянных гранёных кружках. В очереди стояло изрядное количество алчущих, и каждый, дойдя до желанного окошечка, получал свои кружки и отправлялся на скамеечку рядом или к станционной ограде, где ставил своё питьё на каменное основание её и уже тогда не спеша смаковал пиво, погружая лицо в стоящую шапку пены, часто ещё и заедая его таранкой.

И вот один из клиентов ларька заказывает двадцать шесть (!) кружек, в несколько приёмов переносит их к ограде, затем, встав на карачки, быстро опрокидывает их в глотку по мере передвижения вдоль ограды к киоску, далее быстро сдаёт пустые кружки обратно и пулей летит в пристанционный туалет под сочувственное ржание остальных питухов.

Жизнь наполнена и смешным и трагедиями.

Лакуна

В гостинице кроме нас с мамой почти никого не было, правда, чуть позже подъехали трое нефтяников (Туймазы – центр крупного нефтедобывающего района), прибывших выбивать какое-то оборудование со склада. В течение дня они находились на этом складе, но после работы вечером спускались в холл к бильярдному столу, где и проводили время, употребляя в себя пиво и различную алкогольную продукцию.

В бильярд играли они весьма посредственно, а мне уже давно хотелось поиграть и играть кроме них было не с кем (я к тому периоду играл уже неплохо). Но на мою просьбу поиграть с ними, было сказано: – что играть они будут только на «интерес» и с сопляками не связываются.

Ну, на «интерес» так на «интерес», подумаешь! (мне только что исполнилось 15, и я считал себя очень взрослым и независимым, а также большим мастером игры).

Короче, я за четыре часа ободрал их на ящик коньяка. Выигрыш-то они мне заплатили, но играть ещё категорически отказались, даже просто так, без интереса, следующие вечера я скучал, отлученный от бильярдного стола, или бесцельно бродил по пустынным пыльным улочкам посёлка, соорудив каталку из консервной банки (вот так взрослый).

Потом мы поехали в Белорецкий район, где мама читала лекции в леспромхозах, но дороги там ужасные и полдня мы проводили, колеся: то в Газике, то на бричке, даже пару раз добирались до места на катере по реке Сим. Этюдов там мне пописать не удалось из-за нехватки времени и усталости после этих трудных дорог, конечно, а места там обалденно красивые и дикие, поэтому мне сейчас очень жаль и я корю себя за тогдашнюю леность. А вот мама моя – молодец, читала свои лекции превосходно и без купюр, а потом отвечала ещё и на многочисленные вопросы (тогда и по леспромхозам народ читал).

Закончилось то лето на минорном эпизоде, при переезде трамвайных путей под малым углом к путям на прокатном велосипеде (колесо попало в зазор между рельсом и направляющей) меня выкинуло из седла и я упал и сильно повредил велосипед и коленку, так что пришлось оплачивать его ремонт (ну и лечить мои ушибы и ссадины, зашивать рану на колене, разумеется).

Лето – перенасыщенное жизнью. 

Продолжение следует…