Порушенное войной детство. Часть 4

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Наивно возлагая надежды на железную дорогу и предполагая успеть попасть в Станислав к началу учебного года, мама уволилась с работы только 26 августа 1946 г. Но наше с ней путешествие тогда продлилось почти месяц! Твердого расписания поездов еще не было. Мама часами, а то и сутками простаивала в очередях, чтобы закомпостировать билеты на нужный поезд. Я «охранял» багаж, вздрагивая и пугаясь шума, криков, ругани, драк, которые частенько возникали в переполненных измученными долгими ожиданиями людьми залах ожидания и на перронах. Тогда там буквально все кишело ворами, жуликами, откровенными бандитами. Помню, какой ужас сразу на Саратовском вокзале вызвал у меня вид «исписанного» бритвой лица какой-то женщины, которую провели мимо меня два милиционера. Она что-то кричала, кровь капала с ее лица на пол. Похожее было и во Львове. А как осуществлялась посадка на поезда! Каждый в толпе с мешками, ящиками, кулями, деревянными чемоданами, нещадно давя и оттесняя соседей, осаждал вагон, стремясь захватить лучшее место — ведь в билетах места не указывались.

Как и пять лет тому назад, тоже на бричке, нас на Станиславском вокзале встретил дядя Марк и привез к себе домой. Разместились мы с мамой в проходном коридорчике, где жила Женя, опять вынуждены были спать вместе, правда, не на сундуке, как в Пугачеве, а на кровати. Думали, временно…

С переездом война не ушла из нашей жизни. Была полная неизвестность о судьбе моего отца. Мы приехали в город, только два года освобожденный от немецких фашистов. Еще не были убраны разрушения, на улицах были следы боев за освобождение города (даже валялась башня советского танка, подбитого немцами, не был восстановлен мост через речку Быстрица, взорванный партизанским соединением под командованием Ковпака во время рейда по тылам фашистов и т. п.). Но главное, было постоянное напряжение из-за бесчинств бандеровских банд в окрестностях города — они нападали на представителей советской власти в населенных пунктах, расстреливали и вешали партийных и комсомольских активистов. Тогда в Западной Украине еще только начиналась коллективизация сельского хозяйства, заготовками сельхозпродукции занимались специальные уполномоченные. Как правило, это были отвоевавшие всю войну офицеры, которых, вместо демобилизации, задержали на неопределенный срок для выполнения этой важной государственной миссии, вооружив автоматами. Мы жили на центральной улице Советской, по которой проходили похоронные процессии наиболее значимых лиц, поэтому были в курсе, что творилось в то время. Вставал только один вопрос: «Кого сегодня хоронят?» Торжественно хоронили также летчиков, погибавших при освоении первых реактивных самолетов. Органы госбезопасности вели большую работу по выявлению пособников фашистов и бандеровцев. Однажды я пришел из школы, а у дверей дома стоит милиционер и не пускает меня во двор. Смотрю, а там еще два милиционера выводят нашего соседа — сапожника. Оказалось, в годы войны он сотрудничал с немцами, на его счету немало загубленных жизней невинных людей, а сейчас, изображая сапожника, он координировал деятельность бандитов.

Мальчишки — народ неугомонный. Тогда же не было ни телевидения, ни компьютеров — мы все время проводили на улицах, лазили по развалинам, по чужим садам, находили и оружие, и боеприпасы. Однажды я купался на Быстрице рядом с железнодорожным мостом, который охранялся военными. Как правило, мы следили за перемещением часового. Когда он удалялся к противоположному берегу реки, мы бегом заскакивали на мост и ныряли с него в речку. Течением нас быстро уносило вдаль (Быстрица — холодная горная речка с каменистым дном, но с песчаными берегами, заросшими ивняком). После такого прыжка я улегся загорать на песочке на полянке между кустами. Вдруг раздался взрыв, осколок впился в ступню моей левой ноги, прямо в изгиб. Прибежали солдаты из охраны моста. Оказалось, стайка мальчишек нашла в реке старую мину. Они пытались ее разобрать, но не смогли. Со злости бросили ее в костер. Один пацан погиб на месте — ему разворотило весь живот, несколько были ранены. Но я не был в той компании и не объявился, а маме сказал, что порезал ногу стеклом — иначе дорога на речку была бы закрыта. Вообще-то город омывают две Быстрицы — Надворнянская и Солотвинская, которые, слившись вместе, впадают в Днестр. Чаще всего мы ходили на Солотвинскую вдоль железной дороги, болтая и подкладывая на рельсы монетки, проходящие составы расплющивали их в тонкие пластинки с рисунками. Иногда ходили и на Надворнянскую, но там было мало мест для купания, но зато был омут, в который мы ныряли со старой ивы, росшей на берегу и нависшей прямо над этим водоворотом. Задача была — нырнуть до самого дна, там, цепляясь руками за донные камни, выползти из центра водоворота, а дальше уже течением тебя вынесет на мелкое место. Однажды я там спас девочку, которая до дна не достала, и ее закрутило в воронке. Я нырял прямо за ней, схватил ее за ноги и утащил вниз, к камням, с силой вытолкнул, а там уже ее выловила старшая сестра, даже не сообразив, что могла быть беда.

По соседству с нашим домом на фундаменте разрушенного в войну многоэтажного дома была сооружена большая танцплощадка, на которой вечерами под духовой оркестр организовывались танцы. Естественно, вся детвора, проживающая рядом, болталась там, разглядывая танцующие пары. Девушки и молодые женщины приходили принаряженные, некоторых даже не узнать, а в качестве кавалеров были военные всех родов войск, которые иногда устраивали стычки из-за дам. Однажды молодой старший лейтенант — летчик застрелил там свою жену: вернулся с полетов, а ее нет дома, гуляет, танцует. Я тогда обратил внимание, какими тонкими были ноги у тогдашних девушек, изголодавшихся в войну, — болтались в голенищах сапог. Это через несколько мирных лет многие не могли подобрать себе сапожки — поправились. Через эту танцплощадку можно было сразу выйти на параллельную улицу Чапаева, на которой мы обнаружили Дворец пионеров. Вначале мы ходили туда в игровые комнаты, где разгадывали ребусы, шарады, подглядывали за работой ребят в секциях авиамоделистов и плавающих моделей, а потом и сами стали заниматься в изостудии под руководством профессиональной художницы Милисии Николаевны Ивашкевич, приехавшей с дочерью в наш город из Киева после развода с мужем. Дядя Марк еще в войну обратил внимание на мою наклонность к рисованию. В конце 1946 г. из командировки в Москву он привез маме ручную швейную машинку, а мне — набор репродукций самых выдающихся картин из Третьяковской галереи и принадлежности для рисования — альбомы, карандаши, краски. И вот теперь в этой изостудии я стал развивать свои способности, и достаточно успешно: у меня есть Почетные грамоты Министерства образования УССР и ЦК Комсомола Украины за участие в 1949, 1950 и 1951 годах в республиканских выставках детского творчества. В 1951 г. мою картину опубликовала московская газета «Пионерская правда». С тех пор я в качестве художника всегда избирался членом редколлегий стенных газет везде — в школе, в техникуме, в армии, на работе.

Но основным нашим детским развлечением было кино. В кинотеатре «Пионер» буквально за копеечные билеты мы смотрели все отечественные фильмы. А вот трофейные и импортные смотрели «бесплатно» в кинотеатре имени Ивана Франко, куда лазили по отвесной стене на второй этаж, оттуда с балконной площадки через слуховое окно пролезали в зал, либо через дырочки в заборах заглядывали на экран в летних кинотеатрах. Но не пропускали ни одного фильма, а многие смотрели по нескольку раз. Увиденное часто старались внедрить в свою жизнь. После просмотра фильма «Тарзан» все мальчишки с воплями начали перескакивать с ветки на ветку в скверах, дворах, садах, иногда ломали себе пальцы, а то и руки, но мужественно подражали киношным героям. У нас во дворе росла старая трехствольная яблоня. Вот и я болтался на ее могучих ветках, пытаясь изобразить трюки Тарзана. Между прочим, это была неплохая тренировка!

Все мои детские годы сопровождались постоянными недомоганиями мамы. Вскоре по приезду в Станислав мама устроилась надомницей-портнихой в артель. Это всех устраивало — она могла работать дома и заодно присматривать за родившимся в декабре 1946 г. у Марка и Розы сыном Мишей. Но частые приступы вынудили ее уволиться. Взялась работать киоскером в «Союзпечати» (не сидеть же на шее брата!), а там новая беда — киоск ограбили, и вместо заработка пришлось покрывать недостачу. Новое увольнение и ухудшение состояния ее здоровья. Не способствовало улучшению ее самочувствия и полное неведение о судьбе моего отца и невозможность решить жилищный вопрос — власти принимали ее заявления и говорили: «Надо ждать!» Умные люди расшифровывали: «Надо ж… ДАТЬ!» А что она могла дать?!

Наконец, в 1947 г. мы получили официальное извещение, что солдат Келлер Адольф Самуилович пропал без вести в ноябре 1941 года. Это дало возможность маме хлопотать о пенсии. Но и это затянулось на целых четыре года. Только в 1951 г. пенсия была оформлена, мама получила всю сумму за 10 лет, очень рассчитывала с их помощью как-то решить вопрос жилья. Но и тут не вышло — ведь жили фактически одной семьей с братом, мама готовила на всех, и денежки потихонечку таяли. А тут в 1949 году было ужасное потрясение для Марка и всей семьи — он был арестован, его обвиняли в сознательной порче социалистической собственности. А суть дела в том, что он шел на работу мимо забора базы облпотребсоюза. Ему приспичило, и он помочился на этот забор. А за забором лежала только что привезенная капуста, еще не убранная на склад. Вот Марка и обвинили: как работник облпотребсоюза он знал об этой капусте, значит, портил ее сознательно! Девять месяцев продолжалось это издевательское разбирательство. Марк кое-как отмотался, но временно потерял работу, были большие долги. Какие уж тут денежные счеты!

Кроме того, и я доставлял немало хлопот маме. Каждую весну и осень я регулярно заболевал то ангиной, то свинкой. Это в итоге вылилось в порок сердца. Меня освободили от физкультуры, фактически поставили на мне крест. Вот такой больной со вздутыми железами я лежу в постели и читаю книжку. В доме никого, кроме маленького Миши. А книжка о жизни знаменитого скандинавского полярного исследователя (фамилию не помню). И тут узнаю, что он в детстве, точно, как и я, постоянно болел, но потом начал закаляться — спал под открытым окном и каждый день обливался холодной водой. Окреп настолько, что потом мог совершать тяжелейшие путешествия в суровых условиях Арктики! Под впечатлением прочитанного я, прямо в трусах, выскочил во двор к водяной колонке, накачал ведро ледяной воды и с размаху вылил его себе на голову! Я аж подпрыгнул и бегом в постель! А вечером, когда мама пришла с работы, я сидел на кухне, делал домашние задания и был полностью здоров! С тех пор я уже более 60 лет каждое утро до пояса обливаюсь холодной водой, до 61 года не знал больниц! А тогда эта закалка позволила мне настолько укрепить здоровье, что к седьмому классу медкомиссия вынесла вердикт: «ЗДОРОВ!» Я не поверил своим глазам и, чтобы удостовериться, прошел комиссию еще раз. С тем же результатом! Я всегда отчетливо понимал, что мне даже не светит пройти полный школьный курс, что надо быстрее получать специальность и работать, чтобы содержать больную маму…

Окончание следует…

газета «Истоки» № 6 (878) от 12 февраля 2014 года

#Победа80