Порушенное войной детство. Часть 3

УРОКИ ЖИЗНИ

Читать я научился самостоятельно еще до школы по вывескам и газетным заголовкам, когда проходил мимо витрин, где центральные газеты регулярно выставлялись. Но первый книжный текст не решился прочитать вслух. А дело было так. После переезда в Пугачев мы некоторое время жили на постоялом дворе, потом две семьи — нашу и жену офицера-фронтовика Бартенева с двумя дочерьми поселили в частном доме. Дочери Галя и Мила были ученицами старших классов. Галя — худенькая стройная блондинка, а Мила — полная вальяжная брюнетка. Я для них был как игрушка — они тискали меня, баловались со мной и от души хохотали, когда я на полном серьезе грозился вырасти и жениться на них обеих. Через некоторое время нас расселили: им выделили жилье в подвале (в окно были видны только ноги прохожих ниже колена), а мы попали во двор валяльной фабрики. Но контакт с этой семьей не прерывался. В одно из наших посещений Мила дала мне посмотреть большущий иллюстрированный рисунками автора том сочинений поэта В. В. Маяковского. Вот там я и прочитал заголовок поэмы «Облако в штанах» и не решился произнести вслух, думал, что ошибся, разве у облаков есть штаны? Все смеялись, но объяснить мне смысл этой фразы не смогли.

В 1944 г. в одном из писем дяде Марку на фронт я нарисовал наш дом и печатными буквами написал: ЭТО ДОМ, ГДЕ МЫ ЖИВЕМ. Марку очень понравилось. И он это запомнил.

Стабильная работа по специальности, тихая провинциальная жизнь без бомбежек и обстрелов способствовали тому, что мама постепенно пришла в себя, успокоилась, проявилась вся ее природная привлекательность. Как и до войны, она выглядела моложе своих лет. В мастерской ее уважали за умение кроить без лекал исключительно только по своим меркам, за уживчивость со всеми. Очень уважительно к ней относились и клиенты — офицеры. Мама каждому из них показывала фотографию мужа — вдруг кто-то видел его. Но нет, такого не случилось… Некоторые из офицеров пытались заигрывать с мамой. Особенно настойчив был один капитан. Мощный, почти двухметрового роста сибиряк с кудрявой темной шевелюрой и синими глазами. Многие женщины готовы были принимать его ухаживания, но мама упорно отвергала все его подарки и знаки внимания. А он, лишь бы встречаться с нею, пошил себе уже три гимнастерки! Но настал час его отбытия на фронт. Капитан отчаянно уговаривал маму заключить с ним фиктивный брак: «Я ведь смогу тогда перевести на тебя свой аттестат! Ведь у тебя сынишка! А у меня никого! А я на фронте буду знать, что меня ждет семья! Если останусь жив, сделаю все, чтобы брак наш стал истинным!» Но мама была непреклонна. Так и расстались. Подруги по мастерской ругались: «Ну и дура же ты, Шура! Чего тебе, деньги помешали бы, что ли?» Но мама так до конца своей жизни осталась верной отцу. Поэтому через 45 лет после этих событий, на гранитном памятнике на ее могиле на южном кладбище Уфы я выбил и надпись о моем отце…

Первый художественный фильм, увиденный мною, был «Багдадский вор». Тогда на городской площади, используя в качестве экрана стену одного из домов, по вечерам стали бесплатно демонстрировать трофейные фильмы. Фильм произвел на меня огромное впечатление — я потом долго тенью руки на стене изображал летящего на коне всадника. Мама из обрезков ткани при выкройке гимнастерок пошила мне кепку-восьмиклинку. Я гордо надел ее, но при первом же киносеансе вечером на площади чья-то вороватая рука смахнула ее с моей головы. Когда случались подобные неприятности, я долго не решался идти домой, боясь расстраивать маму. А случаи бывали…

Однажды мы с одним пацаном кидались на улице камнями. Я нагнулся за очередным «снарядом», а в это время камень «противника» угодил мне в голову. Весь залитый кровью, дрожа от боли и страха, я забился в дровяной сарай. Мама, придя с работы, металась в округе, уже в темноте еле отыскала меня и кое-как успокоила. А уж о ее чувствах я и не говорю!

В другой раз ей довелось пережить еще более сильное потрясение. Только она пришла с работы, как забегают соседские мальчишки и с порога заявляют: «Теть Шур! А Ваш Юрка утоп!» Она так и рухнула на сундук. Потом кинулась к реке — знала, где дети обычно купались. Уже почти без сознания встретила меня, медленно бредущего домой. А случилось вот что. Купанье наше заключалось в нырянии со старой баржи в речку против течения. Вынырнешь, а течением тебя проносит мимо баржи и прибивает прямо к берегу. Я нырнул неудачно — подпрыгнул больше положенного, перевернулся в воздухе, и меня течением затянуло под баржу. Я всегда нырял с открытыми глазами. А тут вижу в мутной воде свет, но пробраться к нему не могу — спина цепляется за корявое, все в ракушках днище баржи. Уже нахлебался воды, весь исцарапался, но кое-как выбрался к другому концу баржи и прямо там рухнул на песок и… уснул. А мальчишки не догадались обойти баржу кругом, потеряли меня…

В Пугачеве за Большим Иргизом есть парк. Дорога туда — через плотину. Однажды мы с мальчишками обнаружили там двухэтажное деревянное строение. Естественно, стали лазить, исследовать. И сквозь щели в досках на втором этаже увидели освещенные солнечными лучами, стоящие в ряд, 12 гробов с какими-то иссохшими, бородатыми старцами. Вот уж я воистину ощутил, что значит, когда говорят «кровь стынет в жилах» или «волосы встали дыбом». Нас действительно охватил ужас! Но тут откуда-то появились солдаты и прогнали нас. Я потом пытался разузнать, что это было, но никто сказать ничего не мог. А ночью я во сне так страшно закричал и задергался, что столкнул маму с сундука — мне приснилось, что я лежу в таком гробу! Мама всерьез обеспокоилась моим психическим состоянием, потребовала рассказать, в чем дело. Пришлось рассказать и выслушать упрек, что болтаюсь черт те где, а потом лишаюсь сна…

Однажды мама послала меня получить по карточкам подсолнечное масло, положенное нам на весь месяц. Я ушел и пропал. Уже стемнело, а меня нет и нет. Мама начала метаться по улицам, спрашивать у соседей, знакомых. Никто меня не видел. В конце концов она нашла меня все в том же дровяном сарае — я боялся идти домой. А произошло следующее. Получив масло и неся его в стеклянной банке, я задержался у музея В. И. Чапаева. Солнце светило прямо в окна музея и можно было видеть всякие интересные вещи этого Героя Гражданской войны — бурку, саблю, маузер. В городе была традиция: по революционным праздникам демонстрацию трудящихся всегда открывала настоящая, времен Гражданской войны, тачанка, везли которую три черных лощеных коня. Сзади торчал ствол настоящего станкового пулемета Максима. В тачанке восседали сам Василий Иванович, его ординарец Петька и пулеметчица Анка. Я, как и другие мальчишки, радовался этому зрелищу. А тут представилась возможность поближе увидеть всю легендарную амуницию! Я полез на завалинку, поскользнулся, упал и… банка с драгоценным маслом разбилась! Я уже был достаточно большим, чтобы понимать, какой урон нанес семье, ужасно расстроился и испугался: что я скажу маме?! Мама кое-как уговорила меня успокоиться и идти домой…

К концу войны здоровье мамы сильно пошатнулось: все чаще беспокоили сердечные приступы, ей стало трудно справляться с планом. Да это и не удивительно. Мама в Первую мировую войну в 1918 г. пережила эвакуацию в глубь Австро-Венгерской империи, в ходе которой переболела тифом, валялась где-то в Чехии в карантине. Потом трудное детство: мой дед, ее отец, погиб в том же 1918 г. на территории Югославии, бабушка осталась с пятью детьми одна. Старшая семнадцатилетняя дочь Эстер в 1920 г. уехала из бедной, только что получившей собственную государственность, Польши на заработки в Германию, и семья ее потеряла на 43 года! Теперь старшей из детей осталась моя будущая мама. Ей вместе с бабушкой довелось поднимать всех троих братьев. Она работала с 14 лет. К моменту установления советской власти в Станиславе она уже 34 года прожила при капитализме, хорошо знала все его «прелести». Почему она поздно вышла замуж? По тем традициям для замужества нужно было иметь приличное приданое, а где его взять? У нее был достаточно богатый ухажер, имевший собственный четырехэтажный дом. Но когда в 30-е годы наступил мировой кризис, он разорился и покончил с собой. Удачная семейная жизнь с моим отцом была нарушена началом Второй мировой войны в 1939 г., а потом сменой власти с приходом Красной Армии, а затем — нападением фашистов, новой эвакуацией, потерей родных и близких, полуголодным, нищенским существованием без собственной крыши над головой… Неудивительно, что врачебная квалификационная комиссия (ВКК) в июле 1945 г. заключила: «Может выполнять легкий физический труд». И это в сорок лет! А где он тогда был легким? Я уже тогда понимал, что маму надо беречь, не расстраивать…

А причин для расстройств и тревог было хоть отбавляй. Беспокоило поведение жившего в соседнем доме молоденького лейтенанта, вернувшегося с войны инвалидом с сильно поврежденной психикой. Он привез свою ППЖ (походно-полевую жену), совсем юную бывшую медсестру Веру, и почти ежедневно, напившись вдрызг, учинял громкие скандалы с битьем посуды, с дикими выкриками, матерщиной. Выгонял из дома свою мать и жену. До поздней ночи от него не было покоя…

Тогда на улицах встречалось много инвалидов. Мне запомнился безногий матрос, который возле базара в сопровождении трофейного аккордеона очень здорово исполнял песню «Раскинулось море широко». До сих пор эта песня напоминает мне того моряка-инвалида…

А мама стремилась домой. Но для этого нужны были деньги. Поэтому она уволилась из швейной мастерской и устроилась рабочей в валяльный цех промкомбината Пугачевского райпотребсоюза. Работа тяжелая и вредная, но лучше оплачиваемая. Хотя и на эти заработки особо не разживешься — на ее зарплату можно было купить один мешок картошки. Но все-таки… А мне нужно было окончить первый класс. Надежды у мамы ни на кого не было: муж сгинул на войне, про брата Гришу она ничего не знала, у брата Марка были свои трудности — его жена Роза изменила ему в эвакуации, не уберегла сына, похоронив где-то в Сибири. Марк писал, что жить с бывшей женой не собирается и даже сомневался, стоит ли ему после демобилизации вообще возвращаться в Станислав.

Но Марк все-таки вернулся в Станислав и начал обустраивать свою жизнь. Его приняли в Станиславский облпотребсоюз начальником отдела по открытию и комплектации торговым оборудованием всех торговых точек — магазинов, киосков, столовых, ресторанов, ларьков по всей Станиславской области. Отдел организации труда и зарплаты того же облпотребсоюза возглавляла вернувшаяся из эвакуации Роза Моисеевна Ратшпрехер. С Марком она была знакома еще до войны, когда возглавляла подпольную комсомольскую организацию в селе Лисец, а Марк уже был профессиональным революционером. Это старое знакомство и совместная работа в одной организации сблизили их. И вскоре они стали супругами.

Марк снял небольшую квартирку в частном одноэтажном доме, принадлежащем поляку Казакевичу. Это была спальня и кухня, соединенные между собой коридорчиком без окон, в котором размещалась Женя, сестра тети Розы, студентка Станиславского медицинского института.

Примечательно, что с братом Гришей Марк встретился в Станиславском горвоенкомате — они демобилизовались в один день! Когда радостные и возбужденные братья шли по улице, какой-то грузовик задел Гришу. Он упал, ударился головой о бордюр тротуара и попал в больницу. Там его нашла и ухаживала за ним довоенная знакомая Рахиль Кац, на которой он после выздоровления и женился. А Марк настойчиво стал звать маму скорее вернуться домой, надеясь на родине помочь поправить здоровье сестры. Они были погодками — мама родилась 3 июля 1905 г., а Марк — 31 декабря 1906 г. — и любили друг друга.

Продолжение следует…

газета «Истоки» № 3 (875) от 22 января 2014 года