Порушенное войной детство. Часть 1

В качестве предисловия

В редакцию еженедельника «Истоки»

Уважаемые товарищи!

Написать воспоминания о моем военном детстве меня побудила публикация в «Истоках» в № 21-22-23 за 2013 г. в рубрике «Живой голос человека» воспоминаний Валерии Соседовой «Нецентральное мое детство». Автор вспоминает маленького мальчика Юрика, эвакуированного с Украины в Киргизию. Может, именно упоминание об этом мальчике меня особо взволновало, потому что я тоже Юрик, и тоже с Украины, правда, в Киргизии никогда не был…

Уже не столь далек юбилей — 70-летие Победы нашего народа в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. Мне представляется, что ценными становятся любые, даже мельчайшие, подробности событий тех лет, тем более что свидетелей становится все меньше и меньше…

Тот, кто в годы войны жил постоянно в тылу, хоть и пережил все трудности военного времени, голод и холод, но был у себя дома, на своей земле и не может даже представить себе, что выпало на долю тех, кого военный смерч сорвал с места и швырнул в полную неизвестность, в далекие, чужие края… Я не участник ВОВ, но я ее непосредственный свидетель и как раз отношусь к тем, кого война выкинула из дома и заставила годами скитаться по чужим углам… И то, что врезалось в мою детскую память, я попытаюсь донести до читателя. Возможно, это кого-то заинтересует…

АХ, ВОЙНА, ЧТО ТЫ, ПОДЛАЯ, СДЕЛАЛА…

Когда началась Великая Отечественная война, мне было 3,5 года. Но военные действия опалили нашу семью еще раньше, 1 сентября 1939 г., когда немецкие фашисты напали на Польшу и началась Вторая мировая война.

Я родился 28 ноября 1937 г. в польском городе Станиславове (ныне это Ивано-Франковск на Украине) в еврейской семье. Отец, Адольф Самуилович, окончил немецкую гимназию и добился некоторого житейского успеха: содержал маленький железо-скобяной магазинчик — мастерскую, где своими руками ремонтировал всякое металлическое старье (замки, задвижки, дверцы от печей, дверные петли и т. п.), которые потом тут же выставлял на продажу. Отец был на три года моложе моей мамы. Они знали друг друга с детства, поскольку жили в соседних домах. Мама долго не замечала ухаживаний Адольфа, посмеивалась над ним, но он был настойчив. Мама была красива. Когда я после войны увидел трофейный австрийский фильм «Маленькая мама» с венгерской актрисой Франческой Гааль в главной роли, то поразился удивительному сходству моей мамы с этой актрисой: те же волнистые темные волосы, большие выразительные глаза, небольшая ладная фигура. Отец был светловолос, с серыми глазами, обладал разными способностями — хорошо рисовал, здорово копировал Чарли Чаплина, мог своими руками делать чудеса. Мама рассказывала, как однажды она потеряла ключ от квартиры. Отец с помощью простой дамской булавки, которой была заколота мамина юбка, смог открыть хитрющий английский замок, широко разрекламированный в то время как абсолютно надежный. Мама, Салька Изаковна, была портнихой, мастером дамского платья, но с моим рождением работать перестала, занималась только мною, единственным поздним ребенком, тем более что роды были тяжелыми, сильно осложнившими ее здоровье.

Все три маминых брата — старший Марк, средний Макс и младший Гриша — были подпольщиками-коммунистами. Из-за постоянных репрессий со стороны польских властей Макс в 1932 г. уехал в Варшаву, там завел семью и преподавал в частной школе, продолжая вести партийную работу уже в центральных органах польских коммунистических организаций. Марк стал профессиональным революционером и в 1935 г. был арестован и осужден по политическим мотивам на 5 лет. Моя бабушка, Леа Михайловна, жила со своим младшим холостым сыном Гришей и, конечно, волновалась за судьбу старших сыновей. Поэтому как только представилась возможность, а это случилось летом 1939 г., буквально за месяц до фашистского нападения на Польшу, она уехала в Варшаву в гости к Максу, оставив Гришу на попечение моей мамы. И все! Больше ни от нее, ни от семьи Макса не было никаких известий! Все это потрясло мою маму — она ходила заплаканная, какая-то отрешенная, потерянная. Радостью стало неожиданное появление в городе в первых числах сентября 1939 г. брата Марка: фашисты разбомбили тюрьму, заключенные разбежались, и Марк в одних подштанниках, в галошах на босу ногу и с шарфом на шее, кое-как добрался до Станиславова, но и тут приходилось прятаться, правда, совсем недолго. Уже 17 сентября в соответствии с договором между СССР и фашистской Германией советская Красная Армия заняла Западную Украину, почти на два года стала нашим надежным щитом от фашистов. А наш город стал советским городом Станиславом, центром Станиславской области Украинской ССР. Наступили новые времена: мой отец передал свой магазин горторгу и был назначен его заведующим, а Марк в этом торге стал какой-то значимой фигурой. Он с 14 лет работал в торговле, но был не торговцем, а достаточно известным специалистом по оформлению витрин. Хозяин двух кондитерских фабрик в Станиславове Керн даже приезжал в полицию выкупать Марка при его арестах, особенно перед праздниками.

Все было в диковинку: вместо польского языка в обиход в учреждениях вошли русский и украинский (а у нас дома, как и прежде, говорили по-польски или на идише). Народ иронично воспринимал беседы комиссаров, которые пытались донести до слушателей, что такое советская власть. Да и как не иронизировать, если комиссар берет палку, держит ее вертикально и поясняет, показывая на палке сверху вниз: «При царизме было как — сверху царь, потом всякие вельможи, капиталисты, помещики, а в самом низу — проститутки и воры. А при советской власти — все наоборот!» И переворачивает палку… Вызывали улыбку и некоторые советские термины. Например, «обком» на идиш значит «чуть живой».

Я отца не помню, но в памяти осталось: он полулежит на кровати, я лежу на нем, а по моему животу ползет игрушка — яркозеленый заводной танк…

Продолжение следует…

газета «Истоки» № 3 (875) от 22 января 2014 года