Друг моего детства

Самые дорогие люди на земле – друзья детства.

Воспоминания о них греют долгие годы.

До глубокой старости, до последнего дня.

Виктор Потанин, «Тихая вода»

В поисках нужного материала начал разбирать архив и среди напечатанных и ненапечатанных корреспонденций прошлых лет нашел письмо из родной деревни Кузеево, написанное на клочке бумаги. Буквы были стерты. Пришлось больше догадываться, но письмо прочел с большим интересом. Скупыми словами сообщалось о деревенских новостях следующее:

«Без разрешения районного руководства, украдкой, на трудодни раздали несколько фунтов зерна, вместо молока начали сдавать государству масло, питаемся в основном картошкой и сепарированным молоком. Из-за тяжелой жизни парни-фронтовики жениться не собираются. Военная одежда у них поизносилась, вместо казенных сапог в ход пошли лапти. Купить обнову нет денег. Более смышленые, как Зуфар-абый, Акрам-агай, Гали-абый подались кто в лесники, кто в районный заготскот. Как-никак, там хоть и небольшие деньги, но платят. Единственный деревенский гармонист Махмут по вечерам редко выходит на улицу. С картофельной похлебки на музыку, говорит, не тянет».

Вот такими новостями снабжал меня – ученика ремесленного училища – друг детства Рафаиль. Несколько слов написал о себе. «Председатель Исхак-агай закрепил за мной пятнадцать телят-одногодок. До осени я их должен пасти. Думаю, и зимою за ними ухаживать буду сам. А как же, ведь все лето я с ними, и теперь они стали родными. Каждый теленок знает меня по походке и по голосу. Я никогда не применял кнута, воспитывал ласковыми словами».

Вот такая простая сельская информация. Для деревенского мальчика, затем оказавшегося в городе, родимый дом со всеми радостями и печалями никогда не забудется. Когда я учился в городе, письма моего друга были как связными, и я находился в курсе всех деревенских событий.

Прочитав письмо Рафаиля, я вспомнил то далекое незабываемое босоногое довоенное и военное детство.

Он стал моим другом, когда я самостоятельно вышел на улицу на мальчишеские игры. Почти до шести лет, из-за отсутствия теплой одежды, зимою сидели дома, слушали, как ветер воет в дымовой трубе, смотрели в уцелевшее оконное стекло на падавший снег и молили Аллаха, чтобы быстрее пришла весна. После ледохода на маленькой речке Зирекле обычно наступали теплые дни, появлялась зеленая трава, и мы с другом целыми днями играли на горке или в мелком березняке ловили бабочек, забывая даже об обеде. Иногда я болел, тогда Рафаиль часто меня посещал, приносил нехитрые самодельные игрушки, рассказывал иные новости. Сам он, мой друг, никогда не болел, здоровье у него было хорошее, не по возрасту выделялись бицепсы, и бегал быстрее других мальчишек. Даже те, кто постарше, на него подымать руку боялись. Летом мы барахтались в небольшом пруду в конце деревни. Однажды я чуть не утонул, но друг меня спас. Об этом долго никому не рассказывали, боясь, что больше нас не отпустят купаться, ну как же мальчикам без воды.

В первый класс нас принимали по росту, лишь гораздо позже выяснилось, кто какого возраста. Из моих сверстников никто точно не знал, кто с какого года. Документы у всех приблизительные. Наш Благоварский район образовался незадолго до войны, а до села Буздяк, куда относилась наша деревня, было очень далеко. Так и жили, не думая ни о чем, ведь все равно из деревни никуда не отпускали, кроме учебы.

В первом классе мы с другом сидели за одной партой. Потом нас посадили с девочками: был тогда какой-то на этот счет закон. Сидя с девочками, от стеснения не знали, как себя вести, другой раз невпопад отвечали на вопросы учителя. По учебе я шел впереди друга и через полгода свободно читал детские книги. Рафаиль с самого начала особого значения учебе не придавал. Когда он научился читать, выбирал книги только про природу. Детскими сказками, как мы, не увлекался, говорил, что все это выдумано, не посмотришь и не потрогаешь руками. А вот леса, травы, цветы, животный мир – все настоящее перед тобой как на ладони. Природу он любил по-своему, особенно.

В третьем классе нам повезло. Нас учил каргалинский парень Амир Дивеев. Летом водил в лес, много интересного мы узнали из его рассказов о птицах и зверях, какие деревья растут в наших лесах, как они называются, при каких болезнях какими травами нужно лечиться. Большая заслуга Амир-абыя в том, что мы, детишки того времени, сильно полюбили природу и продолжаем ее любить. Амир-абый знал много стихотворений X. Такташа, Г. Тукая, М. Джалиля, М. Гафури и очень красиво их читал. В стенной газете появлялись и его стихи. Да, только человек с поэтической душой мог учить детей понимать классиков, беречь и любить природу.

Но наше беззаботное босоногое детство длилось недолго. Началась страшная по своей жестокости война. Мы остались без любимого учителя. Одним из первых Амир-абый ушел добровольцем на фронт. За ним ушли защищать отчизну деревенские, кто добровольцем, кто по повестке, и мы в одночасье повзрослели на несколько лет.

С фронта Амир-абый вернулся со множеством орденов и медалей. Успешно работал на партийном поприще, затем трудился на газетной ниве. Печатал стихотворения в областных газетах.

На второй год войны дети моего возраста стали полноправными членами колхоза, бригадир Хасан-агай требовал с нас, как со взрослых.

За мной и за Рафаилем закрепили двух бычков, наша задача – научить их ходить под хомутом. До войны колхоз понятия не имел о деревянных хомутах для бычков, благо лошадей было достаточно для тягловой силы. Но тут помог мастеровой дядя Дмитрий, бывший заводской слесарь, каким-то неясным образом оказавшийся у нас в деревне. Потом он обзавелся семьей и окончательно обосновался в колхозе. Он смастерил из ольхи спаренные хомуты, чтобы нагрузка бычкам была равномерной.

Бычки, почти не сопротивляясь, подчинились. На плуг четыре бычка, пара впереди, пара сзади, мы с другом погоняли, зорко следили, чтобы бычки ходили по борозде. Чуть позже из трудовой армии вернулись Гыйлван-агай и дед Гарифулла. Мы почувствовали себя свободнее, когда Гыйлван-агай стал плугарем. Относился он к нам душевно. Вовремя останавливал на передышку, показывал, где сочная трава для бычков, и разговаривал с нами мягко, ровным голосом, нотаций не читал, как дед Гарифулла. Слушались мы его беспрекословно.

На обед ориентировались по солнцу, когда тень нашего роста достигала двух шагов, распрягали бычков на перерыв, сами разводили костер на двоих и пекли по три маленьких картофелины. Запивали водой из ручейка. Так завершали весеннюю вспашку. К этому времени поспевала съедобная трава, слава Аллаху, зелень кормила и нас, и животных, тем остались живы, спасибо щедрой природе.

С наступлением сенокоса мы тоже были востребованы, по мере сил и возможностей косили сено, задыхаясь от запахов разнотравья, подвозили сено к стогам, скирдовали.

В жатву на бычках возили снопы на ток, где молотили хлеб, всегда на пару с Рафаилем, помогая друг другу.

Занятия в школе начинались после завершения осенних полевых работ, но и после уроков шли помогать: кто чистить коровник или телятник, кто следить за скотиной.

В военные годы нам почему-то всегда было холодно. Или природа на нас рассердилась, или нам так казалось из-за плохой одежды. В связи с холодами вспоминается один незабываемый эпизод.

Рафаиль случайно услышал разговор председателя колхоза с пожилой женщиной – тетей Марзией. У нее двое сыновей на войне, по закону колхоз должен обеспечивать дровами семью фронтовиков. Она жаловалась председателю на холод в избе, а председатель отговаривался тем, что никого свободных нет, одни немощные старики да школьники. Запыхавшись, Рафаиль прибежал ко мне и рассказал подслушанный разговор. Недолго думая, прихватив с собой топоры, пошли на конный двор, запрягли бычка в сани и поехали за дровишками.

Нарубили полный воз лозы, привели и свалили у дома тети Марзии.

В недетских заботах этот случай мы забыли, но в один прекрасный момент на наше имя пришло письмо с фронта от старшины Чанышева Агляма со словами благодарности за оказанную помощь его матери. Мы с другом очень обрадовались письму. К сожалению, этот солдатский треугольник не сохранился.

Семена доброты, посеянные нашими родителями и учителями в нас, дали хорошие всходы в виде нашего уважительного отношения к старшим, любви к труду во всех его ипостасях, восприятия жизни как она есть, со всеми радостями и печалями, любви к природе. Любящий природу всегда подаст руку пострадавшему, не откажет в помощи друзьям и знакомым, не пожалеет рубля нищему.

В последние годы войны мы работали бесплатно, на одном энтузиазме.

Малик-бабай научил нас отбивать литовки. Из-за плохого зрения у него получалось медленно и плохо, у нас быстрее и лучше, косарям простаивать не приходилось.

Несмотря на трудности, время шло неумолимо медленно, но мы росли. Иногда, отдыхая на сеновале, предавались мечтам, ведь когда-нибудь должна же кончиться эта война. Рафаиль любил природу, поэтому хотел стать лесником, беречь от браконьеров лесные богатства. В последний год войны в соседнем селе Иваненково мы окончили семь классов, надо было думать о дальнейшем: быть коренным колхозником, глубоко пустить корни в деревне или учиться дальше. Все лето об этом размышляли. Веское слово сказал мой друг Рафаиль.

– Знаешь что, ты всегда учился хорошо, поезжай в город, а я останусь дома, буду деревенским жителем.

Свою судьбу без вмешательства матерей решили мы сами. Отцов у нас не было.

Началась подготовка к моему отъезду. Из кусков фанеры смастерили маленький чемоданчик, несколько раз сходили на убранные поля совхоза «БашЦИК». Собрав колосья, подсушив их, пропустили через ручную мельницу. Перед дорогой мать испекла несколько лепешек. В последнюю ночь мы с Рафаилем не спали, мечтали о счастливом будущем и не знали, что многим мечтам не суждено будет осуществиться. И главное, мы еще не знали о самом печальном.

Утро выдалось пасмурным, под стать нашему настроению. Моросил мелкий дождь. Мой путь лежал через районный центр Языково на станцию Благовар, откуда я на «товарняке» добирался до Уфы. Мать сказала напутственные слова:

– Тебе уже четырнадцать лет, пора быть самостоятельным. Учись хорошо. – Сказала и ушла на ферму.

Мы стоим на невысокой горке. Отсюда деревня в двадцать дворов видна как на ладони. Смотрю на родной дом, единственный большой, добротный, под железной крышей. Еще до войны, организовав в этом доме школу, нас переселили в баню. Но и там долго жить не пришлось. Приезжая учительница Раиса Аминова добилась в милиции, чтобы баню отдали в ее распоряжение. Таким образом, свое детство провел я на улице. Теперь прощаюсь с этой улицей и с детством. Тогда мною овладело двойное чувство: печаль и радость, я уезжал от людей, отправивших моего отца на долгие годы в Сибирь.

Пожав по-мужски друг другу руки, мы расстались. Я шел навстречу будущей неизвестной судьбе, время от времени оглядываясь назад. Рафаиль стоял на месте, изредка махая рукой.

К городской жизни я привыкал трудно. Хотя нам, учащимся трудовых резервов, по карточкам отпускали по семьсот граммов хлеба, одевали и кормили бесплатно. А в деревне куска хлеба мы не видели месяцами. Рафаиль писал редко, потом совсем перестал. В конце ноября сорок шестого года получил коротенькое письмо от его брата Аксана с сообщением о болезни моего друга. Приехал к нему в декабрьские холода. Он лежал на деревянной лежанке, прикрытый старым одеялом. Молча подал руку, говорить у него сил не было. Так я простился с другом детства навсегда.

... Та осень была безжалостно холодной, шел снег с дождем. Рафаиль в ветхой одежде пас телят и простыл. Лежать не стал, думал, вот-вот пройдет, надеялся на свое здоровье. А болезнь потихоньку точила изнутри, и Рафаиль свалился с ног.

У меня до сих пор не укладывается в голове, как самый внимательный из всех председателей колхоза Исхак-агай не догадался распорядиться, чтобы Рафаиля отвезли в Языково в больницу.

Колхоз «Тряк» лишился своего самого молодого и старательного животновода. А Кузеевские леса остались без будущего заботливого лесника.

На деревенском неухоженном кладбище, где похоронен мой друг, покоятся два моих деда, две бабушки, родные дяди и другие родственники. При посещении кладбища в первую очередь подхожу к небольшому холмику с еле разборчивой надписью на небольшой дощечке без всяких дат:

Саитгалеев Рафаил

Но я-то знаю, сколько было ему годков. Вечно молодой мой друг, не успевший полюбить и познать горячее дыхание и сладких губ девушки. С приходом весны благоухают цветы на его могиле, на деревьях поют птицы. По осени ветер стелет желтую листву. В природе осень приходит каждый год у человека только однажды. Что делать, время бежит быстро, покрывая наши головы сединой. Но, несмотря ни на какие невзгоды и неполадки, стараемся не сдаваться, не держим обиды на тех, кто был сильнее тогда и потом. Мне обо всем напомнило пожелтевшее от времени письмо друга. Я вроде бы пережил вторично наше детство.

«Истоки», № 18 (208), сентябрь 1999. С. 9