Фрагменты из воспоминаний футуриста. Часть двадцать третья

ПИСЬМА

А. Г. Островскому

4

1933, мая, 14

64 East. 7th St. N. Y. C. c/o Russky Golos. David Burliuk

Дорогой Арсений Георгиевич!

Ay! Ay! Сколько лет, сколько зим от вас ни весточки! Где вы, что с вами. Смотрю на прекрасный, выпущенный вами томик «Тургенев» и вспоминаю вас. Вы одобрили писания Мар. Ник., и мы всегда вас чтим дружески.

Мне все из СССР бросили писать, за исключением одного друга с юга и писателя (не слепого и не глухого) из города Глухова. Я получил из ГИХЛ, Москва, от зав. главной редакцией Булгакова от 20.IV. 1933 за № 3279. Булгаков пишет: «В тек. году мы могли бы издать том ваш. воспоминаний. Для сего необходимо иметь их здесь для ознакомления». «Таким образом окон. реш. вопроса об издании ваш. мемуаров возможно л. после получения от вас рукописи их для ознакомления».

Адрес: Москва, ул. 25-го Окт, 10, ГИХЛ. Гл. редакция. Булгакову.

Как вы думаете — если у вас вами подготовленный к печати том «Фрагментов» не запропастился — надо сделать оговорку, что «это было давно», когда многие упомянутые были живы и т. д., дополнить примечаниями о многих книгах соратников, которые за эти годы выскочили в свет, и всю эту легко победимую булгаковыми армаду двинуть на бывшую Никольскую, в Москву. Я желаю, чтобы сие было под вашей редакцией («Я — не Тургенев, я другой…»), и если будут от успеха бряцания червонца, то оные раздробились бы, как говорят в Одессе — ровно «напополам».

У меня в СССР имеются сестра и теща — 50% пойдут им, а 50% многоуважа[емому] Арсению Георгиевичу, редактору фрагментов, и… хотелось бы, чтобы и других моих [произведений] в будущем. Мной готовится к печати том «Первые 25 лет моей жизни». Мы живем, страдаем, устраиваем выставки, открыли школу, худож[ественную] галерею. Денег теперь мало. Издавать не можем. Дружески обнимаю вас. Привет от М[арии] Н[икифоровны].

Давид Д. Бурлюк.

5

1933, августа, 9

David Burliuk, 321 East, 10 Street New York City

Дорогой Арсений Георгиевич!

Сейчас я вновь получил любезное письмо от Булгакова, из Гихла, на этот раз с копией вашего ответа на их запрос прежний к вам о высылке им рукописи моих мемуаров. Мы с вами никогда не были знакомы лично. Я вас знаю по многим письмам, полученным от вас за последние года и по 2-м книгам, кои вы по почте любезно подарили мне и Марии Никифоровне: «Тургенев» и «Сатира» (к сожал., 1-го тома у нас нет). Я вообще ничему не удивляюсь и, будучи оптимистом (циником), никогда не беру ничего близко к сердцу. Мария Никифоровна, наоборот — верит людям — а поэтому ее разочарованиям, обычно, нет потом предела. Касательно «мемуаров» теперь надо углубиться в прошлое. Они были составлены — 6 и 4 года назад. Когда и Репин, и Маяковский были еще «в живых». Когда Лившиц не писал еще своих мемуаров, и таковые Каменского не были еще окарандашены и обгосиздатены. То ж касательно и Шкловского, лягнувшего меня, за здорово живешь, в знак благодарности, видимо, что он дебютировал когда-то в зале Петровского училища у меня на лекции (исторической) «Пушкин и Хлебников». Я все это привожу на память, чтобы намекнуть, что мемуары мои в свое время были и «законченными и новинкой».

Но — они: 1) лежали у Лившица, который сам начал после этого писать мемуары (это дало ему мысль писать «под другим углом»). 2) Их читали с эстрады «кусками»; многие их слышали, а также и многие редактора просматривали, когда вами делались (самоотверженно) попытки провести их через журнальные Сциллы и Харибды. Книжка высыхала и выветривалась ароматом своим. Все сие привожу на память, а также и ваши отзывы о мемуарах одобрительные, а также и то, что в свое время мемуары, по вашему указанию, дополнялись «с верхушкой» — до предела, чтобы они были законченной книгой. И потом мы имеем письма, в которых вы высказывали на них взгляд, что «книга готова», но что температура окружающая мешает ее росту. Все сие пишу, чтобы указать, что вина, что теперь они носят «не вполне законченный характер», не наша, не ваша, а только времени и обстоятельств, что рукопись залежалась и другие (многие) рукописи обогнали ее и успели «посадить под корыто», выскочить замуж ранее. Я вообще не расстраиваюсь и никогда не обижаюсь. Мария Никифоровна — очень расстроена. По совести, я уже забыл рукопись. Поэтому есть один путь единственный: оба варианта и оригинал (от Лившица) прошу вас всегда все хранить у себя, я Бена люблю, но он ко мне относится часто несправедливо — свысока, что объясняется его сугубым субъективизмом. Поэт-лирик не может быть иным. Вы же, как я имею основание полагать, человек — спокойно отражающий и Тургенева, и шумы футуристического прибоя.

Путь единственный: и оригинал, и копию, вами проверенную к печати, — выслать сюда мне, и тогда я буду видеть, что нужно, можно добавить. Булгаков желает рукопись получить через вас. Так и будет. Я хочу, чтобы мемуары выходили под вашей редакцией (или с ваш. ценными комментариями); я ценю вашу научную объективность и обстоятельность. Я восхищаюсь обеими книгами, присланными вами за океан в наш библиотечный шкаф.

И немедленно я и Мария Никиф. вышлем вам ваш вариант и массу добавок к нему для окончательного вашего комбинирующего, оформляющего просмотра. Передайте дорогому Бену самый нежный привет. Он уже 2 года не пишет, что указывает на его любовь к нам.

Я опять печатаюсь в местном коммунистическом «Новом мире», там же помещаю отчет о вашей книге, любезно присланной вами.

Привет от Марии Ник. Всего доброго.

Книгу «Маяковский и современники» — разрушать никак невозможно. Она должна быть совершенно отдельной. Вл. Вл. Маяковского (1911–1915) первых лет, до Брика (1915 год), никто кроме меня и Марии Никифоровны не знает и описать не может. Это — ценный материал, и ломать его не имеет смысла.

Наш семейный архив (письма — материалы о Хлебникове и Маяковском): 1) Кунцево (под Москвой, Б. К. Лифшиц. Портрет работы Д. Бурлюка. 1910-е дача бывш. Горбунова, около больницы) и 2) Дом печати в Москве, в подвале лежал. Там надо искать даже рукописи Хлебникова. Никто не интересуется и не ценит.

Дружески обнимаю вас и прошу выслать обе рукописи: и оригинал, и ваш вариант — на показ сюда, для контакта с новым материалом, который я сейчас набросал.

Ваш D. Burliuk.

Э. Ф. Голлербаху*

1

1929, ав[густа], 15

Многоуважаемый гражданин Голлербах.

Издательство Марии Никифоровны Бурлюк в настоящее время подготовляет к выпуску в свет монографию на русском языке о «Жизни и творчестве Н. К. Рериха». На днях по поводу этой книги я виделся с Николаем Константиновичем и говорил ему о Вас.

Он поручил мне передать Вам лучшие пожелания, а также просил отправить Вам две книги, в которых Вы найдете целый ряд прекрасных репродукций с позднейших произведений интересного мастера. Книги Вам высланы посылкой, они по-американски, ослепительно изданы.

Ваше письмо порадовало меня и Марию Никифоровну, так как нам лестно то внимание к нашей деятельности, которое обещано любезно Вами. Все Ваши издания меня чрезвычайно интересуют, так как книги — моя страсть, а особенно по искусству.

«Русский голос», одним из редакторов которого я состою в течение шести лет, является строго советской газетой, защищающей интересы нашей Великой Родины в стране хищного капитализма. Ни в какой другой газете я и не стал бы сотрудничать!

В ожидании от Вас приятного ответа,

с товарищеским приветом Давид Д. Бурлюк.

2

1929, окт[ября], 2

Многоуважаемый Эрих Федорович!

С большим прискорбием узнал от супруги Вашей, что Вы находились так долго в госпитале; надеюсь — сейчас опасность миновала, и Ваши силы укрепились. Открытка (17 сент[ября]), из которой я был информирован, написанная Ваш[ей] супругой М. Голлербах, мной получена сегодня. Выразите ей мою благодарность за внимание. Н. К. Рерих интересовался Вашей крит[ико-]лит[ературно-]худож[ественной] работой. Напишите ему о получении книг: Roerich Museum, 310 Riverside Drive, New York City, U. S. A.

Через 10–12 дней выйдет в свет моя монография (в издат[ельстве] Марии Никифор[овны] Бурлюк) о нем, и я Вам ее вышлю.

Привет супруге Вашей. Вам желаю всех благ. Мария Никифоровна приветит вас обоих.

Давид Давидович Бурлюк.

3

1929, октября, 30

Многоуважаемый Эрик Федорович!

[Адрес профессора] Н. К. Рериха: N. К. Roerich. 310 Riverside Drive, New York City, U. S. A.

Относительно сотрудничества в «Русск[ом] голосе» спрошу на днях у хозяев, показав Ваше письмо. Условия, вероятно, очень скромные.

Спасибо Вам за добрые вести о Вашем здоровье. Мы с Марией Никифоровной — рады.

Спасибо за присланные книги — за нежные надписи; для меня «отсталость» — слово невнятное. Я принимаю искусство, или форму, — и допускаю все формы. Искусство никогда не может быть преступлением, ибо этика и эстетика два разные понятия (с легкой руки Льва Толстого их начали смешивать).

Очень любопытна книга об Ал. Н. Толстом. Стихийно талантливый человек (массово-доступен). Но книги все еще на [не?] прочитаны; так всегда со мной — часто потом… полюблю и оценю.

«Вестник знания» прислал мне Вашу «Историю искусств». Эта книга будет для меня настольной; ведь без предела: история искусства; полет времени.

Справьтесь, пожалуйста, в «Вестнике знания», куда они дели мою очень хорошую статью «Об Эдгаре По в Нью-Йорке». Там были 2 рисунка от руки. Заберите их и оставьте себе, если варварство их не уничтожило. Этот материал в СССР неизвестен, а я его здесь собрал, на месте, ходил, мерял, рисовал с натуры.

Пишу Вам на корректуре книжки о Рерихе нашей с Марусей. В конце этой недели она выйдет наконец (уф!) в свет, я поеду к нему с ней и там переговорю с ним относительно Вашей брошюры «Картины Н. К. Рериха в музеях Ленинграда, СССР». Мы можем здесь издать эту брошюру в нашем пролетарском издательстве (строго советском). А Н. К. Рерих сможет слегка отгонорарить. Долларов — 50 — олл райт?

Жму Вашу руку. Привет супруге и от супруги М[арии] Н[икифоровны].

Давид Бурлюк.

Продолжение следует…