Моя литературная жизнь. Часть тридцать четвертая

Что касается толстых журналов, то ежегодно я отдавала подбор в «Новый мир», подбор выходил. Было даже две радиозаписи для православного радио, которые сделал Крючков. Но никакой другой журнал как поэта меня не видел. «Знамя», когда там появилась мудрая и широкая Ольга Балла, стал брать мою эссеистику, но мне скоро стало понятно, что лучше не сотрудничать со «Знаменем». «Дружба народов» хамски отказала в публикации, хотя меня представила им в письме их автор Елена Лапшина.

То есть, существование мое в литературе было шизофреническое: вроде бы я есть, но не своя. Вроде меня и нет (как в нашумевшем учебнике «Поэзия», который до сих пор лежит в «Москве»), но на меня ссылаются. Все это скоро надоело. Чтобы избежать резких жестов, я куда-то ходила и что-то говорила, замечала, что меня не слушают, потому что слушают своих, и это была слабая позиция. Я стала понемногу сбрасывать обороты.

Тогда же появилась идея написать новый роман. Автобиографического материала было предостаточно, но в фокусе у меня тогда было именно время: скользкое, стылое, обманчивое, середина 90-х. Воспоминания о нем вызвала моя тогдашняя среда: тоже обманчивая и по сути обывательская. Тусовщики девяностых были вполне приземленными людьми. Литераторы 2016 года тоже умели извлекать выгоду из всего, и прежде всего из сети. Та же тусовка.

Работа пошла как бы сама собой. С нынешней точки зрения роман мой кажется мне немного более взбалмошным, чем следует. Но тем не менее ни сюжета, ни героев я бы не изменила. Получился роман без положительного героя, а это попробуй, напиши – «Неоконченная хроника перемещений одежды». В одной рецензии на этот роман критик сетовал, что герои аморфные, что у них нет постоянной работы, что нет четких целей. Можно было сказать коротко: роман без положительного героя.

Надя Делаланд, с которой я не то чтобы дружила, но придерживалась положительных контактов, пришла работать в ЭКСМО, в отдел художественной прозы. Там же оказалась и Ганна Шевченко, с которой в начале 2017 подружился Дарк. Я выслала рукопись Наде, а она перенаправила меня к Валерии Ахметьевой. Та показала роман куратору отдела, тот сказал: «Какая странная проза. Не то Майя Кучерская, не то Егор Радов». И роман был одобрен.

2 июня 2017 прошел в библиотеке Трифонова мой авторский вечер, названный «14+». Я читала стихи, показывала клипы. Народа было мало. Помню, особенного энтузиазма у меня не было. Помню, что был холодный солнечный день. Тогда мало кто из поэтов баловался медиа-выступлениями, хотя это уже становилось хорошим тоном. Но для медиа-выступлений нужно подходящее оборудование. Я же делала медиа-выступление на коленке, с одним ноутом.

А тем временем появился «Стеклограф», рожденный амбициозной Даной Курской, дамы с нахальным взглядом дворовой девчонки.

Дана представляла тогда альтернативу Борису. Он эстет, умница, капризуля и москвич. А она маленькая большая деловая леди и провинциалка. Это ее не смущало, наоборот, давало стимул, как интереснее себя подать. У Даны была ивентовая компания «Романов», названная в честь императора Петра Второго. Это была изюминка: празднества восемнадцатого века отличались пышностью и неожиданными ходами, если верить истории.

Стихи Даны мне показались интересными: взрывной темперамент и холодный цинизм. Людмила Вязмитинова, по своему обыкновению, считала ее восходящей звездой.

Идея создания собственного издательства, видимо, у Даны была давно. Она не раз говорила на вечерах, как именно возник «Стеклограф». У основания стояли, среди прочих, Мария Мельникова, интересный поэт, и Вячеслав Памурзин, знакомый мне по «Акупунктуре» и подборам на конкурс «Стихи». Когда-то я поставила ему высокий балл. Удивительный был человек. Марию Мельникову я отличила от других на одном фестивале. Сдержанные лингвистически интересные тексты, а харизма такая, что все вокруг крутится и вертится. Невероятно витальный человек, глубокий и трепетный. В общем, издательство «Стеклограф» собрало кажется самых ярких авторов того небольшого периода.

Новые знакомства не заставили себя долго ждать. Диана Рыжакова еще сохраняла невероятную красоту и стройность. Ее стихи меня привлекли как-то иррациональной схожестью со стихами Елены Шварц. Так ветви деревьев волнуются: и ритмично, и вразнобой. Светлана Шильникова вызвала симпатию сразу. Она чем-то походила на олененка. Так круг моего общения почти полностью поменялся. Хотя оставалась Людмила Вязмитинова, которая к тому времени окончательно вернулась в Москву, что было непросто: у Андрея Цуканова были проблемы с сердцем. Люда вела свои вечера в Трифоновке: дискуссии, тематические собрания, и порой это было интересно.

Мемориальный вечер памяти «Окрестностей» прошел осенью 2017. Были Максим Волчкевич, Евгения Кайдалова, Майя Шполянская, Анна Сахарова, художник, а вот Корецкого не было. Я немного послушала, что говорят, потом выступила. А когда начала читать стихи Шостаковская, тихо и уверенно ушла. Был мягкий теплый осенний дождь.

Уже в 2017 образовались «Майфест» и «Майпрайз», фестиваль и премия Даны Курской. «Майфест» представлял собою великое шествие поэтов, какое даже файзовским фестивалям не снилось. Пять дней в Москве, день в Петербурге и день в Челябинске. Площадки «Майфеста» в Москве были статусные. Дана придумала дать каждому дню в Москве название-маячок и уверяла, что не стоит всерьез воспринимать это название. Но как-то случилось, что меня определили в Твин Пикс и я постаралась отыграть роль. «Она похожа на Донну и на Одри», – представила меня Дана. Кто помнит сюжет, Донна и Одри – сестры. Я поначалу с удовольствием бегала с камерой все пять дней, но в 2018 мне это надоело.

«Неоконченная хроника перемещений одежды», так я назвала свой новый роман, должен был выйти весной 2018.

Новый 2018 в Отрадном встретили почти семейно: были Байтов и Света Литвак, они вообще приезжали сравнительно часто.

13 января состоялась новая «Красная башня», с гостями из Петербурга. Из поэтов был Владимир Бауэр, с ним была Юля Медведева, в которую Дарк влюбился. Особым гостем стал Андрей Фамицкий. Удивительное сочетание предприимчивости и какой-то потусторонней задумчивости. Он пришел с Клементиной Ширшовой. Это прекрасная пара.

Из новых для «Красной Башни» лиц особенно отмечу Игоря Караулова. Дарку его стихи понравились сразу и безоговорочно. Игорь охотно отзывался на приглашения. Но один раз его что-то раздражило, и он довольно резко ушел. Я понимала: читать без отдачи – это себя не уважать. Я могла, например, но не считаю, что это хорошо. Игорю было можно. Я сразу ощутила масштаб и энергию этого поэта.

В мае вышла «Неоконченная хроника перемещений одежды». Пошуршав по знакомым, я поняла, что будут и рецензии, и презентация. Надя Делаланд сделала для Эксмо интервью, а замечательный Александр Чанцев, которого я для себя называла «наш Чарльз Лэм», сделал большой диалог в «Блоге перемен». Презентация состоялась в Некрасовке, бывшей тогда местом популярным, с небольшим количеством людей, но в том числе и из мира моды. Довольно любопытное было мероприятие. Много беседовали об одежде как отражении времени. Вспоминали и дни былые. Я довольна была, что Валерия Ахметьева так оживленно участвует в обсуждении. У нас оказалось много общего.

Лето 2018 оказалось насыщенное. Я занялась ремонтом в съемной, надеясь расположиться там надолго, вложила весь гонорар и часть пенсии, но как-то выходила из тяжелого финансового положения.

На вечерах тогда выступала довольно много. Это было время, когда мои знакомые по концу нулевых были увлечены неомарксизмом и трансгуманизмом. Людмила Вязмитинова даже устроила круглый стол по трансгуманизму. Особенных познаний в неомарксизме у моих знакомых я не наблюдала, хотя и сама знала немного. Но кое-что скачала и почитывала. Например, «Тюремные тетради» Грамши. Однако молодежь предлагала какой-то свой неомарксизм. Политизированность была очень резко выраженной.

Тогда же наметилось разделение. Из той стороны, которую я прочно и молча заняла, мне был интересен Платон Беседин, крымчанин. В крупных очках, с мягким пряным южным говором и движениями абсолютного журналиста. «Дети декабря» мне увиделись новым и горячим в литературе, несмотря на то, что книга составлена была наскоро и еще сырая.

О прозе Захара Прилепина тогда только ленивый не говорил, так так с «Саньки» прошло уже десять лет, и деятельность Прилепина переросла рамки текста. Захар вообще анти-постмодернистский проект сам по себе. Но тогда его проза меня не привлекала, мне чудился в ней абрикос без косточки. Но у Прилепина тогда главное было впереди.

Время было яркое: с одной стороны Донбасс, с другой стороны – трансгуманизм. Война витала в воздухе пылью.

В круг вопросов трансгуманизма входила и проблема искусственного интеллекта. Почему она так увлекла Людмилу, я так и не поняла, но Люда на каждом вечере говорила что-то, что можно было перевести как: скоро машины стихи за вас писать будут.

Фемповестка приобрела почти уродливые формы. Так что мой роман оказался в модной теме. В беседе с Чанцевым в «Блоге перемен» я проговорила некоторые моменты.

Ремонт на Алтайской, где я тогда жила, закончился в августе.

В конце августа Людмила отмечала свой и одновременно Андреев день рождения, у них небольшая разница. Люда родилась 25 августа, а Андрей 30-го. В квартире на Проспекте Вернадского собралась довольно симпатичная компания. До темноты гуляли по парку.

Из моих знакомых тогда сравнительно теплые отношения были с Татьяной Виноградовой, с которой у нас было много общего во вкусах и взглядах, и с Анной Виноградовой, поэтессой и ученым. Они были однофамилицы, разного возраста, но мы втроем некоторое время составляли треугольник Виноградовы-Черных: книги, отзывы, выступления. Татьяна была опытным верстальщиком, она помогала Анне с книгами.

Из новых знакомых – поэт Николай Васильев, который довольно долго снимал комнату в Отрадном и Юлия Тишковская. Коля был чистый гений: неуправляем, ярок и вдобавок забавно картавил. У Юли была внешность, напоминавшая о блондинках Возрождения. Ее тихие теплые стихи обращали на себя внимание в общем потоке. Оживились мои отношения с Машей Поповой, которую знала по выступлениям на проектах Бориса Кутенкова. Мягкий взгляд, легкая растерянность и море доброжелательности. Мы перебрасывались комментариями в соцсети, при случае довольно мило беседовали.

Женя Баранова сразу завоевала множество симпатий. Вечер в Булгаковском, на котором было представлено ее «Рыбное место», вероятно, был самым красивым вечером в том сезоне.

Женя приятельствовала с Анной Маркиной, знакомой мне еще по первым «Полетам» довольно приятными стихами и внешностью бурятки. Они и создали «Формаслов», который сейчас держит хорошие позиции среди литсайтов.

«Формаслов» можно назвать первым сетевым порталом с расширенными возможностями. Если «Лиtеrrатура», которая к тому времени ушла от Андроника Романова к Наташе Поляковой, кстати, довольно заметному автору, пыталась охватить все виды работы: проза, поэзия, рецензии, а еще коснуться театра и мероприятий, и все под жестким контролем редакции, то «Формаслов» создал отдельные авторские страницы для каждого из редакторов. Отчасти это напоминало древнюю антологию «Девять измерений», отчасти журнал «Артикуляция», но сверстан был намного уютнее и пластичнее. В чем-то он был удобнее почти совершенной «Текстуры», которой занимались Клементина и Фамицкий. Важный момент той литературной жизни составляют склоки и выяснения. Но я не участвовала в них и потому не особенно помню, в чем было дело. Так или иначе, Борис Кутенков ушел из «Лиtеrrатуры». А недавние коллеги – Дана, Борис и Клео – перестали общаться.

Продолжение следует…