Моя литературная жизнь. Часть тридцать вторая

Точно не помню, но скорее всего именно осенью 2013 на ВДНХ состоялась презентация моих книг, вышедших в ЭКСМО, и отголоски этого события шли весь 2014 год. Были эфиры, два или три, презентация в «Читай городе» и «Бибилио-глобусе», но это, вероятно, тоже 2013 год, самый конец. Все эти моменты оживили вкус к прозе, особенно после выхода «Приходских повестей». Так что роман я написала с азартом и быстро. Быстро он был и опубликован, в 3 и 4 номерах «Волги» за 2015 год.

В декабре 2014 года вышла «Солнечная», книга стихотворений, которую я считаю одной из лучших у себя. Идея выхода книги принадлежала Месяцу. Оглядевшись вокруг, я сообразила, что достойной презентации у «Солнечной» не будет, и отказалась от самой идеи. Отзывы на «Солнечную» были приятные.

Автор предисловия к «Солнечной» – Вера Котелевская, филолог из Ростова. Она, кажется, именно зимой 2014 приехала в Москву, и мы погуляли по зимним набережным.

Людмила была человеком чутким к конъюнктуре. Прочитав «Солнечную», она заявила: «Наташа, ваша книга слишком аристократичная». Это надо было воспринимать как комплимент, но я восприняла, как было сказано: ваша книга не займет верхние позиции в современном рейтинге. Людмила тогда плотно общалась и с Борисом Кутенковым, и с Даной Курской, у которой еще не было «Стеклографа». А эти люди уже жили в мире рейтингов. Так что рейтинг уже тогда было понятие основное для стихотворений и поэтов.

Примерно в это же время Константин Кравцов стал писать по-новому: длинные строчки, длинные плотные тексты с красивыми названиями.

– Кравцов вас обыгрывает на вашем поле, – сказала Людмила. Таково мнение критика. Я только плечами пожала.

Сам Кравцов, независимо от Людмилы, ее слова подтверждал, хотя и высказался по поводу одного стихотворения в «Солнечной»:

– Вот тут отличные первые две строчки у тебя. Это поэзия. А все остальное, имхо, литература.

И сетевое «имхо», и ненавязчивая резкость во фразе Кравцова были как раз признаками новой литературы. Много новых слов, много имитации.

Все эти высказывания Людмилы и Кравцова были о том, что старое сообщество распалось, а вкусы нового гораздо более примитивные. Однако активность в социальных сетях для пишущего стихи человека стала необходимостью. И все новые персонажи в районе «Полета разборов» возникали именно из сети.

Всеволод Емелин и Евгений Лесин, при всей разнице внешностей, поведения и стихов, представляли нечто единое: сатиру. Хотя стихи были вполне серьезные у обоих. Это были старой школы люди, популярность которых в сетевую эпоху возросла кратно. Емелин тогда был пластичен текучей пластикой, в нем было нечто наивно-люмпенское. И еще подкупающая улыбка. Лесин, наоборот, создавал образ разбушевавшегося интеллигентного алкоголика. Его короткие высказывания могли раздражать, но они раздавались в нужный момент и по делу. Ко мне от отнесся с симпатией.

О петербургском големе Евгении Мякишеве я узнала от Полонского, которому стихи Мякишева очень нравились. Но Мякишев не Антон Адасинский из «АВИА», он мог только нахамить, ровно настолько, чтобы вызвать вежливый и злой ответ. Скончался Мякишев не так давно, в Петербурге.

На одном из заседаний «Красной башни» совместно с объединением поэтов «Кастоправда», где принимали участие Полонский, Ташевский, Яковлев и Филимонов (он снимал), возникла одна квача. Мякишев на голубом глазу во время трансляции «Красной башни» написал в комментарии: «Какие тут страшные женщины». Девушка Филимонова Оксана (она очень красива) сдержанно и коротко ответила Мякишеву, на «вы».

Теперь понятно, что такое комментарии в социальной сети?

Кравцов тогда, кажется, получил премию «Нового мира». Я была на этом пафосном вечере в Чеховке. Косте вообще часто везло, но он того стоит.

Андрей Витальевич Василевский довольно часто появлялся на литературных вечерах. Неторопливый, спокойный, часто с камерой. Павел Крючков со свойственной ему артистичностью создавал образ грозного правителя «Нового мира», но живой журнал и соцсеть Андрея Василевского говорили о человеке с очень широким кругозором и совершенном семидесятнике. Василевский очень отличался от прочей литературной публики. Он всегда был щеголеват и подтянут. По крайней мере я другим его не видела.

2013-2014 год – для меня это время короткого, но очень интересного знакомства с людьми, знавшими Евгения Всеволодовича Головина. Первое выступление на «Поэтической вселенной Головина» в мае 2012 года развилось и имело продолжение, как и сам проект, благодаря усилиям Елены Головиной.

Когда именно в 2014 году состоялся второй сезон «Поэтической вселенной Головина», не помню, но я в нем участвовала. Мне доверено было озвучить небольшой текст Головина о дендизме и написать к нему нечто вроде комментариев. Тогда же я увидела выступление Гейдара Джемаля и могу сказать, что это лучший оратор, которого я слышала. Дугин немного шаманит, как бы вызывает некий дух. Джемаль был в стихии рассказа как рыба в воде.

Лена Головина примерно в это же время приглашала меня на посиделки, и я не раз видела и слушала Юрия Мамлеева. Он напоминал серебряную скалу: конический череп, тихий голос – и люди вокруг как волны. Тогда же Лена затеяла издание книги воспоминаний о Головине, и мой текст туда взяли.

Переход из 2014 в 2015 год не помню четко. Вероятно, это был первый год, когда я смотрела на новый год «Солярис», а на Рождество – «Обыкновенное чудо».

8 января состоялась очередная «Красная башня», на которой читали стихи Екатерина Завершнева, Елена Генерозова и Тамерлан Тадтаев.

Стихи Тамерлана, присланные на «Русскую премию», высоко оценил Дарк. Мне они очень понравились. Так завязалось довольно долгое приятное знакомство. Тамерлан довольно часто бывал в Отрадном и порой привозил домашнее осетинское вино. Невысокий, с движениями бродяги, он не производил впечатление человека, побывавшего на войне. Но его боевой опыт чувствовался: то в интонации, то во взгляде. Тамерлан мало говорил о войне. А если и говорил, то вспоминал либо нечто абсурдное, либо нечто забавное. Кроме стихов у него оказалась удивительная проза. Книгу «Иди сюда, парень!» считаю одной из самых значительный прозаических книг в 2016 году. Впоследствии Тамерлан (или Таме, как его все называли) займется кино. Появится довольно острая документальная лента о том, что было на самом деле в 2008. Но известности эта лента так и не получила. Пожив в Москве, Таме понял, что лучше плыть по течению.

Весной 2015 в Отрадном побывала Жанна Сизова. О ее стихах мне рассказал ДК. А я спросила ее адрес. И мы заочно подружились. Оказалось, Жанна большеглазая и очень миниатюрная, почти как я. При общении такое чувство было, что в ней все время горит какое-то пламя, язычки которого выплескиваются наружу. Но вполне понять, что внутри невозможно. С появлением в моей жизни Жанны оживились петербургские воспоминания. Она прекрасно знала петербургских людей. Кривулина просто обожала. Было интересно узнать, как наши общие знакомые видны с другой точки зрения.

В феврале покончил с собой Виктор Иванив, поэт, исследователь творчества Хлебникова. Он написал «Тетракнижие пения», рецензию на мои «Письма заложника». Я знала Витю лично совсем немного, но мы довольно плотно переписывались. Это был еще один звоночек в будущее. Неординарно мыслящий человек не смог сохранить себя в наступившем хаосе. Можно сколько угодно говорить, что Витя был больной, но основной проблемы это не отменяет. Я в переписке особенного безумия со стороны Вити не видела.

Виктор был подтянутый, светло-рыжий (а это моя слабость), довольно сильный физически, с движениями вежливого зверя: то осторожными, то стремительными. Когда его несло, он, кажется, мог дом на дом бросить. А несло его часто. Человек-вихрь. У него было что-то в поведении от покойного Всеволода Некрасова. Лицо и одежда были совсем неприметные. И не подумаешь, что это утонченный и очень чуткий человек.

Витя автоматом вошел в клуб «Они ушли. Они остались», и я, с подачи Бориса, что-то написала и где-то выступила с трогательной речью.

Наши отношения с Борисом тогда напоминали бартер. Если мне было что-то нужно: например, опубликовать неформатный текст, Борис шел навстречу, но подбрасывал мне нечто вроде работы. То рецензировать стихи на «Полет», то короткое эссе к одному из своих проектов. От огромного пространства окучиваемых авторов мне порой становилось не по себе.

К весне 2015 оказалось, что мой роман «Слабые, сильные» вошел в длинный список премии «Большая книга». Невесть что за счастье. Пришлось выдержать пару-тройку неприятных процедур: неси туда, стой на месте, беги обратно. В руководстве премии тогда был бардак. Тогда носились с новым Водолазкиным и Яхиной. Судя по сумме отзывов, Водолазкина полюбили, а роман Яхиной вызвал просто космические (в нашем масштабе) битвы.

Так или иначе, в конце мая (было жарко) я пошла в ГУМ на церемонию оглашения списка «Большой книги» и на последующий фуршет. Ходила я плохо, не только потому, что было небольшое обострение, но и из-за болезни суставов, которые на гормональные препараты начали реагировать. С того вечера есть фото меня от Степаненко. Однако я от души поела, благо, шла Пасха, поболтала со знакомыми по «Русской премии», которые там были, и вернулась в Отрадное.

Продолжение следует…