Салават. Исповедь. Часть вторая

Ещё в годы детства со мной случилось важное событие – я научился ездить на велосипеде! Мои ровесники начинали ездить рано, как только дорастали немного до взрослых педалей – детских велосипедов у нас просто не было. У нас в доме было два велосипеда – старый и новый. Чего мне стоило освоить эту науку, только Аллаху ведомо. Я ждал вечера, когда чуть смеркалось, потому что в это время мне лучше было видно: солнце не слепило глаза. Сначала я отталкивался от цепи, потом научился доставать до педалей. Падал, синяки перестал замечать. Потом начал ездить по одной стороне улицы, где пошире. Потом встреча с канавой – несколько дней на зализывание ран, и снова в седло. Не хотел отставать от других, чего бы это ни стоило. Сейчас младшая моя дочь такая же – ей надо обязательно быть первой.

Думаю, в эти моменты я учился добиваться цели. Даже научился выделывать на велосипеде разные финтифлюшки. Тысячу раз мои катания могли кончиться плохо. Я мог выучить, где у какого забора появилась поленница дров, где канава петляет, но быка предугадать не мог. Однажды я летел с горы прямо на быка, которого боялись даже взрослые. Если бы соседи вовремя не отогнали его с моего пути, быть бы мне растоптанным с велосипедом вместе.

Но вот почему-то плавать так и не научился. В детстве тонул, а потом так и не смог преодолеть страх перед водной стихией. И уже в детстве я понял две вещи – что я могу добиться всего, что захочу. И ещё то, что мне ничего так просто в жизни не дастся.

С этим я пришёл к своим семи годам. А потом в мою жизнь вмешалась наш врач – тётя Роза. Она часто бывала в нашем доме, поскольку детей было много, и нет-нет, кто-нибудь да болел. А я, поскольку был единственным незрячим ребёнком в Миндяке, был под её особым вниманием. Она посоветовала отправить меня в специальную школу-интернат в Уфу. Родители согласились, и в октябре мне пришёл вызов. Я уезжать из дома, конечно, не хотел, ведь ничего другого, кроме родных мест, я не знал, и мне не с чем было сравнивать. Но меня обманули – сказали, что в интернате мне дадут велосипед. И так в октябре 1964 года отец привёз меня в Уфу, и началась моя жизнь без родителей.

Глава 2. Школа или «Негритёнок» и дисциплина

Мы приехали в школу в начале октября. Но это было связано не со мной, а со школой – в этом году школа переезжала из Бирска в Уфу. Прежде она была очень маленькой, сообразно городу, и её решили перевести в столицу. Называлась наша школа-интернат № 28 для слепых детей.

Нас, первоклассников, набирали со всей республики. Я приехал с отцом, и для начала прошёл медицинскую комиссию. Обследование признало меня годным – ещё бы, я же рос на природе!

Первое впечатление от школы – свет. После нашего дома в Миндяке это был просто дворец – везде большие окна, чистота. У каждого – своя кровать. В палате мы жили по восемь человек, но в этом помещении только спали. Основное же время дня проходило в классах, столовой, на улице. Я значительно расширил свои познания в блюдах – впервые попробовал компот, кисель, какао. Необычными для меня показались супы – с рисом, овсянкой, а какие делали запеканки у нас в столовой! Мне так понравилось есть творог с чаем – до сих пор люблю.

В первый приезд в интернат отец оставил меня на 9 месяцев, потому что в семье не было возможности забирать меня на каникулы. Таких, как я, кого не забирали домой, было немного, но тогда я не задумывался о том, что мои родители были небогаты. Просто было обидно и хотелось побывать дома…

Но скучать в школе было некогда. Всё было новым, любопытным: еда, своя форма, походы в баню. Наша воспитательница, Хамдия Мингазовна, помогала нам осваивать новую жизнь – обслуживать себя, мыться. Здесь стоит сказать, что педагогический состав школы был уникальным – учителей и воспитателей брали не с улицы. Это были настоящие люди, работавшие по призванию. Нас занимали каждую минуту – после уроков играли, спали, готовились к занятиям и мероприятиям. В свободное время пели песни, кружили хороводы, занимались зарядкой. Распорядок дня был расписан по минутам, причём соблюдался жёстко, без поблажек. Вставали в 7 часов, потом зарядка и умывание, к 8 шли на завтрак, потом на уроки, и так далее.

Сейчас я понимаю, что так нас учили беречь время и рационально его расходовать. Конечно, я рос без родителей, но интернат учил меня тому, к чему я должен быть готов в жизни. Дальнейшие испытания я воспринимал уже не так остро. Ведь, как и следовало ожидать, в интернате не всё было благополучно. Были среди нас и дети неполноценные, с психическими отклонениями. И в такой обстановке, в новом коллективе надо было найти своё место. Я же мальчишка – мне надо было во всём поучаствовать, везде сунуть нос, за что и получал иногда.

В конце октября наша пионервожатая, Ольга Афанасьевна, собрала нас и сказала:

– Ребята, скоро 7 ноября, наш любимый праздник. Все классы будут делать общий концерт, и от вашего тоже нужен номер.

Естественно, я тут же выскочил:

– Я могу спеть!

Но что я мог тогда исполнить? Естественно, из старого, выученного ещё в Миндяке и пользовавшегося там популярностью. Вышел вперёд, и с приплясом заголосил:

Но ты меня забыла,

Другого полюбила.

Зачем же ты мне шарики крутила?

В результате мы хором пели «Солнечный круг» под фортепиано.

Но это лирика, а ведь началась учёба! Буквы алфавита, математика и остальные предметы давались легко. До пятого класса я учился на отлично, что особого труда не составляло.

Среди тех, кто занимал тогда мои мысли, оказался удивительный человек – Иван Александрович Пеняев. Будучи тоже незрячим, он руководил духовым оркестром. Помню, какое на меня произвёл впечатление оркестр, когда он в фойе интерната сыграл гимн. Этот оркестр Пеняев собрал из старшеклассников ещё в бирский период интерната, и коллектив приехал в Уфу уже сложившимся и сыгранным.

Иван Александрович среди педагогов один знал нотную грамоту (кстати, нотные и буквенные символы похожи, и я быстро их освоил). Как единственный профессионал, он работал на всю катушку – руководил духовым и народным оркестром, репетировал концертные номера, преподавал пение и обучал детей нотной грамоте по Брайлю.

А на Новый год Иван Александрович аккомпанировал и на рояле, и на баяне нашему хору. Я выучил много песен, пел с удовольствием, и меня совали везде, где можно – и в хор, и солистом. Но, конечно, меня тянуло к духовым. Звук я не умел извлекать, но цель уже появилась. Уже во втором классе я стал поближе подбираться к Ивану Александровичу, и он взял меня на альт (прошу не путать со струнным инструментом и тембром в хоре). Это медный духовой инструмент, и я начал в него дуть. В третьем классе я уже был в оркестре, и пошёл по ступеням музыкальной карьеры – второй альт, первый альт, вторая труба, первая труба. Профессиональный трубач из меня не вышел, но духовую аппликатуру я знаю.

А вот на домре учиться мне не понравилось – не хватило терпения дождаться мозолей на подушечках пальцев, и я не стал дальше заниматься. Но Иван Александрович пообещал взять меня на баян, если я освою духовые. И в третьем классе параллельно с оркестром стал давать мне уроки игры на баяне. Как у меня только хватало терпения и выдержки заниматься! Причём, меня же некому было заставлять – я был один.

Надо сказать, интернат уделял огромное внимание нашему общему развитию. Нас во время школьных мероприятий не отпускали даже в город – должны были участвовать все. Олимпиады, КВН, спектакли кукольного театра, встречи с артистами, плюс походы в столичные театры. На каникулы нам что-нибудь дарили. Помню свой первый подарок на осенние каникулы – одно яблоко, печенье, конфеты. Всё это было обычно, но не для меня. Я воспринимал это как награду. На Новый год, когда мы водили хороводы и распевали песенки, я участвовал во всех конкурсах, и забрал у Деда Мороза все призы – конкурентам шансов не оставил. Если учесть, что нарядили меня в костюм зайчика, представляю, каким бешеным зайцем я показался Деду.

А потом, когда после праздника все разъехались на зимние каникулы, я из первоклашек остался один, и волей-неволей подружился со старшими ребятами. Девочки таскали меня на руках, как куклу, и даже кличку дали – «негритёнок» за особую смуглость и неугомонность. Был у нас в интернате ещё один «негр» – тоже Салават, правда, Алибаев, и он был постарше меня.

Новогодние праздники подарили мне одно очень ценное открытие – появилось свободное время, и я пристрастился читать. Читал вволю, от души! Я впился как клещ в интернатскую библиотеку, перечитал сначала детские рассказы, потом дошёл до «Вешних вод» Тургенева. Благо, школьная библиотека была богатая.

В первом классе со мной случилось ещё одно важное событие – меня приняли в октябрята. Потом, в третьем, я был принят в пионеры. А в четвёртом наш класс стал победителей школьного соревнования, и нас наградили поездкой в колхоз!

Начиная с третьего класса я окончательно определился с музыкальным инструментом, и стал заниматься на баяне, не прекращая при этом играть со старшеклассниками в духовом оркестре. У нас был не просто школьный оркестр – мы владели довольно солидным репертуаром: играли марши, вальсы, фокстроты, гимн…

1964–67 годы… Это было прекрасное время, когда я приезжал домой отдыхать, а жить возвращался в Уфу, в интернат. И слава Богу, что так. Если бы я остался дома, моя дорога, скорее всего, привела бы меня на шахту, как моего брата, снискавшего, кстати, в Миндяке хорошую славу. Но у меня был другой путь, и тогда я уже подспудно это чувствовал и готовил себя к нему.

Среди того, что дал мне в этом плане интернат, были, прежде всего, конечно, люди, наши педагоги. Моими первыми учителями были – Галина Георгиевна Аксёнова и Майя Галимовна Мурзабаева. Последняя, очень требовательный к нам учитель, имела на это особое право – она приводила к нам в класс своих детей, сажала рядом, и спрашивала с нас одинаково.

У нас были и воспитатели, и к каждому из них надо было приспосабливаться, находить свой подход. Ляля Масалимовна Масалимова, например, характер имела деспотический – наказание следовало незамедлительно за проступком. В этом отношении интернат это не дом. И главное, самому приходилось искать выход из положения – пожаловаться и подсказать-то некому.

Культурная жизнь у нас была очень насыщенной. Я боюсь ошибиться с количеством увиденных спектаклей, но точно помню поход в оперный на «Евгения Онегина». А в Русскую драму нас водили в здание нынешней Филармонии, и мы смотрели «Гибель эскадры» А. Корнейчука, поразившую революционным волнением и патриотической романтикой. К нам в интернат также приезжали с концертами и пианисты, и баянисты, и необыкновенные интересные люди. Помню, приезжала женщина, её звали Валентина. Она обладала особыми способностями. У неё чувствительность пальцев была такая, что она могла найти ногами монетки, иголки, а руками читать обычные книги. Я написал ей записку примерно такого содержания: «Мы, ученики четвёртого класса, рады вас видеть…» И она прочитала её! Всё это было очень интересно и оставляло свой след в познании мира и детской памяти.

Я начинал вникать в школьную жизнь, соображать, как приспособиться, кому что сказать, а где лучше промолчать. Иногда приходилось кривить душой ради спасения, иногда малодушничать. Но порой и мне попадало ни за что. Например, как-то утром я пришёл в наш класс первым, вроде, на дежурство, и хотел включить радио. Розетка, как и везде у нас в интернате, была расположена низко. А тут оказалось, что её до меня кто-то вывернул, оборвав провода. Меня тогда сильно наказали, несмотря на то, что я этого не делал. Но это никого не интересовало – важна была сама последовательность преступление – наказание.

Пока мы учились в младших классах, происходила некая «чистка» наших рядов – кто-то из детей, кто болел или не тянул программу, отправлялся в другие специализированные школы, и к окончанию младшей школы сформировался тот костяк, с которым и я и прошёл учёбу в интернате до конца. К тому времени я ещё не задавался вопросом, кем мне быть в будущем. Но постепенно подрастал, мужал, обживался в коллективе, появлялись амбиции. Я был востребован – пел, играл на баяне, и это мне приносило удовольствие.

А ещё я, как водится в моём возрасте, очень тянулся к старшим ребятам. Среди тех, кому мне хотелось подражать, были ребята очень способные в музыкальном плане – Наиль Якупов, старше меня на два класса, Рафаэль Забиров. Они обладали уникальным слухом – играли на слух и по нотам всё подряд. Мы иногда шутки ради садились на клавиатуру, а они подряд называли ноты, что мы «сыграли». В интернате времён моего детства вообще было много способных людей, которые играли лучше меня, и я ими восторгался.

В четвёртом классе (1968 год) начали набирать в музыкальную школу. При нашем интернате организовали филиал Первой детской музыкальной школы имени Наримана Сабитова. Два Николая – Николай Николаевич Иванов и Николай Яковлевич Инякин проявили инициативу, и у нас появилась возможность заниматься музыкой. Николай Николаевич – это легенда «сабитовки». Фронтовик, мудрый и уважаемый всеми человек, он принял решение об открытии филиала, и это до сих пор оправдывает себя – сколько хороших музыкантов воспитал наш филиал! Скольким незрячим детям он подарил радость и профессию!

В год открытия музыкальной школы сразу было зачислено несколько человек, и среди них я. Я попал в класс по баяну к Дамиру Мингазовичу Тагирову, и с сентября мы стали с ним заниматься. Началась новая веха в моей жизни, появились новые цели и новые амбиции. Начался период осознания того, что мне по жизни нет другой дороги, как стать музыкантом.

Литературная запись Виктории Симоновой

Продолжение следует…