Солнце всходит и заходит. Часть двадцать пятая

Говорит Евгений Попов

Со Светланой Анатольевной Васильевой, моей любимой и единственной женой, мы поженились 13 февраля 1981 года, в пятницу. До этого почти два года жили «во грехе». Она числилась замужем, я был разведен. К концу 1980-го, когда тучи надо мной сильно сгустились, мы решили расписаться.

Расписывали нас в Беляево. Свидетельницей с моей стороны была Ахмадулина, со стороны Светланы – великая Инна Натановна Соловьева, всегда Светлану ценившая и выделявшая. Театровед, критик, автор, кстати, одной из первых ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ внутренних рецензий на мои рассказы, которые я принес в «Новый мир» в середине 60-х. Подошел Д.А. Пригов, который жил рядом, на улице Волгина. Он явился на бракосочетание в своей знаменитой шапке с подвязанными на затылке ушами, сапожках, в которые были заправлены черные штаны, и самиздатским сборничком стихов, где были следующие строки:

Женись, Попов! А мы посмотрим

Присмотримся со стороны

Женися, коли предусмотрен

Законодательством страны

Такой порядок оформленья

Любви материи живой

В нем дышит принцип мировой:

Что не оформлено – то тленье.

Все почему-то были в черном. «Сектанты женятся», – говорила публика. Женщины пустили слезу. После церемонии вышли на улицу, расстелили на снегу скатерть ручной работы С. Параджанова, подаренную Ахмадулиной, а через нее нам Борис Мессерер с треском стрелял шампанским.

Для празднования сняли «стекляшку» на станции Переделкино, прямо около платформы. Перед этим, когда искали недорогой ресторан, к Белле Ахатовне обратился знакомый графоман и сказал, что все устроит, потому что он директор ресторана в Черемушках. Мы с ней поехали на улицу АРХИТЕКТОРА ВЛАСОВА, и выяснилось, что его там никто не знает. «У него, наверное, мания величия, – резюмировала Ахмадулина. В «стекляшке» заказали закуску, «горячее» (котлеты, цыплята-табака) и небольшое количество спиртного. Остальное спиртное нам разрешили принести с собой, поэтому свадьба обошлась рублей всего лишь в 300-400, хотя гостей было очень много. «Каталог», «метрОпольцы», Сучков, родственники Светланы – полный ресторан. Метрдотелю дали «в лапу». Перед торжественной пьянкой навестили могилу Пастернака. Когда возвращались, я сказал Белле: «Нехорошо, около кабака пара машин западных корреспондентов с западными номерами». – «Да теперь уже все равно», – отозвалась Белла Ахатовна. И она была права. По крайней мере треть гостей уже имела «прокурорские предупреждения», чего уж там! Обстановка была самая непринужденная. Пристанционные алкаши, несмотря на запрет, заходили в «стекляшку» и клянчили у буфетчицы водку. В качестве ответа она съездила одному из них счетами по голове. Наняли баяниста и все, включая интеллектуалов, принялись плясать под шлягерные мелодии тех лет. Например, «Барабан, барабан. Даже если сердце пополам». У корреспондента «Файнэшл таймс Дэвида Сеттера в суматохе украли дорогущий фотообъектив. «Усталые, но довольные» возвращались в электричке, и художник Володя Боер стал якобы всерьез побираться в электричке, насобирал изрядную сумму. Красавец Владимир Кормер курил в тамбуре папиросу и напоминал собою послевоенного «марьинорощинского» бандита (!!) Боер похвастался добычей, и Кормер демонстративно сгреб деньги и положил их в свой карман. Боер побежал почему-то жаловаться матери Светланы, Галине Александровне, вдове дипломата. Жаловался, не разобравшись, матом. Галина Александровна и бровью не повела. Она меня любила. И я ее любил. Она слишком рано умерла, в 98-м».

«Веселие Руси», «Запорожец» и КГБ

А еще наш герой купил новый «Запорожец» – на зависть и удивление коллегам из «официального» цеха, которые за эти годы так и не сумели вырваться из загона для молодых, опекаемых комсомолом, перебивающихся очерками о БАМе-КАМАЗе… Ну и вообще – в «безлошадной» стране это было круто. Ну и весьма недешево. Спасибо братским литературам и добрым людям, подкидывающим такую халтуру!

Как вспоминает Евгений Попов, «В 1983 году я купил к изумлению моей любимой тещи Галины Александровны Васильевой автомашину «Запорожец», взяв у ней в долг полторы тысячи рублей и еще полторы у режиссера Леонида Хейфеца, с которым меня познакомил Фридрих Горенштейн. Остальные деньги у меня были, а на «Запорожец» тогда только что подняли цены. Вместо 3500 тыс. руб. его стали продавать за 5400, чем я и воспользовался, отсутствием очередей».

Покупка машины имела еще вот какие положительные последствия: «Купив «Запорожец» я стал гораздо меньше пить, потому что ездить на машине мне нравилось больше, чем опьяняться. Может тут и нечем гордиться, но я с той поры «ни разу» пьяным или выпившим не сидел за рулем».

Ну а что литература? С ней все было в порядке. Самое главное: в 1981 году в знаменитом издательстве «Ардис» вышла ПЕРВАЯ книга Евгения Попова «Веселие Руси». Рассказы, вошедшие в нее, надо сказать, были подобраны без особого тщания, почти случайно, то, что удалось передать на Запад. Но из 200 написанных к тому времени рассказов было, действительно, из чего выбрать, составить не одну, а пожалуй не менее трех-четырех отличных книг. Поэтому не стоит удивляться, что помимо недавно написанных и важных для автора (обозначающих его новую манеру) рассказов вроде «Кто-то был, приходил и ушел» здесь опубликованы рассказы из уже «пережитой» им обоймы рассказов-анекдотов.

В книге помимо 33-х рассказов (около 160 страниц) содержался также отзыв о Евгении Попове Василия Аксенова. Приведем его полностью, чтобы понять, что именно мэтр ценил в то время в своем молодом друге: «Евгений Попов принадлежит к новому поколению русской прозы. 33-летний колоритный сибиряк пишет о подлинной жизни современного русского народа со всеми ее отчетливыми мерзостями и таинственными воспарениями. Он искусный мастер, и за его плечами чувствуется не только знание народной жизни, но и близость к мировой культуре супер-реализма, к европейской классике и русскому авангарду. Уверен, что впереди у этого крепкого парня, такого русского и такого античного по своей природе, большой литературный путь.»

Как видим, Василий Павлович отмечал важные для поэтики раннего Попова системные контрасты (о чем писали многие, в том числе и мы в прежних главах). Плюс – что было важно для Аксенова – близость к мировой культуре, отсутствие, несмотря на «деревенскую» тематику многих вещей, отсылок к мировоззрению нелюбимых автором «Ожога» «деревенщиков». Ну а в акцентировании «колоритности», «экзотичности», они с Шукшиным неожиданно сходились (и неважно, имеет тут в виду Аксенов прозу, или ее автора).

Надо заметить, в аксеновском отзыве содержится, так сказать, конспект многих будущих критических публикаций. Причем конспект улучшенный – ничего лишнего, «не по делу» Аксенов, в отличие от многих будущих критиков, здесь не сказал.

Но книга книгой, главное, что наш герой продолжал активнейшим образом писать новое. И правда – совсем новое, по авторскому взгляду, по внутреннему устройству, да и по настроению. Уж очень мрачному.

Откуда такой тотальный пессимизм, как например, в «Билле Бонсе» (о нем речь ниже)? От дальнейшего познания жизни, само собой, автору уже к сорока… Но и от обстоятельств, окружающих его и его друзей. Говоря о «Веселии андерграундной Руси», тусовках, вернисажах, пьянках, не следует забывать, что все участники этого карнавала чувствовали себя «под колпаком» всемогущей госбезопасности. Кого-то это в самом прямом смысле сводило с ума. Отсюда и пьянство, отсюда и эмоциональные срывы, истерики. Вообще, ощущение постоянной опасности, и бодрящее, и загоняющее в тоску. Плюс – тотальный запрет на публикацию, что само по себе могло вогнать в жуткую депрессию. Как уже говорил наш герой «печататься писателю, скажу я вам, хоть и в минимальных количествах, но необходимо еще по одной простой причине – чтобы не сойти с ума. А то ведь это чистая паранойя, граждане, брать слева чистые листы бумаги, исписывать их и складировать справа безо всякого, извините за выражение, катарсиса». Нет, совсем не весела была эта андерграундная пятилетка!

Нашему герою тоже не удалось избежать «привода» на Лубянку – точнее, «привоза» в служебной машине.

«Однажды рано утром, осенью мне в дверь грубо зазвонили и на вопрос: “Кто такие?” – ответили: “КГБ Москвы и Московской области”. Я, неправильно поняв, что у меня тоже пришли делать обыск, потому что днем раньше уже засадили на Лубянку одного моего литературного приятеля, сказал, что еще сплю, но сейчас оденусь. И я пошел на кухню, где моя любимая жена Светлана хранила в гречневой крупе письма от Василия Павловича Аксенова. И уничтожил я все эти письма своими собственными руками, порвав их на мелкие клочки и спустив в унитаз.

А обыска-то и не было! Меня просто взяли под белы руки, посадили в казенную черную “Волгу” и повезли допрашивать на упомянутую Лубянку, нарушая тем самым права человека и Уголовно-процессуальный кодекс, согласно которому меня должны были об этом важном для каждого советского человека мероприятии сначала известить повесткой и лишь потом везти, куда их душеньке угодно».

Все как полагается: «добрый» и «злой» следователи, попытка показать, что им все известно…

Вообще, наш герой даже как-то удивлялся следующему обстоятельству: «Веселие Руси» издал в 1981 году в упомянутой Америке, и мне за это, представьте себе, НИЧЕГО НЕ БЫЛО. Ну, поворчал известный гэбэшник, который потом тоже стал «прорабом перестройки» и по этому случаю частенько выступал по телевизору, но уже под другой фамилией, чем тогда, когда тягал меня на Лубянку «промывать мозги» и объяснять, что я «качусь по наклонной плоскости, намазанной мылом». Однако, когда я его прямо спросил, есть ли в моей «американской» книге что-либо по его специальности, например «клевета на советский общественный строй», вынужден был ответить что подсудной клеветы нет, но наличествует «сгущенное изображение отдельных теневых сторон нашей действительности». Отчего, если у меня эта книга имеется, то мне следует ее держать под матрасом и никому не показывать.

– У вас книга-то ваша есть? – поинтересовался он.

– Ну, вы же умный человек, Георгий Иванович, зачем же вы меня эдакое-такое спрашиваете? – залепетал я, как московская купчиха. – Разумеется, нет. Мы ж не в Америке с вами живем. Посудите сами, где Америка, а где мы с вами. Откуда ж у меня такой книге взяться?

Посмеялись. А сейчас я думаю, что вспоминать-то всегда легко, а когда с тобой такие серьезные мужики беседуют, то твоему организму вовсе не до смеха. Очень такие веселые беседы выматывают, после них очень выпить хочется. Благо, что всегда найдется добрый человек, который тебе этот стакан непременно нальет, хотя бы из любопытства, чтобы хоть немного обогатить себя знаниями о лубянских бесах. Про Лубянку ведь всем всегда интересно, вдруг завтра и тебя туда потянут».

Это, к слову, об одной из причин повального пьянства среди андеграундной богемы. Страшно им было, несмотря на всю веселость. Вполне понятное чувство, между прочим.

Говорит Евгений Попов

Встретил как-то на улице режиссера Хейфица. Он меня спрашивает: «Ты куда идешь?» – «На урок английского», – отвечаю. – «И ты решил уезжать», – взгрустнул Хейфиц. – «С чего ты это так полагаешь?» – изумился я. – «А иначе на кой черт тебе здесь английский, с кагэбэшниками, что ли, по-английски будешь беседовать?»

Но я политикой действительно не занимался и даже отказался от издания ВТОРОЙ книги в «Ардисе» после «Веселия Руси», чтобы меня не сочли рецидивистом, публикующимся только на Западе. Интересная деталь – Андрей Битов рассказал мне, что как-то в то время к нему на квартиру явились упомянутые гэбэшники и стали его расспрашивать, действительно ли я хороший писатель или это … так? «Очень хороший, уникальный». – подтвердил Битов. Кагэбэшники переглянулись. Может, моя судьба тогда решалась?»

Продолжение следует…