Все новости
МЕМУАРЫ
27 Января 2023, 15:00

Солнце всходит и заходит. Часть пятнадцатая

Жизнь и удивительные приключения Евгения Попова, сибиряка, пьяницы, скандалиста и знаменитого писателя

Говорит Евгений Попов

Огромную роль в моей жизни сыграла Людмила Стефановна Петрушевская, которой недавно исполнилось 82 года, дай ей Бог здоровья. Я ее очень уважаю и считаю самой заметной писательницей российской современности (никогда не употребляю слова «лучший», все подлинно НАСТОЯЩИЕ – разные). Мы познакомились с ней «путем взаимной переписки». Ей дала прочитать мои рассказы Инна Петровна Борисова, редактор отдела прозы «Нового мира». Люся написала мне в Красноярск. Я ответил. Она носила мои рассказы по редакциям журналов, где ее тоже не печатали, но хотя бы давали подработать рецензированием. Пьесы, которые она тогда начала писать «не шли». Жила она в жуткой нищете, хотя и в хорошей двухкомнатной квартире по адресу Ленинский проспект, 34. Характер у Л.С. Петрушевской, мягко говоря, оригинальный, поэтому мы поссорились еще в переписке, но в переписке же и помирились. Впервые я увидел ее у М. Горюнова, когда приехал в Москву «работать над пьесой». Мы ссорились и мирились еще много раз. Например, во время «МетрОполя», когда она обвинила меня в том, что я «продался богатым» – Аксенову, Битову, Ахмадулиной. Потом извинилась, но трещина скорей всего осталась, и мы сейчас почти не видимся. Она стала знаменитостью и кроме того, находясь уже в почтенном возрасте, вдруг принялась плясать и петь. Писательница она, повторяю, великолепная. Мы последний раз встретились с ней на премьере ее спектакля «Он в Аргентине», замечательно поставленным покойным Дмитрием Брусникиным. Она позвала меня на свой день рождения в рок-клуб «16 тонн», куда я, как дурак, пришел с женой Светланой и богатым подарком («Фауст» Гёте в разных переводах и с иллюстрациями разных знаменитостей, кожаный переплет). Оказалось, что это обыкновенный ее концерт с пением и плясками. В антракте я нашел ее, чтобы вручить подарок. Особого успеха ни я, ни мое подношение не имело. «Прорвался все-таки, – приветствовала она меня. – Это не от тебя пахнет копченой колбасой с чесноком?» Я почтительно ответил, что давненько не ел такой колбасы, и что очевидно у нее от артистического волнения возникла вкусовая галлюцинация, связанная с ее нищей юностью. Началось второе отделение зажигательного концерта, и я покинул «16 тонн», угостив себя предварительно кружкой пива «Гиннес», купленной в баре за большие деньги.

 

Попов становится Поповым

Богемное времяпрепровождение – отлично. Драматургия – замечательно. Не будем забывать, что нашему Евгению на момент описываемых событий и 30 нет, сам Бог велел проводить время богемно – но что же проза? Она оставалась для него главным делом всегда. И в Красноярске Евгений Попов продолжал активно писать. И это, пожалуй, было самым важным. Очень скоро рассказов набралось более сотни.

Модель «типичного поповского рассказа» была отработана идеально. Все начинается с бытового анекдота, затем «в игру вступают» самые разные силы и обстоятельства – от административных до мистических. Если смотреть с одной стороны, не видя ничего вокруг (это, конечно, так еще умудриться надо, но издатели и редакторы того времени умели) – выходит точь-в-точь юмористический рассказ. В то время этот жанр был в самом расцвете. Советская цензура словно оставляла лазейку для всякого рода хохмачей, не опасных совершенно в принципиальном подходе к действительности, но в какой-то мере выпускающих пар у интеллигентной аудитории.

Как вспоминает Евгений Попов, «Стал соваться я и в журнал «Крокодил», даже имею дарственную книжку с автографом его тогдашнего редактора, забытого всеми писателя-юмориста Б. Егорова. Раз в год меня печатали в разделе сатиры и юмора в «Литгазете» и «ЛитРоссии», тщательно вымарывая из рассказов их трагическую составляющую и оставляя «хохму». Я до сих пор ненавижу мерзкие советские слова «изошутка» и «юмореска». Но я газетам этим и их сотрудникам Володе Владину и Илье Суслову благодарен. Я в родном городе не считался отщепенцем, потому что на вопрос, где ты печатаешься, гордо отвечал: «В «Литгазете» и «ЛитРоссии». Куда, между прочим, и не всякого из красноярских профессионалов пускали. Еще по такому же «юморному» рассказику в год у меня было в местном альманахе «Енисей» и «Сибирских огнях», где заведовал «сатирой и юмором» Николай Самохин. Всё! Владин, автор афоризма «Стояла тихая варфоломеевская ночь», недавно умер. Илья Суслов – давным-давно пребывает в Америке, надеюсь, что жив. Николай Самохин покончил жизнь самоубийством в конце 80-х. Все!»

В общем-то не иллюзорной была возможность выпустить книгу урезанную, выхолощенную, но зато сразу в московской книжной серии вроде «Библиотечки Крокодила». И эта книжка разошлась бы без остатка в самое короткое время – обязательно. Полагаем, за нее нашему герою было бы потом стыдно… Просто за то, что ради издания пришлось идти на компромисс. А попросту – пришлось калечить собственное творчество. Мы уже видели, что наш герой в описываемое время был готов участвовать во вполне легальной литературной жизни. В глухой отказ не уходил. Даже на юмористические публикации был согласен. Но не на компромисс в главном. (Много примеров тех, кто на такое «холощение» согласился – из-за глухого непризнания, безденежья – и потом этот эпизод старался забыть. Но как забыть – книжка издана, внесена во все каталоги, попала во все библиотеки…).

Знакомство с большой советской литературой меж тем продолжалось, заочное и очное. Из Красноярска были посланы рассказы в Москву, на домашний адрес Валентина Катаева в Лаврушинский переулок. Первому редактору, отцу-основателю столь любимой некогда «Юности». Каково было удивление нашего героя (скорее нынешнее, чем тогдашнее, впрочем), когда он вскоре получил и ответ, писанный собственноручно авторучкой, а не на машинке либо секретарем. Мало того, и на конверте адрес был написан все той же рукой мэтра, который сообщил нашему герою следующее (в его дальнейшей передаче):

«– что человек он старый, больной и обычно в переписку с авторами не вступает;

– но что рассказы мои показались ему талантливыми, и поэтому он все же отвечает мне;

– хотя крайне огорчен моей писательской грубостью и малой изобретательностью, следствием все той же грубости;

– и что он рекомендует мне ни в коем случае не бросать мою основную работу (я тогда работал геологом);

– и попытаться писать более изящно, иначе с меня не будет никакого толку».

Само собой «грубость» Евгений Попов менять не собирался, а насчет «малой изобретательности» с классиком можно было поспорить. В Красноярске рассказы Евгения Попова менялись, усложнялись, некоторые из них стали без преувеличения виртуозными образцами отечественного постмодернизма (хотя это слово, тогда кажется, даже еще не было изобретено).

Средой культуры, с которой работали западные постмодернисты, для нашего автора была среда идеологии. И культуры тоже – но предельно заидеологизированной. Это было настоящей «второй природой» для каждого советского человека. И эта псевдоприрода имела свои законы и особенности, по которым Попов размашисто проходился в своей прозе. Однако уникальность идеологической среды была в том, что в нее проросла самая простая, обыкновенная, «низовая» жизнь. Высмеивать ее, глумиться над ней Евгений Попов не собирался. Но показывать уродство этого симбиоза, насильственного смешения высокого и низкого под пятой коммунистического коммуникационного принуждения он считал и продуктивным, и интересным.

Именно к таким рассказам можно отнести суждение Александра Архангельского «Рассказики какие-то короткие не пойми про кого, то ли про бомжей, то ли про советских мещан, то ли про интеллигентов; интонация заливистая, полузощенковская, полуолешевская, полуалешковская; заходы и зачины ернические: «В городе К., стоящем на великой русской реке Е.»… Правда, содержание этих рассказиков было непропорционально тоскливым, философичным и подозрительно лирическим; ранний Попов насмешливо писал про горечь жизни, про невстречу счастья, про все то, о чем и рассказывает обычно большая русская литература».

В общем, именно в Красноярске, в описываемое время окончательно сложился, по выражению Киры Сапгир (цитируем ее рецензию в журнале «Континент»), «плюралистический дар Е. Попова, где, как и положено, быть может, для прозы бывшего геолога-сибиряка, оказалось столько напластований, что, кажется, это не один автор, а целый литературный конгломерат – единый и многоликий! Но для начала, начиная читать эти рассказы, как ни странно, вспомним особый жанр частушки – частушку-нескладуху:

 

С печи упала баушка,

Похожа на ружо...

 

Первое, что бросается в глаза в рассказах Евгения Попова: шутейное приветствие народного дадаизма. Обычно рассказ начинается у него сдвигом: «Один человек, очень любящий водку, однажды выпивал следующим образом: он купил очень большую бутыль водки, взял стакан и стал пить из бутылки и стакана...» ... Заголовки рассказов (еще одна особенность Е. Попова) – словно из сборника сказок Афанасьева: «Отчего деньги не водятся», или «Как съели петуха», «Про Кота Котовича»... И рассказы с такими сказочными заголовками набиты битком фантастическими событиями. Человек изобретает машину, чтобы ею с собственного подоконника в блочном доме жилмассива убрать слишком высокое дерево, портящее, по его мнению, гармонию заоконного «зеленого массива»... Ибо сказка живет в подлинной жизни, жизни современного русского человека – где перемешаны легендарная скудость и таинственная мерзость, где важное смешано с пустяками, вне привычек пропорций. Порою рассказ, начавшийся по обычным канонам, развивается в ошеломляющую фантасмагорию». Это была одна из первых развернутых рецензий на прозу Евгения Попова (напомним – опубликована в журнале «Континент», 1989).

И вот рукопись первой книги «Плешивый мальчик» была составлена (тщательнейшим образов, благо, выбирать уже было из чего). Автор принес свою рукопись в красноярское издательство, к людям, с которыми был хорошо знаком – как и со всем культурным Красноярском. Главред была редактором газеты «Красноярский комсомолец», в которой наш герой когда-то дебютировал. Визит получился «не очень». Хотя как посмотреть – может быть, еще дешево отделался!

 

Говорит Евгений Попов

Книгу «Плешивый мальчик» у меня прикрыли следующим образом: главред и зам.главреда, вызвав меня, закрыли изнутри дверь на замок и сказали мне: «Ты, Женя, парень хороший, мы тебя давно знаем. И писать ты здорово научился. Давай договоримся так – ты нам книгу не приносил, и мы ее не видели». Намек я, побывавший в 16 лет в КГБ, мгновенно понял и был благодарен коллегам, что меня «не сдали». Так я и крутился-вертелся, а потом в № 4 «Нового мира» за 1976 год у меня напечатали два рассказа с предисловием Шукшина, и я проснулся наутро знаменитым. Советские официальные рожи, и те кисло приветствовали меня.

И еще раз утверждаю, что не был, не был я «диссидентом» либо отщепенцем. Ведь меня именно в это время отправили на совещание молодых писателей Сибири и Дальнего Востока в Иркутск, я участвовал, как драматург, во Всесоюзном совещании молодых писателей. В красноярских мероприятиях тоже участвовал. Лавров, правда, нигде не снискал, но и не били ногами, как во время «МетрОполя».

 

ГЛАВА VII

ВСТРЕЧИ С ШУКШИНЫМ

 

«Шакалы гребучие» и хорошие люди

В биографии нашего героя, как мы видели, и увидим еще, «поворотных пунктов» было множество. Но один из самых важных – публикация в «Новом мире» рассказов с предисловием Василия Шукшина. К моменту публикации Шукшин уже два года как умер (в возрасте всего-то 45 лет). Он (не полностью, но в значительной мере) перестал быть нежелательным и вредным для власти, наоборот, «наверху» сообразили, что привечая народного любимца, теперь безопасного, можно вызвать одобрение народа. И вот у Шукшина, которому приходилось жестко «пробивать» свои книги, а особенно фильмы (постановку «Степана Разина» он так и не пробил) выходит двухтомник прозы, плюс книга киноповестей, он даже становится посмертно Лауреатом Ленинской премии – за фильм «Калина красная». Это происходит в 1976 году – как раз тогда, когда выходит публикация Евгения Попова. (Кстати, в большинстве читательских писем – а их в редакцию «Нового мира» поступило немало – содержался ехидный вопрос – как это ПОКОЙНИК ухитрился написать предисловие? Увы, публику интересовало примерно то же, что сейчас, что тогда). На самом деле предисловие, написанное несколько лет назад, долго не устраивало литературное начальство равно как и рассказы, которым оно было предпослано. Как пишет наш герой, «Я на десяток писем вяло ответил, что, дескать, живем в непростое время, товарищи, не всё сразу печатается, намекал на цензуру, которая, кстати, и у самого Шукшина в предисловии вырезала к моему изумлению абзац, но мне в редакции посоветовали лишнего не болтать, на чем я свою переписку с народом и закончил».

Но вернемся на три года назад. Напомним, наш герой живет богемной жизнью в Красноярске. Его почти не печатают – а если и печатают, то преимущественно в юмористических изданиях… И вот появляется на горизонте перспектива напечатать уже серьезные вещи в литературном журнале «Байкал», Улан-Удэ. Журнал в своем роде знаменитый – ведь именно здесь некоторое время назад как-то случайно прошли публикации Аркадия Белинкова и братьев Стругацких. Скандал был грандиознейший! Но журнал продолжал издаваться, и вот был готов напечатать что-нибудь из рассказов нашего героя. Однако в редакции ему прямо объяснили, что необходимым условием публикации является врезка, предисловие кого-нибудь известного и московского. «Кого?» – спросил он. – «Ну, хотя бы Шукшина», – ответили ему. – «Я с ним не знаком». – «А вот уж это не наше дело».

Тогда герой позвонил в Москву, в «Новый мир», где лежало множество его «непроходных» рассказов (впрочем, повторим, других у него, можно сказать, и не было). В редакции у него были свои ангелы-хранители из отдела прозы: Анна Самойловна Берзер и Инна Петровна Борисова. «Пробить» публикацию они, увы, не могли, но наш герой был счастлив во время наездов в Москву бывать в редакции самого известного литературного журнала того времени, узнавать литературные новости, а то и получать для прочтения запрещенные книги, вроде «Ракового корпуса». Благодаря именно этим замечательным дамам рассказы попали к Шукшину.

Евгений Попов вспоминает: «Я был потрясен, ибо уже через ДВЕ НЕДЕЛИ я получил на почте (e-mailов тогда, естественно, не было) конверт с шукшинским предисловием к моим рассказам. То есть, Шукшин сработал мгновенно. Так практически не бывает в литературной среде, где каждый занят большей частию самим собой, где у всех свои проблемы».

Это предисловие не устроило тогда «Байкал», было напечатано лишь при публикации рассказов в «Новом мире», но стало поводом, чтобы встретиться с Шукшиным лично.

Кстати, как выяснилось много позже, Шукшин попросил у Берзер разрешения показывать тексты Евгения Попова и в других журналах, раз в «Новом мире» они «пока не идут». По словам нашего героя, он был тронут и горд этим. Его можно понять! Шукшин (сам!) отнес рассказы в «Наш современник», однако через несколько дней в «Новый мир» прикатил курьер на мотоцикле и вернул рассказы, сообщив «они нам не подходят». В общем, понятно и это – особой широтой взгляда «Наш современник» не отличался даже и тогда. В отличие от журнала «Молодая гвардия», где некогда печатались Вознесенский и Аксенов.

Кроме того, уже после личной встречи с нашим героем Шукшин послал своему другу Глебу Горышину в Ленинград записку, которая начиналась словом «Глебушка» (как увидим из воспоминания о ней нашего героя, это была уже вторая записка в редакции ленинградских журналов). Горышин в то время руководил журналом «Аврора» – и, выполняя просьбу своего друга далеко не сразу, но напечатал Евгения Попова, даже с фотопортретом. Правда, теперь наш герой говорит, что эту публикацию хотел бы попросту забыть. Ибо Глеб Александрович из всей кипы предложенного выбрал два самых слабых рассказа. Рассказы были «геологические», видимо, потому, что Горышин сам ходил в экспедиции. По позднейшей оценке их автора – рассказы были «довольно слюнявые», хоть и без «советской подлянки», но с «неловкой глупостью». А Горышина, вспоминает наш герой, он встретил во дворе СП СССР в 1979, когда громили «МетрОполь». «Что, сильно жмут?» – участливо спросил он. – «Сильно», – ответил Евгений Попов и с тех пор они не виделись. В 1982 Горышин лишился «Авроры» из-за публикации рассказа В. Голявкина «Юбилейная речь», в котором усмотрели издевательство над Брежневым.

Продолжение следует…

Автор:Михаил ГУНДАРИН
Читайте нас: