Все новости
МЕМУАРЫ
26 Января 2023, 17:00

Солнце всходит и заходит. Часть четырнадцатая

Жизнь и удивительные приключения Евгения Попова, сибиряка, пьяницы, скандалиста и знаменитого писателя  

В общем, в Красноярске начала 70-х наш герой чувствовал себя вполне адекватно времени и месту. Были ведь и друзья – Эдуард Русаков и Роман Солнцев, художники Владимир Боер и Виктор Немков. Было немалое количество приятелей, уважавших нашего героя как писателя, поклонников его прозы. Все в порядке, как можно понять, было и с девушками (несмотря на ламентации героев «Ложечек...»). Появилась возможность даже немного заработать писательским трудом – выступать перед публикой по путевке Бюро пропаганды художественной литературы (тут помогал Солнцев, давно уже ставший членом Союза писателей).

Приведем следующее высказывание Евгения Попова о красноярской жизни, уже из дальнего далека – почти 50 лет «тому вперед». «Я благодарен Зорию Яхнину, который впервые опубликовал меня в «Красноярском комсомольце» все в том же 1962-м году, я с симпатией вспоминаю Анатолия Ивановича Чмыхало, пославшего меня на Всесоюзное совещание молодых писателей, Майю Борисову, Аиду Федорову, Славу Назарова, Толю Третьякова, с которым мы выпили гекалитры портвейна и водки, помню патриарха сибирской литературы Игнатия Рождественского, милых моих друзей Лиру Абдуллину и Володю Нешумова, трепетного Колю Еремина, который был тогда в Красноярске популярнее, чем Евтушенко в Москве, Владимира Порядина, Огдо Аксенову, Алину Котолевскую, Алитета Немтушкина, Колю Рябеченкова, Галину Никифоровну Ермолину, журналистов Николая Нечаева, Оскара Кузнецова, Леонида Ронина, я помню добро всех, мне его сделавших (равно как и зло)» (предисловие к посмертной книге Романа Солнцева «Золотое дно»). Приведем сразу же еще один «список кораблей», также впечатляющий количеством названных там – частично совпадающих с предыдущим списком. Это список, так сказать, «друзей игрищ и забав»: «я тогда все время пил, раз в сто больше, чем сейчас, пока не заболел желтухой из-за того, что мне на работе сделали прививку грязным шприцем. Слава Богу, СПИДа тогда еще не было! Пил вместе с уже упомянутым писателем Эдуардом Русаковым и театральными художниками Владимиром Боером и Виктором Немковым. И поэт Роман Солнцев, ныне Государственный секретарь Соединенных Штатов Сибири, тоже с нами пил. И Александр Лещев. И покойный Эдик Нонин, дикий северный поэт. И сибирский гений, художник Андрей Поздеев. И работающий ныне на радиостанции "Голос Америки" режиссер Олег Рудник. И будущий дважды коммунист Зорий Яхнин. И Колька Еремин. И Толик Третьяков. И Володя Нешумов, космический инженер, выгнанный отовсюду за страшную антисоветскую акцию – чтение и распространение клеветнического пасквиля Бориса Пастернака "Доктор Живаго". И Володя Зеленов, скульптор. И Ваня Захаров, "поэт-гравер", как он сам себя именовал, автор песни "Сибирячка друга провожала в армию Советскую служить". И латыш Яня. И одессит Исайка Котлер. А чего бы нам было не пить, когда мы были молоды, здоровы и жили в тоталитарной стране им. В.И. Ленина? Девушек я в расчет не беру, при чем здесь девушки?.. Девушки – потом» (роман «Подлинная история «Зеленых музыкантов»).

У него была отдельная квартира в центре – что для тех, да и для наших времен в провинции (и не только) есть большая ценность в плане организации жизни, причем жизни веселой и разнообразной. А все же – хотелось чего-то еще. И в 1974 году Евгений Попов подал, как сейчас говорят, «на второе высшее» – в Литинститут. Сразу на драматургию и на прозу. С драматургией получилась трагикомическая история, когда дело подпортил не кто иной, как сам Олег Ефремов (об этом речь пойдет дальше). А с прозой… ну, с прозой прошло ожидаемо. Впрочем, был еще и ВГИК.

 

Говорит Евгений Попов

 

«По линии прозы», как мне позже рассказал по секрету уважаемый мною и, к сожалению, почти забытый нынче прозаик Николай Семенович Евдокимов, я получил на творческом конкурсе исключительно тройки, двойки и единицы.

Зато во ВГИКе мои скромные сочинения неожиданно пришлись ко двору, и я приехал в Москву сдавать экзамены.

Было лето. В феврале вышибли из СССР Солженицына, начали строить БАМ, в пушкинском музее на Волхонке показывали «Джоконду» Леонардо да Винчи.

Нам предложили писать киноэтюд на странные, с моей точки зрения, для такого либерального вуза темы. Комсомольское собрание – одна тема, другая – как люди идут по колхозному полю. «Ой, смотри!» – вдруг говорит один из них, а дальше нужно было дописать, что произошло. Комсомольская тематика мне была чужда, поэтому я взялся за тему колхозную. Я и написал, что эти люди были: двое пьяных растратчиков – председатель колхоза и бухгалтер «тишайший Коленька», а третий – самогонщик, которого председатель в 1948 году посадил на 10 лет по «указу от 7-8-го» за кражу мешка картошки. Они уже допивали на высокой горе огромную бутыль самогона, когда вдруг бывший зэк, а ныне справный хозяин, увидел через зеленое бутылочное стекло, что у него горит дом, где взорвался аппарат для производства незаконных напитков. Он на коленях просит председателя и бухгалтера быстрее ехать с ним и потушить пожар, но те ему, ухмыляясь, отказывают, сообщая народную мудрость: что сгорит, то не сгниет. Я особенно был горд тем, что придумал классный «киношный», по моим понятиям, ход – пейзаж, искаженный бутылочной оптикой, и считал, что дело мое – в шляпе. Увы, в либеральном ВГИКе насчет идеологии всё тоже было в порядке, в чем я и убедился, узнав на следующий день, что получил за свое брутальное сочинение двойку. А пятерку поставили тогда некрасивой старательной девочке с косичками Регине Р. В ее этюде комсомолец возвращался домой со службы в Советской Армии и по дороге мечтал о любимой. Как вдруг увидел, что неподалеку горит коровник, бросился туда и спас колхозных телят, после чего его ударило горящей палкой по голове, и он потерял сознание. А когда очнулся, на него ласково глядела… любимая, тоже комсомолка, и они поцеловались. Неудивительно, что Региночка нынче – известная сценаристка длинных телесериалов и ездит на «Мерседесе» с охранником.

Театр драмы и комедии

 

Между тем, капля по капле, наш герой проникал и в закрытый резервуар советской литературы. Был вместе с Эдуардом Русаковым на Краевом совещании молодых писателей. И на «зональное», как тогда говорили (Сибирь-Дальний Восток) совещание молодых попал. Где видел много писателей, включая признанных впоследствии классиками, так сказать, в самой неформальной обстановке. Некоторых из них даже похмелял. Более того, уже как драматург, участвовал во Всесоюзном совещании молодых писателей в Москве. На это совещание наш герой попал благодаря двум большим людям – руководителю местной писательской организации и своему начальнику по Худфонду. Первый направил (выделил, значит, из числа прочих молодых), второй не возражал против отсутствия на работе. Это мы к тому, что даже «официальное» попадание в число молодых писателей было делом случайности.

Совсем чуждым драматическому искусству наш герой не был. Надо сказать, что красноярский ТЮЗ считался в то время одним из самых заметных периферийных театров. Здесь работали Кама Гинкас и Генриэтта Яновская (в 1970–1972 годах). Были и другие очень интересные постановщики (главрежи Исаак Штокбант, Юрий Мочалов). Играли тут в описываемое время советские суперзвезды – Лариса Малеванная и Николай Олялин, начинавшие именно здесь свою серьезную профессиональную карьеру.

Ну и конечно – молодые актеры и актрисы, с которыми наш герой водил развеселую компанию, активного участвуя в разнообразных богемных проделках и приключениях. Особо – театральные художники Боер и Немков. Между прочим, с театром был связан и сам Бурмата – как минимум, в качестве мужа одной из ведущих актрис. Театр присутствует во многих рассказах Евгения Попова тогдашнего периода.

Может быть, под влиянием своих знакомств, а может быть в силу логики развития дарования (например, чувствуя, что форма рассказа освоена уже «от и до», нужно что-то новое) наш герой взялся за пьесы. И вот тут-то, казалось, он сможет добиться неожиданного и быстрого успеха.

Все как в сказке. Однажды вечером в квартире Евгения Попова раздался звонок. Звонил не кто-нибудь, а Михаил Горюнов. Из МХАТа. Он ни много ни мало предложил нашему герою написать пьесу. По заказу МХАТА. Того самого МХАТа, ефремовского! По мнению многих – лучшего театра страны. Все очень просто – руководству театра понравились рассказы Евгения Попова (которые попали в театр из «Нового мира»). Рассказы, напомним, не были напечатаны, существовали эфемерно – а тут пьеса, спектакль. МХАТ, Булгаков (думаем, наш герой не мог не примерить на себя ситуацию из «Театрального романа»). Евгений Попов согласился не раздумывая. Только попросил научить, как эти самые пьесы пишутся. «Очень просто, – не смутившись сказал Горюнов. – Берете лист бумаги, пишете название. Например, «На высоте». Подзаголовок «пьеса». Действующие лица – и в столбик перечисляете: Коля, Петя, Манька». Такой подход нашему герою понравился. Пьеса была написана Евгением Поповым практически за две недели – и, о чудо! – принята театром. В ночь окончания труда наш герой не смог заснуть и ходил до утра по набережной Енисея...

Вот так наш герой, кажется, самими обстоятельствами поворачивался в сторону драматургии. Пьеса, которая была написана в Красноярске – это уже не раз упоминавшаяся пьеса «Плешивый мальчик», ставшая событием московской сцены 2016 года. Хотя запросто могла быть поставлена на 40 с лишним лет раньше! И тогда, вполне вероятно, жизнь нашего героя изменилась бы… Но, думаем, не принципиально. Был бы дальше, полагаем, и МетрОполь». Был бы и андеграунд – как у многих из тех, кто вынырнул на секунду в территориальных водах официальной советской литературы, и вновь ушел под поверхность, наверху не прижившись.

Именно Горюнов, можно сказать, коренной мхатовец (был племянником Москвиных и Тархановых, в прямом смысле слова вырос во МХАТе) позвонил Евгению Попову не случайно. Именно в это время он заинтересовался современной прозой. Более того – именно Горюнову принадлежит честь «поворота на театральные рельсы» прозаика Людмилы Петрушевской. Писавшей, как и наш герой, абсолютно «непроходимые» рассказы. Вот как вспоминает о Горюнове Людмила Стефановна:

«Знакомство наше началось с того, что Михаил Горюнов ходил по редакциям и читал там неопубликованное, а потом, видимо, звонил авторам и предлагал им писать для театра. И в январе 1972 года он позвонил мне, и в ту же ночь я наваляла свою первую пьесу – как будто только ждала этого бодрого, красивого актерского голоса, который произнес: "Не могли бы вы написать для МХАТа пьесу", а я ответила, слегка подавившись: "Это что, театральный роман начинается?"

Вся моя пьеса "Чинзано", если кто ее как-то помнит, – это Михаил Анатолич, его легковесные байки за кулисами, его театральные анекдоты, под которыми горят веселеньким огнем несбывшиеся судьбы, жизни пропитых детишек и матерей, погибших жен и дружков.

Вся моя пьеса "Уроки музыки" – это Михаил Анатолич, это для него я ее писала. Когда был закончен первый акт, я отдала текст ему. Он сказал: "Стефановна, я ничего не знаю кроме того, что надо продолжать. И второй акт должен быть противоположен первому". После этих слов я сделала все наоборот в начале второго действия, и дело поехало».

Евгения Попова вызвали в Москву «для работы над пьесой». Он был горд. Работали они с Михаилом Анатольевичем Горюновым неделю (неопубликованные рассказы Попова, как оказалось, ему дала в «Новом мире» Инна Петровна Борисова). Пьеса стала более мускулистой, исчез один из персонажей – с полного согласия автора. После чего автора вызвал Ефремов и честно сказал: «Мы, Женя, твою пьесу поставить не сможем. У нас сейчас опять «Утиную охоту» запретили. Я позвал людей на сдачу, а один мерзавец от культуры вырубил в зале свет, и зрители расползлись в темноте, как раки. А у тебя в пьесе два самоубийства, пародия на партийное собрание и так далее»….

Очевидно в качестве компенсации, великий и добрейший Олег Николаевич Ефремов стал названивать ректору Литинститута Пименову, чтобы «сибирского самородка» туда приняли. Звонил он скорей всего в состоянии подпития, на лестные эпитеты не скупился, отчего ректор, по слухам, в конце концов раздраженно заявил ему: «Раз этот твой самородок такой гениальный, то у нас в Литинституте ему делать нечего, если, как ты говоришь, он уже все умеет». В Литинститут наш герой так и не попал.

В общем, полноценного драматургического дебюта пришлось ждать и ждать. Кроме «Плешивого мальчика» на сцене появилась и драматургическая версия «романа с газетой» «Прекрасность жизни». (Отличный спектакль Марины Брусникиной в Театре имени Пушкина в 2008 году; легендарный спектакль Ивана Верховых в Саратове, 1995 год). До сих пор наш герой с удовольствием вспоминает, как небольшую пьесу-скетч «Курячьи ножки» почти экспромтом разыграли во время одного из первых его легальных вечеров, в конце 80-х, будущие суперзвезды из компании Романа Козака.

Кстати, у Евгения Попова есть изрядное количество драматургических текстов, которые до сих пор и не ставились, и не публиковались. Он в свое время даже составил сборник из 10 пьес абсурдистского характера (прямо-таки в духе Беккета) под довольно издевательским названием «Место действия – сцена». О многом также скажет и эпиграф к сборнику: «У соседей, рыдая, поет фисграмония. Место действия – сцена, в душе – дисгармония». Это атмосферное двустишие, как и все остальные пьесы сборника, были приписаны автором его герою Н.Н. Фетисову. Якобы он, Евгений Попов, выполняет волю покойного Фетисова, представляя его работы публике (которые де самому Попову даже и не нравятся). Такая вот «двойная», чисто постмодернистская оптика, которая позже стала активно проявляться и в главном деле Евгения Попова – его прозе.

Пьесы были написаны легко, с превеликим, как вспоминает их автор, удовольствием. И даже, по рекомендации все того же Романа Солнцева, он принес их в театральное издательство. Увы, исход этого предприятия был предопределен. Не шли в печать рассказы – так же абсурдистские пьесы не пошли в печать, а тем паче на сцену.

Уже много позже Евгений Попов напишет пьесу, где объединит мотивы нескольких своих рассказов, прежде всего «Серебряных ложечек». Пьеса будет поставлена в Голландии, по ней сделают радиоспектакль. Называется «Хреново темперированный клавир» (что в аббревиатуре дает хорошо знакомое всем любителям музыки Баха, его «темперированного клавира» трехбуквие ХТК; «хорошо» просто заменено на «хреново» – по-нашему, так куда реалистичнее). В пьесе также есть Вор и Писатель, которые ведут диалоги о демократии, деньгах и самоубийстве. Пьеса была написана даже в двух вариантах. В более позднем, конца 90-х, варианте в финале появляется сильно беременная девушка по имени Демократия и интересуется у Писателя, не разлюбил ли он ее?

Михаил Горюнов умер в 1994 году. На сцене МХАТа пьесы Евгения Попова так и не появились. Но данный эпизод запомнился еще и завязавшейся дружбой с Людмилой Петрушевской.

Продолжение следует…

Автор:Михаил ГУНДАРИН
Читайте нас: