Все новости
МЕМУАРЫ
30 Мая 2022, 15:00

Неповесть. Часть семьдесят восьмая

Произвольное жизнеописание

Лакуна

 

Ну, вот и сессия, отметки вроде получше, но уже не так позитивны, и стипы, пожалуй, не дадут в этот раз. Но печали места нет, мы играем на Новогоднем балу. Тут ещё вспоминается обещание Виктора Ивановича вернуть литр, конфискованный когда-то в колхозе, в городе по первому требованию. И наш мастер оказался настоящим джентльменом и немедленно вручил мне требуемое, попросив не пить на людях. Играли мы хорошо – людям понравилось, понравился и концерт, подготовленный студентами и преподавателями и оформление нашего облезлого зала тоже вызвало положительную реакцию.

А я во время концерта умыкнул мою медовую в аудиторию, и это было слаще всех концертов в мире. После этого прелюда драйва прибавилось на 200%, а как вдохновенно играл Серж. Мы так зажигали, пропевая свой непонятный набор звуков, что нас вроде даже понимали. Ещё мы спели первую нашу собственную композицию про чьи-то ножки на каблуках, не могу вспомнить не только текст, но даже название где-то за краем. Уходить из училища этим вечером не хотелось и разошлись далеко за полночь, потому что нагрянула милиция и потребовала прекратить шуметь на весь район. Наша компания отправилась слоняться по ночной Уфе, принарядившейся к Новому году, удручало лишь излишнее количество напоминаний о Великом Юбилее Советской власти.

Никак это не вязалось с Дедом Морозом, ёлочками и подарками.

 

Лакуна

 

На каникулы я решил съездить в Ленинград, где никогда не был, а теперь там жили и учились мои друзья и земляки. Летел туда самолётом. Из дорожных впечатлений запомнилось только космическое ночное небо в иллюминаторе с ослепительными немерцающими звёздами. Венька жил тогда на улице Моховой, совсем недалеко от «Мухи», как они её звали. К его жилищу нужно было занырнуть в арку старинного дома. В первый же день я отправился рано утром вместе с ним в эту Alma mater. Интерьер и вольные нравы этого заведения поражали моё зашоренное провинциальное воображение: подумать только – курят не только в коридоре на переменке, но и прямо в аудитории во время уроков (по специальности).

Первыми двумя парами в этот день была живопись. Преподаватель, заметив меня в аудитории, поинтересовался – кто я, и услышав, что тоже студент из художественного учебного заведения, предложил пописать вместе со всеми выгороженный на подиуме натюрморт, нашлись мне и мольберт, и акварель, и бумага (Гознак). У них с акварелью были какие-то сложные отношения, то что они вытворяли называлось «отмывкой», когда красочный слой сначала наносится, а потом смывается, а потом снова наносится, и так очень много раз, даже Гознак от такого начинал вытираться до катышков, а цвет становился весьма условным и неброским и контуры тоже выглядели размытыми, этюд напоминал видение через матовое стекло. Мне, естественно, это не понравилось, вернее это мне не по душе, и я стал писать в своей манере, по-сырому, и очень быстро закончил (минут за двадцать пять примерно). Кроме того я изо всех сил пыжился, разыгрывая звезду. Преподаватель несколько раз подходил и смотрел на моё творение, но высказался лишь тогда, когда я уже отошёл от мольберта. Как ни странно, он меня похвалил и сказал, что я очень остро чувствую цвет и умею вкладывать настроение даже в натюрморт, пригласил он и остальных полюбоваться, а затем попросил акварель оставить ему. Чем я был польщён неимоверно.

Далее я отправился бродить по «Мухе», где был и свой музей и выставка произведений и курсовых работ. Там я был просто поражён уровнем мастерства студентов и скрупулёзной тщательностью выполнения каждой детальки. Выставлены были в витринах и на стенах потрясающие макеты машин и механизмов, эскизы интерьеров и оформление витрин, упаковки и рекламной продукции, дивные эскизы росписи ткани (Ирка Сарапулова как раз училась на «тряпках», а Венька на дизайне). Многие макеты были склеены из ватмана в мельчайших деталях и без всякой стилизации, только были ослепительно белыми и чистыми (у автомобилей были дверные ручки, зеркала заднего вида и даже рисунок протектора шин). Эскизы на планшетах выглядели напечатанными в типографии высокого класса, эскизы тканей мастерски передавали даже точную фактуру и переплетение нитей. На каждую работу было положено неимоверное количество труда.

Тогда я понял значение высшего образования для творческой личности, с такими навыками обращения с материалами возможности для творчества возрастали до небес (это в упрёк себе, лентяю и неряхе). В фойе института стоял, изваянный самой Верой Мухиной, огромный племенной бык, на лбу которого отчётливо читалось ВАКС (фамилия ректора в ту пору), надпись эту тщетно пытались стереть, но на следующее утро она появлялась вновь, сколько ни пытались подкараулить работники администрации утренний визит вандалов. Впервые в жизни я поел бананов, в Уфе таких фруктов не продавали, а тут в студенческой столовке. Обезьяний деликатес особенно не понравился, но возможности...

Мне столичная жизнь пришлась по вкусу.

Лакуна

 

На следующее утро я отправился в Эрмитаж, как и положено паломнику в столице, вознамерившись обозреть всё за день. Наивный провинциал! Обойти все анфилады, теоретически, конечно, можно, но мозг отказался принимать столько информации сразу, несмотря на то, что она почти вся позитивна. Пришлось приходить сюда ещё четыре дня. Я впервые увидел столько подлинных творений, как же они отличались, даже от самых лучших репродукций, виденных мной до этого. То самое чувство присутствия живого мастера ничем подменить нельзя. На следующее утро я снова в Эрмитаже. Главное потрясение испытал, когда попал в зал постимпрессионистов; я вошёл в зал и сразу двинулся к центру помещения с намерением выбрать объект… и вдруг позади себя услышал отчётливую птичью трель. Резко повернулся и натолкнулся взглядом на Ван Гоговский «Куст» (оттуда и чирикали). Если и раньше мне были близки его работы, то эта меня добила, я ощутил мощь и страстность письма его. Потом долго разглядывал его, и в этот раз не стал смотреть больше ничего, боялся растрясти это чувство высокого восторга.

Остальную экспозицию смотрел уже на следующие дни. Вечером Венька сводил меня на тогдашний рынок секс-туризма, к Астории, туда причаливали автобусы из Финляндии с измученными «сухим» законом финнами, много среди них было молодых женщин, готовых поделиться своей честью в обмен на несколько рюмок русской водки. Мы выбрали парочку и отправились с ними в недорогую гостиницу, где-то на Петроградке (номера оплачивали эти же девицы). Было весело, а девушки даже не тараторили, а только слушали музыку вместе с нами, они были миленькие и по-своему трогательные.

Назавтра мне купили из-под полы альбом Шагала, про которого в своём захолустье я даже не знал. Стоила эта книжечка в мягкой обложке всего 47 копеек, но достать её даже в сказочном Ленинграде было трудно. Шагал был тогда за пределами марксистско-ленинской эстетики, впрочем, как и многие великие XX века. Я ещё несколько раз писал вместе со студентами акварелью. А в основном бродил по ослепительно-прекрасному Невскому и заглядывал в омерзительные дворы-колодцы там же. Зима в Ленинграде мне показалась довольно противной – слякоть, мокрый снег, резкий ветер с Финского залива. В один из дней случился мороз в девятнадцать градусов, но благодаря резкому ветру казался сорокоградусным. Но в Зимний сад и к Адмиралтейству я сходил, посетил и Исаакий, а вот в Казанский собор почему-то не попал (помнится мне, что он на реставрацию был закрыт); к мечети прогулялся, конечно, много богаче нашей тогдашней. Ну, по набережным погулял и посмотрел, как разводят Дворцовый мост, и в порт наведался, но к судам там не подпускали близко. На Охту съездил, увидел рабочие кварталы, совсем не вяжущиеся с образом города-музея. Не понимаю, почему не удосужился так посетить Русский музей, а Кронштадт тогда был закрыт для посещений.

Жаль, что погода не позволила гулять долго. На берег Балтийского моря пришёл и почти тотчас отправился обратно, уж очень мокрый, холодный и резкий ветер был. Я никак не мог согреться. Слава богу, такой день случился только один, а потом опять около ноля. Случилось и посмеяться до колик: моросило, в витрине маленького магазинчика канцелярских товаров на Невском неподалёку от Аничкова моста в полуподвале особняка, вросшего в мостовую, в витрине я увидел это.

Зачем только я не взял с собой фотоаппарат и как жалею об этом даже сейчас, ведь тогда глаз у меня был свеж и видел множество того, что теперь проходит мимо зрения, поскольку теперь больше смотришь внутрь себя. В те годы ещё не совсем перевелись любители украшать гостиные своих жилищ знаменитыми мраморными семью слонами (символ домашнего и семейного счастья), но авторы оформления витрины явно превзошли всех тогдашних правильных и праведных идеологов – в витрине красовалось семь копий разного размера, но строго по ранжиру, семь копий скульптуры у Финляндского вокзала: «Ленин на броневике»! И их тоже было ровно семь! Прекрасный подарок начальнику в приёмную. Я когда это увидел, то так хохотал, что не смог устоять и сел на мокрый тротуар, прохожие подозрительно косились, но чинно семенили мимо. Когда я рассказал Веньке об этом, он сводил всю свою группу и всех своих приятелей тогдашних. Впоследствии у этой витринки всегда кто-нибудь задерживался и почти всегда звучал смех. В «Мухе», коротая время до переменки, я познакомился с гардеробщицей, старушка пережила всю блокаду в городе и много мне порассказала про действительное положение вещей во время этого ужасного периода, про людоедство, про бандитизм сытых, и уже совсем по-другому я смотрел на надписи, оставленные на стенах домов.

Ленинградцы мне дали понять, как должен вести себя горожанин на улице, когда я бросил под ноги докуренную сигарету кто-то сказал мне в спину:

– Молодой человек, у нас это не принято.

Ой, как мне стало стыдно (с тех пор я таскаю в карманах весь мусор, до встречи с урной). И сыновья переняли это у меня (хоть чему-то путному я их обучил). Кстати, студенты «Мухи» тогда разработали проект для экстерьеров города и его сразу внедрили городские власти – это были настенные урны, состоящие из двух разноцветных поворотных цилиндров, повёрнутых боком (в народе их тут же прозвали «Мухинские яйца»). А самое жуткое впечатление было от знаменитых проходных «колодцев» с облезлой штукатуркой, слепыми грязными окнами и сильным запахом мочи из каждого подъезда и острым ощущением беды (вот когда я понял Раскольникова). Весь город насквозь пробит этими проходными кошмарами.

Так и сложился у меня образ этого города: полуистлевший скелет, затянутый в блестящий вицмундир.

Лакуна

 

Вернулся я в Уфу, и такой затхлой провинцией показалась мне она после посещения Ленинграда, так захотелось уехать отсюда и никогда не возвращаться. Хорошо хоть тут был Серж (хотя Серж уже был в армии в далёкой Чите) и остальные мои друзья, хотя Хвост тоже был в армии и Валерку тоже забрали в спорт-роту, где он служил в составе команды боксёров. Я продолжал навещать Мишку Зеленина и невольно мешать его амурам, поскольку почти всегда приходил невовремя, надо отдать ему должное – ни разу мне не было отказано в гостеприимстве.

Вскоре Мишка женился, жена у него была полной оторвой, даже на свадьбе умудрилась распутничать. После этого я навещал Мишку много реже. Учение в УМПУ после «Мухи» и её нравов разонравилось окончательно, когда понял, что наши педагоги исчерпали свой потенциал и уже ничего нового мне уже не покажут, и, тем более, не расскажут, а что до ремесла, то я уже писал нисколько не хуже моего мастера (правда совершенно не понимал ещё, что есть картина, видно не дорос тогда), а тут ещё и ненавистная педпрактика в школе, где почти все были из моего двора… и начал я бессовестным образом занятия прогуливать.

Видимо, закончился мой период нахождения в УМПУ.

Продолжение следует…

Автор:  Лев КАРНАУХОВ
Читайте нас: