Неповесть. Часть пятьдесят девятая

Лакуна

Добавилась ещё одна идиотская забава – соревнование в громкости отрыжки, причём мои приятели умели создавать этот эффект искусственно, а мне не удавалось, нужно было обязательно что-либо съесть. Рыгали мы на улице, приводя в испуг прохожих, важно было произвести это как можно громче. Абсолютно дебильное развлечение. К счастью, мода эта покинула нас уже осенью.

Или опять же распитие шампанского в день седьмого ноября, когда Эрос предложил для разгона немного выпить до прихода гостей, а недостаток восполнить добавлением пива в бутылку, с последующим возвратом «status quo» – т. е. водворением пробки на место и закручиванием проволочной корзинки (мы даже фольгу постарались восстановить в первозданном виде); шампанское предназначалось для угощения возможных партнёрш.

Эффект при открытии такой смеси стал ошеломляющим – пробка из бутылки (благо направление её вылета было в сторону форточки) вылетела с такой силой, что в комнате могли быть либо разрушения, либо травмы, основная же беда состояла в том, что вслед за пробкой за окно отправилось и содержимое бутылки (почти всё), денег у нас больше не было, так что праздник был испорчен, а мы лишались возможности охмурить и привлечь каких-нибудь случайных подружек к празднованию.

С горя мы отправились на улицу, в надежде всё же найти девчонок для полноценного праздничного вечера и нам повезло – мы встретили сразу двух девиц, которые сразу же пригласили нас к себе в гости. Однако место празднования находилось очень далеко – на станции Дёма, в районе Сортировки, за Белой и туда нужно было ехать электричкой с вокзала, до которого тоже было не близко. Денег у нас в момент знакомства с собой не было, и мы договорились, что явимся попозже, и тут же получили адрес. С трудом назанимали денег на билеты и вечерком отправились в гости. Когда мы прибыли – девчонки встретили нас как-то странно, и не мудрено – сразу после нас туда же прибыли местные пацаны, слава богу, они были ещё трезвы, и серьёзных разборок удалось избежать, нам даже налили «на дорожку», но пришлось спешно убираться восвояси.

Невесёлый праздник получился, но с включением приключений.

Лакуна

Мама предприняла попытку отметить моё взросление довольно забавным способом – пригласила плотника, который соорудил в нашей комнате перегородку с дверью посередине. Позже пришла мамина знакомая малярша и заштукатурила и выкрасила вновь поставленную стенку и дверь. Ещё она подарила маме роликовые трафареты для наката рисунка на штукатурку, надо сказать, мама ненавидела обои, и эта нелюбовь частично передалась и мне – я так же не люблю бумажные стены. А подаренные малярные ролики применялись ею вплоть до 1997 года.

Таким образом, вместо одной большой комнаты появились две маленькие с одним окном каждая (моя клетушка стала проходной), тогда же я выбросил свою постылую голубую кровать с пружинами и приобрёл раскладушку, которую днём сворачивал и убирал, чтобы в моей комнатушке было побольше места для других занятий кроме сна. Раскладушка, постельное бельё (днём) и телефонный аппарат жили в комнате мамы. Там же жили и рыбы на подоконнике.

В это же время я предпринял очередную попытку писать маслом (первая моя проба была чудовищной, я попытался писать на не загрунтованной бумаге) однако теперь картина была написана на фанере (уже загрунтованной) и выглядела сносно – это был пейзаж с «висячим камнем», написанный дома по памяти. Мама попросила дворцовских сделать к ней раму, и это произведение украшало её комнату года три и даже после моего отъезда в Москву.

А вот последующая картина изображала уже лунный пейзаж и получилась весьма удачной (что с ней стало впоследствии, не помню, кажется, я её кому-то подарил, а более возможно, что она отправилась в архив к Степанычу и, следовательно, сгорела вместе со всем остальным).

Но на выставке во Дворце она повисела.

Лакуна

Во время празднования Нового года мы, как всегда, искали встреч с прекрасным полом и просачивались во все возможные и невозможные места. Азик теперь работал в Оперном театре монтировщиком декораций и тоже учился в вечерней школе. Оперный театр в Уфе это место, где по праздникам развлекалась тогдашняя номенклатура. На Новогодний праздник в этот раз мы проникли через полуподвальное окно столярного цеха театра, где переоделись в цивильное (взятое с собой), но, попав на великосветский бал, особого удовольствия от участия в вечеринке Высшего общества не получили: сначала длиннющее торжественное собрание с вручением грамот, потом и концерт – довольно занудный, с большим количеством парадных песен и дежурных номеров балета, таких как пресловутый «танец маленьких лебедей», а оттого что наших сверстниц почти не было, шансов потанцевать, а тем паче познакомиться не представилось, однако Юнер был дико удивлён, встретив меня там.

Зато на другой вечеринке, в театре Драмы, я встретил необыкновенно красивую сверстницу и влюбился в очередной раз, но мой пыл остался, как всегда, мало заметен – маленький ушастый юноша не привлёк к себе особенного внимания, да и держался я скованно. Девица сия училась в 39, элитной тогда школе, а жила в нижней части улицы Пушкина, рядом с заводом Горного оборудования. Я таскался туда в любое свободное время, в надежде на случайную встречу, и на самом деле несколько раз имел счастье проводить даму своего сердца до дома или, наоборот, в школу. Звали сию особу Валя, и у неё была идеальная фигура и ослепительные ножки – я был бешено влюблён в неё довольно долго, и даже имел удовольствие разглядывать её прелести на пляже летом в следующем году. Однако никаких преференций с её стороны так и не последовало, и я опять страдал от неразделённости чувства, рисуя в мечтах различные виды близости.

Тогда же под Новый год мы просочились ещё в Профсоюзный техникум, где тоже познакомились с несколькими девицами, но и там тоже дальше невинных поцелуев в подъезде общежития дело не продвинулось, а в саму общагу к ним не пропустила бдительная вахтёрша.

Итак: каникулы завершились, а перемен в сердечных делах не произошло.

Лакуна

Пошло время окончательного периода нахождения в школе, все неистово готовились к экзаменам, даже мне намекнули, что если я поднажму, то на серебро претендовать смогу (а мне оно надо?). И поскольку озабочен я только буйством гормонов, то какая уж тут учёба на медаль. Однако уроки посещал и отвечал на них вполне адекватно.

В постоянной борьбе животного и духовного незаметно подкралась моя последняя школьная весна, таял снег, плакали сосули на скатах крыш и воронках водосточных труб, впору было писать стихи, только вот беда – некому было.

Наденька училась старательно и беззаветно, и ей не до меня было, да и я не мешал ей – не столь крепко её обожание меня зацепило и стало каким-то привычным, и даже стесняло весьма, потому что никаких шагов к сближению она не предпринимала, лишь пожирала меня глазами и смотрела в рот при каждом моём высказывании.

Поиски же объекта приложения страсти на стороне продолжались без особого успеха до самого мая, причём, кроме шатания по улице, каких-либо активных действий предпринято так и не было.

И вот май наступил и даже прошёл, и вот тут в кинотеатрах начали демонстрировать новомодный шлягер: широко разрекламированную как бы кинокомедию «Королева бензоколонки».

И вот что приключилось на просмотре этой дряни.

Мне встретилась в темноте, наконец, девушка, мгновенно заполнившая полностью пустоту моей души (души ли?) – мы процеловались три сеанса подряд (я так и не запомнил про что фильм, зато трижды бегал за билетами, обогатив кинопрокат и создав позитивную статистику). Мой новый предмет обожания носит прекрасное весеннее имя – Светлана, и выясняется, что работает она в нашем парке в летнем кафе «Отдых», то есть в пределах шаговой доступности в любое время. Светлана разрешает себя целовать и провожать на автобус, но дальше ни-ни (у неё, де-мол, мама строгая и заругает, а папа вообще прибить может). Приходится терпеть. Ночь превращается в сплошное ожидание следующего дня (то есть я ел как всегда много, а вот спать почти перестал), а утром бежал здороваться с ней к открытию кафе. Друзья смотрели на это увлечение моё весьма иронично и вышучивали все мои кривляния у веранды кафе в ожидании окончания смены. Так я и торчал у кафе на скамеечке с восьми вечера до одиннадцати, пока его не закроют, и потом провожал свою обожаемую на автобус. Разумеется, о каких занятиях и медалях я могу думать, особенно тогда, когда у предмета моей страсти выходной, и мы путешествуем по городу и окрестностям (и целуемся, целуемся в любом подходящем и особенно в неподходящем месте). И вот однажды, обнимая в трамвае свою милую, натыкаюсь на нашего физика или может это он наткнулся на нас.

Вот такой диалог случился в тамбуре трамвайном:

– Почему Вы не явились сегодня на консультацию?

– Я и так всё знаю…

– Я непременно завалю тебя, сопляк – даже я не знаю всего.

– И немудрено, Вы же дальше своего носа и учебника ничего в физике не видите и не смыслите…

Этой замечательной эскападой я, несомненно, довёл бедного до состояния кипения и безвозвратно пал в его глазах, тем более, потому что в паузах между репликами я продолжал целоваться. Педагог мой окончательно пришёл в бешенство и вылетел из трамвая, продолжая сулить мне грядущую расправу. Однако страшно мне не стало – школьную программу я действительно знал и недурно, и гораздо шире учебника. Тогда я всерьёз собрался поступать на Физфак, на астрофизику для начала хотя бы в Башгосуниверситет.

Такая сладкая жизнь продолжалось до самого конца мая.

Но тридцатого ночью моему бедному сердцу был нанесён тяжкий удар – у Светы оказался другой, да ещё и «старик» лет тридцати, у которого были и деньги, и который знал, что нужно делать с девушками кроме поцелуев. Горю моему не было границ (и полному отсутствию разума тоже). Захваченный демоном ревности, я выследил коварную ночью и пронаблюдал, как они ехали домой, а потом занимались всласть любовью в кустиках у её дома. Напасть на соперника в присутствии дамы было нарушением кодекса чести, а парочка прозанималась любовными упражнениями всю ночь, и я тупо смотрел, как должен вести себя самец, а уже этим утром был мой первый экзамен, пропустить который мне хватило ума. В тех же кустах, но поодаль я, рыдая, дал клятву никогда не жениться и никогда не верить женским обещаниям.

«О жалкий жребий мой!»

Лакуна

И настало утро следующего дня (первого июня) и мы писали сочинение.

Как же заставить себя писать сочинение, когда в голове только грохот обвала разрушенной мечты и обломки любви, и на лице следы бессонной ночи (и не от подготовки к сочинению), и грязные дорожки от злых слёз (впрочем, у многих моих одноклассников вид не менее усталый, хотя причины бессонницы совсем другие) и, самое главное, ни одной из предложенных тем, вернее, книг, о которых надо писать, я в глаза не видел, не то чтобы читал.

Советская литература (все эти «Поднятые целины» и «Закаляющиеся стали», или «Разгромы», и, особенно, «Мать»), изучаемая тогда, вызывала обязательный рвотный импульс, и даже русская классика после разложения её на положительных и отрицательных «лучей света» и «лишних людей», а также прочих разночинцев, вообще не усваивалась. «Жаль только жить в эту пору прекрасную уж не придётся ни мне , ни тебе»...

Ах, все эти Луки и Бароны, или Грушницкие с Максимами Максимовичами, а несчастная Наташа Ростова, а князь под дубом, а Рахметов со своей доской, или Вера Павловна со своими снами, ещё Белинский со своими менторскими письмами к Гоголю – б-р-р-р-р-ррррр! (лишь много лет спустя я смог читать Толстого и Пушкина без отвращения, а Чернышевского и Достоевского до сих пор не перевариваю, так выхолощена, разложена и уничтожена была литература в учебниках той поры и в подаче педагогов). Слава богу, что мы не проходили зарубежных авторов, а то, наверно, я бросил бы читать вовсе. Вся эта лирика теснилась в голове, ничуть не добавляя к моей полной беспомощности каких-либо конкретных действий.

Первые три часа я изучал потолок, где была пропасть затейливых трещинок, потом затылки сидящих впереди ребят, наконец от скуки накатал стихотворный фельетон «Как пишем мы экзамен» (вот его и стоило сдать, там были толковые мысли, что-то в стиле современного Быкова, правда, без его блеска, да и объём солидный – два двойных листа).

Сие произведение пустил по рядам, товарищи оценили и похихикали (тут мне влепили выговор и заставили творение уничтожить), но тут принесли подкрепиться, и меня пожалели и не стали окончательно выдворять с экзамена.

Съев булочки и выпив газировку, я опять безнадёжно и тупо пялился на доску с перечнем тем сочинений (а время-то всё шло). Ничего плодотворного в голову не поступило, но я заставил себя начать писанину, экзамен надлежало сдать, и стал я, скрепя сердце, писать на свободную тему «Образы женщин в Советской литературе». Постепенно втянулся и уже бойко строчил нечто очень патриотичное, в стиле передовиц тогдашних газетных рупоров (никаких конкретных произведений я не указал, потому что просто не читал подобное). Сочинение было написано за сорок восемь минут (я засёк). Тяжело повздыхав, проверил содеянное на наличие ошибок (как всегда, наставил лишних запятых), сложил листки и понёс эту чушь к столу педагогов, где и сдал под удивлённые взгляды одноклассников, которые перепроверяли свои работы, а некоторые всё ещё продолжали писать. Не понимаю, как можно писать три листочка шесть часов. Я же сдал своё «творение» и отправился домой оплакивать свою погибшую любовь и ожидая разгромных оценок за беспомощность и отсутствие знаний современной Советской литературы. Рисовалось второгоднее позорное продолжение школы... пересдача, позор...

Наступило завтра, и … оказалось, что у меня 5 и 4 (за пунктуацию); сочинение моё впоследствии было напечатано в какой-то методической литературе, как образец правильного взгляда современной молодёжи на Советскую женщину. Это мне сообщила при встрече осенью наша русичка.

Б-р-р-р-рррр! Но пятёрку-то я получил (и четыре за русский – уж очень я люблю ставить запятые).

Следующий экзамен по русскому устно был сдан на пять, совершенно ничего не сохранилось в памяти об этом достославном событии, разве что в этот день на улице было жарко, и я постарался сдать в первой пятёрке, чтобы быстрее отбыть на пляж.

А поздно вечером мы с приятелями уже караулили Светкиного хахаля у выхода из кафе с намерением всыпать ему, но увидев этого типа, друзья весьма доказательно меня отговорили во избежание членовредительства и пришлось принять эти их доводы (уж очень здоровенный мужик, как выяснилось при свете дня, оказался моим соперником) и мне в одиночку никогда бы с ним не сладить, учитывая то, что драться я не умел вовсе. Не случилось вендетты и в этот раз.

Не влюбляйтесь в официанток, они глупы, ветрены и непостоянны.

Продолжение следует…