Неповесть. Часть пятьдесят пятая

Лакуна

Остаток зимы мы с друзьями проводим привычным уже способом – выезжая на лыжные прогулки. Иногда мне случалось отдыхать без друзей, одному. Во время такого вот одиночного выезда на Омскую к уфимскому трамплину, происходит очередное весьма романтическое приключение: знакомлюсь и провожу весь день с девушкой и до финала мы не доходим только потому, что кругом лежит снег (хотя я её практически раздел), да и людей вокруг предостаточно, а идти под крышу некуда. Жаль, что никакого продолжения романа так и не последовало (а девчонка была прехорошенькая) и она даже не сообщила свой адрес или телефон, и этот эпизод так и остался капелькой солнца на холодном теле февраля.

Между тем дисциплина, монотонность труда и отсутствие перспектив всё больше склоняют меня к увольнению с завода. Когда я завожу беседу об этом, меня немедленно переводят в бригаду «Коммунистического труда», дают значок ударника и даже обещают вскорости перевести в секретный цех. Так продолжилось до середины августа, но я всё равно уволился, дав себе торжественную клятву никогда больше не переступать порога режимного предприятия.

Так я получил прививку от Совка и после этого уже никогда не занимался неинтересным для меня делом (за исключением просьб родных или друзей).

Зато закончилась сытая жизнь.

Лакуна

Рыбное моё хозяйство тем временем претерпело полный upgrade, и теперь у меня был 60-литровый сосуд из оргстекла с компрессором и подсветкой (самодельной). Теперь я содержу только лабиринтовых рыб: макроподов, гурами, петушков и лялиусов (зачем им компрессор, ума не приложу, но и мне и рыбам нравятся постоянно поднимающиеся с лёгким шипением пузырьки). Эти рыбки не требовательны к качеству воды, дышат атмосферным воздухом и могут оставаться на суше весьма продолжительное время (однажды один из самцов макропода выпрыгнул из аквариума и провалялся на полу под столом несколько часов, пока его не обнаружили, тем не менее он быстро оклемался, а я после этого случая стал накрывать аквариум стеклом).

Макропод – крупная полосатая рыба в поперечную тёмно-зелёную и малиновую полосу, с длинным ярко-красным с тёмно-синим отливом хвостом (во время драк и брачных игр окраска максимально яркая и все плавники и хвост растопырены до предела). Макроподы у меня были индийские и из юго-восточной Азии (индийские более яркие и крупные).

Петушки были красные и синие (все эти рыбы одного вида, и ведут себя похоже, петушки правда самые драчливые, отсюда и название).

Гурами – серебристо-голубые с ложным глазами на боку и на основании хвоста, либо полосатые, либо в пятнах неправильной формы, как на армейском камуфляже. Мои были двух видов: голубые и мраморные. Гурами – самые крупные в этом семействе, и самые спокойные. Лялиусы тоже довольно крупные и полосатые, но раскраска их ближе к окуневой, они гибриды.

Всё это семейство сновало по аквариуму среди водорослей и всяких придонных нагромождений из камней и раковин. Камни и ракушки были предварительно прокипячены, чтобы в аквариум не проникли нежелательные микроорганизмы. Водоросли тоже обрабатывались слабым раствором марганцовки, были ещё, правда, и необработанные улитки, для очистки стёкол.

Маме очень нравились гурами, и она прозвала их «Гурамочки». Один из самцов макропода носил имя «Птицын хвост», потому что в спокойном состоянии его хвост отдалённо напоминал хвост ласточки. Второй, более крупный самец звался «Обглоданный муж» – часть хвоста, почти под корень, ему отъела самка в период ухаживания за икрой (у макропода самец отвечает за воспитание подрастающего поколения). Несколько раз «Птицын хвост» пытался закончить жизнь суицидом (поскольку постоянно проигрывал единоборства), выпрыгивая из аквариума, но пролежав несколько часов на полу, оставался в живых и водворялся обратно, пока я не догадался накрыть аквариум стеклом.

Соседский рыжий кот-наркоман любил следить за рыбами, но не делал попыток на них поохотиться, впрочем, он и за мухами не охотился, потому что сам постоянно находился под мухой.

Идиллия с ихтиологией.

Лакуна

Как раз тогда (ещё в период работы на заводе) я приобрёл в кредит для нас с мамой модную и довольно дорогую радиолу «Муромец» для прослушивания грампластинок и прослушивания заокеанской запрещённой музыки по радио. Ясное дело маму весь этот джаз и голоса не интересовали, и она предпочитала «Маяк» или первый, где передавались всякие «С добрым утром». А вот все «голоса» большевиками яростно глушились, и прослушивать музыку и текст приходилось через ужасные шорохи, шипение и треск, и завывания. Была сооружена длиннющая антенна и выброшена за окно. Постоянное прослушивание запрещённых передач как-то романтизировало поиски музыки, (вот оно, запретное-заветное), а также из этого эфира удавалось узнавать много нового о политическом строе нашем, и как устроена демократия у них на Западе. Предоставлялась возможность делать сравнения и посмотреть на нашу страну хоть чуть-чуть со стороны. По «Голосу Америки» тогда ежедневно передавали мемуары Светланы Аллилуевой с разоблачением кровавого режима Сталина.

Тут уж поневоле почувствуешь себя иностранным шпионом, засланным в тыл, и постоянно оглядываешься, чтоб кто-либо посторонний не услышал и не донёс.

Лакуна

Лето проходит в ухаживании за Ириной (ну и за всеми симпатичными девицами в округе). Теперь и на танцплощадке меня хорошо знают, и уже можно не таскать с собой паспорт повсюду. На площадке теперь играют и рок-н-ролл и модные блюзы. А я после победы на конкурсе в Москве – уже признанный твистёр (поговаривали даже, что в первой десятке по городу). Теперь твист танцуют со мной охотно, но с медленными танцами проблемы продолжаются. Прикид у меня теперь модный – остроносые туфли (сшитые армянами и купленные из-под полы), чёрные, узкие, вельветовые брюки и красная, а позже ещё и чёрная рубаха «Апаш», на голове, вымазанная бриолином (с бриолином постоянно происходили накладки – это был дефицит), непослушная шевелюра, поделённая на косой пробор (это уже после эпохи стиляг происходит).

Но теперь я редко остаюсь на площадке до закрытия – меня непременно забирают в опорный пункт милиции за непристойное поведение (за исполнения твиста), где каждый раз надо доказывать, что никто и нигде не запрещал подобного рода танец, и что каждый имеет право на самостоятельное выражение чувств (в рамках приличия, разумеется). Милиционеры заставляют меня показывать, как я танцую, я показываю – эти ржут, потом отпускают, тогда иногда удаётся успеть ещё станцевать на площадке несколько заключительных танцев. И так каждую среду, субботу и воскресенье, за редким исключением. Количество приводов в милицию этим летом просто зашкаливает. А в мире между тем возникают всё новые разновидности рок-н-ролла всякие: Sekond, Shaffl, Shake и т. п., которые я разучиваю и с удовольствием танцую.

Даже сольный танец в общественном месте легко мог стать правонарушением.

Лакуна

Ну, танцы танцами, а нужно срочно искать место работы, ведь в вузы тогда не принимали из школ рабочей молодёжи без стажа в два года (а у меня только год с небольшим), и тут я вспоминаю о своей школе-интернате и направляюсь туда в надежде получить место художника-оформителя (поскольку там все знают, как я рисую и что умею, кроме того). На работу меня принимают, но руководителем кружка «ИЗО», однако при этом напрочь забывают, что нужно непременно оплачивать любой труд. Но тогда меня меркантильная сторона мало волновала, гораздо более устрашала перспектива несостоятельности моих знаний и отсутствие способностей в обучении других ремеслу. Я несколько раз бегал за советами к Степанычу, выслушивал всё внимательно, но старался делать по-своему (столь высокого мнения я был о собственной персоне и её творческом потенциале, но и до сих пор всегда стараюсь найти самостоятельное решение любой проблемы).

Примерно 10 сентября я провожу свои первые занятия с только что набранными школьниками, конечно, почти все меня знают, и сие обстоятельство сильно затрудняет общение в рамках: педагог-ученик, слушают мои разглагольствования в пол-уха, а тут ещё Ольга Чазова из теперешнего восьмого – очень красивая и постоянно глазки строит, и даже настоятельно просит индивидуальных уроков...

А уж во время школьных танцев что творилось, где я постоянный участник и кавалер. Вот тут уж я отрываюсь по полной, мне не отказывает никто.

Тяжёлый труд по воспитанию в себе качеств, необходимых для учителя (так за всю остальную жизнь и не научился), и чарующее возрастание среди «девушек в цвету» (сейчас меня тут же с восторгом обвинили бы в педофилии).

А так этой осенью больше вроде ничего экстраординарного не происходит.

Лакуна

В сентябре начинается мой выпускной учебный год, ещё немного и у меня случится среднее образование. Продолжается, вернее, возобновляется моя дружба с Наденькой Базановой. Она опять приходит ко мне в гости, но я так и не решаюсь тронуть столь наивное и чистое существо. На работу езжу два-три раза в неделю, остальное время провожу то в «академии», то с друзьями, то у Степаныча во Дворце. Несколько раз выбираемся нашей компанией в лес за грибами. Вот и опята прошли, а там вскоре моя последняя школьная зима, последняя ёлка.

Хлеб уродился в то лето плохо, и нас отоваривают по карточкам. Белого хлеба почти нет, ну а я-то только чёрный ем. В магазинах длиннющие очереди, снимают Хрущёва, появляется Леонид Ильич, совнархозы упраздняют, однако в здании Совнархоза всё равно полно чиновников, вновь руководит только КПСС. Бесконечные портреты членов Политбюро и «самого», у которого каждый раз всё больше орденов и медалей. Лживый пафос центральных газет. Очередной политический кризис на моём пути. «Было произведено 14 000000 тонн мяса в живом весе (т. е. с костями, шкурой и хвостами и копытами), а вот колбасных изделий из этого количества было изготовлено 15 000000 тонн (а мясо-то ведь ещё и так продавалось) – просто данные эти приводились на разных полосах газеты.

Воздух пропитан ожиданием перемен.

Продолжение следует…