Неповесть. Часть тридцать четвертая

Лакуна

Весной 1958 (кажется, к дню пионерии 19 мая) открылся Уфимский Дворец пионеров и маму пригласили туда руководить пионерским и комсомольским театрами.

Мама, наконец, нашла применение своим талантам и заслуженную пристань. Дела у неё сразу пошли хорошо, она повеселела и похорошела. А я этой осенью заболел скарлатиной в тяжёлой форме и провалялся в постели почти до Нового года. Таким образом, я почти не занимался в седьмом классе.

После зимних каникул педсовет решил меня перевести обратно в шестой с литерой «А», и как я не сопротивлялся, меня перевели обратно в шестой. Только в этом классе язык уже другой – английский и приходится догонять. И заново привыкать к коллективу. Теперь я учился в одном классе с Юнером Загафурановым. Нас было 28 человечков. Рассадили нас попарно, мальчик-девочка, но потом оказалось, что гендерные различия как-то быстро стёрлись, девчонки старались сесть с подружками, но и мы предпочитали сидеть с другом, это уже после зимы началось поветрие влюблённостей...

«Вот жалкий жребий мой».

Лакуна

От Ольги (так звали мою тогдашнюю любовь), уж и не помню за что, меня неудачно пересадили к Юрке. И вот уже я красуюсь на первой парте слева, у окна. Со мной сидит теперь Юрка Дыбленко, худенький, блондинистый, весёлый, лёгкий парень.

Я рисую теперь комиксы про похождения доктора Пилюлькина, к герою Носова этот персонаж не имеет никакого отношения, кроме фамилии. Фигура получается комическая, а похождения фантастические. Персонаж мой действует и в городе и на войне в Корее и в Космосе, и везде попадает в нелепые ситуации, которых сам не замечает.

Мы с Юркой придумываем приключения Пилюлькина вместе, благо у него чувство юмора на месте, потом я всё это рисую (вместо учёбы), готовый комикс (полностью зарисованную тетрадку) пускаем по рядам, реакция почти всегда положительная, т. е. по классу передвигается волна смеха. И во время урока мы забываемся частенько и громко обсуждаем сюжет и хихикаем при изобретении каждого удачного поворота сюжета. А учитель негодует и недоумевает, что этот смех вызвало. Всё это происходит не на Камчатке, а на первом ряду, под самым носом педагогов.

Связано всё это с грубоватым и недалёким подростковым юмором и поэтому мы хохочем постоянно на уроках (и не только над комиксами, но и при оговорках училки, или возникшей нелепой ситуацией).

В этом шестом классе произошёл и один приснопамятный случай, когда весной (ещё в старом шестом) я отправился домой без пальто, попросту забыв его на вешалке, а спохватился только в конце октября, перед тем как заболел, пальто же спокойно провисело весну и лето и даже те несколько рублей, которые были в карманах, остались невредимыми.

А теперь я – главный хулиган во всей нашей школе (так уверяют учителя). Кстати, я почему-то всегда учусь в самом плохом классе школы, города и, наверно, всей страны, это опять-таки по словам педагогов, и где бы мне не довелось учиться – наш класс худший во всей школе. Таково положение внутреннее, а за стенами школы не лучше…

Кстати, кто и зачем распространяет мифы про беззаботное школьное детство при Советах без страхов и наваждений теперешних, не понимаю.

Я учился в школе элитной, в самом центре города, рядом с Советом Министров, а на школьном крыльце постоянно тусовалась шпана, а иногда проникала и в коридоры, и благополучно отбирала у нас деньги. А то иногда школьников побогаче раздевали прямо в школьном дворе, охраны при школах тогда не было и даже пожаловаться было некому, хорошо ещё, когда у тебя старший брат или его приятель в уличной банде – тогда и тебя не тронут.

У меня теперь два ближайших друга: Юрка Дыбленко с улицы Фрунзе и Игорь Зубарев с улицы Сталина (она тогда ещё не стала Коммунистической) – делюсь с ними всеми своими секретами и тайнами, шляемся в гости друг к другу, даю им списывать (списывает у меня полкласса), т. е. всё как обычно. И вдруг однажды Игорь меня предаёт – разбалтывает всему классу все мои интимные тайны, зачем он это сделал мне до сих пор не ясно. Мы с ним ссоримся и, что странно, навсегда.

Меня высмеивают и дразнят, обидно, конечно, но скоро все приоритеты восстанавливаются и я опять на коне.

Странно, но тогда я при отсутствии физического превосходства, умудряюсь и лидировать в своей группе, и не драться при этом по каждому поводу как остальные. Авторитет у меня в классе высок и стабилен. Мы вообще не дрались в классе никогда (или драки эти просто не запомнились как несущественные).

В нашем классе учится и один совершенно уникальный мальчик, уже в шестом его рост метр девяносто, кстати, его звали Саша Поварго и после окончания школы он не стал баскетболистом почему-то (хотя дорос до двух двадцати), а продолжил обучение в вузе, а впоследствии руководил кафедрой в Уфимском Авиационном институте. С Юнером отношения были совершенно нейтральные, как и во дворе, мы редко встречались, за мной таскался только Юлай, его младший брат.

Где же вы теперь, мои тогдашние друзья-приятели?

Лакуна

Тогдашняя наша классная мадам, преподаватель математики, заметив, что я всегда решаю задачки на контрольной первым и задолго до конца урока, стала заставлять меня делать и второй вариант и ещё на закуску одну-две задачки. К тому времени я уже понимал, что все задачки решаются на один лад и поэтому не тратил время на подробное прочтение условия, а сразу выделял суть и решал (постиг алгоритм). Так быстро умел считать только Юнер, но он дисциплину не нарушал, а спокойно дожидался конца урока. А я начинал сообщать результат всем вокруг.

Поэтому всё равно приходилось выгонять меня из класса за шум и активную помощь остальным. Зато на геометрии она, начертив очередной треугольник, вызывала к доске меня и заставляла доказывать теорему (и это по новому материалу) и почти всегда мне это удавалось, а одну доказал собственноручно изобретённым способом (не по учебнику).

Это доказательство училка отправила в Москву и впоследствии его напечатали в каком-то методическом сборнике для учителей (забыл и название и год выпуска, кажется «Народное образование» или «Методический сборник для учителей математики в средней школе»), но я сам видел это напечатанное в брошюрке со светло-бирюзовой обложкой на желтоватой казённой бумаге. Преподавательница русского языка и литературы у нас – татарка, и разговаривает с сильным акцентом (попробуй-ка написать изложение, когда слышишь: «Напальон был маленький ростом» или «Дубровский обижал Дефоржку», и т. п.)

Да, кстати, теперь я учусь в одном классе с Юнером, он младше меня на год – это мой главный соперник по математике, но мы не дружим и даже слегка сторонимся друг друга. Хотя частенько я приезжаю в школу на «ЗИМе» его отца, шофёр которого развозит в школу всех обитателей нашего подъезда, когда машина не занята.

А Юнер неприятным был каким-то, чванным.

Лакуна

Мальчишеская любовь и к Эмме, и к Ольге теперь уже позади, все мои одноклассники-мальчишки теперь особенно озабочены физическим развитием наших девочек, а мы учимся во вторую смену (на переменках гасим свет и лезем обниматься, девчонки отбиваются, но как-то вяло, а некоторые ещё и провоцировали нас). На переменках теперь постоянно слышны хихиканье и негромкие повизгивания, а учителя старательно делают вид, что ничего не видят, заходят в класс, строго после звонка. Видимо и с девчонками что-то происходило. Хотя нас они считали мелюзгой, и старались приглянуться старшеклассникам и кокетничали на переменках перед дверями старших классов.

Но в советской школе никаких половых проблем не существовало – во всей стране секса не существовало.

Лакуна

Тогда же совершаются мной и очередные различные «подвиги».

Однажды, будучи дежурным, я мыл пол в классе после уроков, но дежурной учительнице не понравилось всё: ни я, ни сам процесс моего мытья, а, главное, результат, опять перемываю по её требованию. Но поскольку меня она более чем недолюбливала, то заставляет ещё и на третий раз перемывать.

Я уже писал, что вообще не выношу принуждения, хотя достаточно миролюбив. Но тут терпение моё иссякло и посему предварительно вступаю с ней в продолжительные дебаты на повышенных тонах, которые, естественно, ни к чему не привели, кроме достаточно грубых ругательств в мой адрес. Тут уж терпение моё лопнуло и в сердцах я хватил ящик с чернильницами об пол и… платье её оказалось безнадёжно испорченным, да и на лицо попало достаточно (мы тогда всё ещё писали вставочками, и чернила тех лет очень плохо отмывались и почти невозможно было отстирать чернильные пятна с ткани). Бедной маме моей пришлось покупать ей новое платье, но я чувствую себя правым даже сейчас, очень уж скверный характер был у этой женщины (нельзя таким людям с детьми работать). Я заметил ещё тогда, а позже это мнение только упрочилось, что многие дамы идут в педагогику, вопреки всяческой логике (работа учителя – достаточно тяжёлый и выматывающий нервы труд), и лёгкость поступления в педвуз не способствует лёгкости дальнейшей жизни и не приносит значительного благосостояния. Но девицы всё идут и идут в пед…

И в другой раз я стащил из кабинета химии целую банку (…).

Результат вышел ошеломительный!

Сверкнуло, и чугунная раковина разлетелась на осколки, вылетели все стёкла окон, дверь сорвало с петель, а я стою в шаге от этого светопреставления невредимый, но оглушённый, из сорванного крана хлещет вода.

Не помню каким образом, но мне тогда удалось доказать свою непричастность. Я был там один во время контрольной по математике (я опять всё решил первым и успел залезть в лаборантскую химиков, которая была пуста, а шкаф с реактивами, хоть и имеет замок, но гвоздиком открывался весьма легко). Застуканный на месте преступления я, честно округлив глаза (а они ещё не особенно вернулись в орбиты после кошмарного взрыва), рассказал прибежавшим на грохот взрослым о неких старшеклассниках, которые убежали сразу после взрыва, и которых я даже не знаю, как зовут, а лица их я с испуга вспомнить не в состоянии и т. д. и т. п.

И почему-то мне поверили.

Лакуна

Постоянной нашей забавой зимой было (а мы учились во вторую смену) гасить свет. Посылали за электриком, но наш школьный «Яблочков» постоянно советовался с Бахусом и поэтому не всегда бывал адекватен.

Так пригодилось знание школьного курса физики.

А однажды, во время очередной контрольной по математике, я взорвал «Титан», стоявший в школьном коридоре напротив нашего класса (ну прямо по Катаеву или скорее по Каверину).

Весь коридор залит кипятком, бегает персонал, завхоз, приехала милиция, но виновного обнаружить не удалось.

Уже и не припомню, как мы умудрялись. Начало урока теперь почти всегда состояло из грохота и визга. (Мои сыновья в школе этим тоже баловались).

Учительнице английского языка Полине Александровне, даме основательной и мягкой, подкладывали сразу под все ножки школьного стула, она, правда, прореагировала только первый раз. А в дальнейшем просто подыгрывала нам, снисходительно ахая. Эта замечательная дама более всего на свете любила рассказывать о своей бурно-романтической юности и многочисленных любовных приключениях. С трудом верилось, что такое обширное создание под 120 кг могло привлекать юношей, но рассказы были забавны и интересны, и вот, не выучившие урока, лодыри благополучно избегали двоек, т. к. урок из английского превращался в интерактивное шоу с интересным собеседником. А чего стоила наша эффектная незамужняя учительница ботаники и биологии, которая регулярно весной уходила в декретный отпуск (три года подряд), что тоже вызывало среди нас немало толков и пересудов (ведь все знали, что она не замужем) и доучивать школьный курс приходилось под присмотром завуча или дежурного педагога.

Вот тебе и отсутствие секса в СССР.

Продолжение следует…