Мое ТМУ. Часть сорок вторая

Только, если у нас Купала практически забыт, то для эстонцев Яани – самый настоящий народный праздник, почитаемый и широко отмечаемый. К этому дню приурочивается Певческий праздник. В Эстонии развито хоровое пение и на Яани пяэв на Певческом поле в Таллине собираются хоры со всей Эстонии. Маленькая Эстония этнографически разделена на "маа" – земли. Национальный костюм, как, кстати, и кулинарные пристрастия, в каждой "земле" имеют свои особенности.

С наступлением Яани пяэва днём сотни, если не тысячи певцов в национальных костюмах через весь город идут на Певческое поле, где их уже ждут многие тысячи зрителей. Зрелище исключительно красочное. Начинаются выступления хоров. Поют отдельные хоры каждой земли, потом поёт огромный сводный хор. Дирижировал в те года сводным хором известный эстонский композитор Густав Эрнесакс. Звучание хора из нескольких сот голосов производит впечатление. Царит атмосфера праздника.

А вечером, разбившись на группы по десять – пятнадцать человек, народ в лесу Пирита разжигает костры. Поют песни, обязательно "Яани тулеб" (Яани пришёл), и широко отмечают это волнующее событие не всегда умеренным потреблением высоко чтимой эстонцами "Москва виин" ("Московской водки"). Причём, предпочтение отдаётся водке явно в ущерб закуске. Пьют наравне и мужчины и женщины: сделав два-три глотка из горла и вытерев губы, бутылку передают соседу. Тот, отпив своё, передаёт ее дальше. Таким образом, распив четыре – пять бутылок, компания из десяти – пятнадцати человек становится очень тёплой компанией.

Есть такой анекдот: сели как-то выпивать добры молодцы и красны девицы. И через полчаса за столом сидели красны молодцы и добры девицы.

На Яани пяэв столов нет – единственное отличие от этого анекдота.

Периодически отдельные парочки отделяются от компании и исчезают в темноте леса. Возвращаются через пятнадцать – двадцать минут ещё более покрасневшими, их встречают смехом, подначками. Иногда "горячие эстонские парни" начинают выяснять отношения между собой, порой эти выяснения переходят в драки, но чаще перебравшие просто мирно засыпают.

В обычные дни русское и эстонское население Таллина жили, в основном, сами по себе, хотя, конечно, живя в одном городе, какого-то минимума контактов избежать было невозможно. Но, в общем, отношения между двумя группами населения можно было охарактеризовать как нейтралитет.

А вот в дни, когда эстонцы отмечали свои праздники и находились в состоянии подпития, русский, оказавшийся поблизости от эстонской компании, вполне мог нарваться на неприятности. Причём, в основном, эстонцы лезли в драку с русскими только в том случае, если их было в несколько раз больше. И, конечно, все эти конфликты были только среди молодёжи.

В 1960 году Яани пяэв выпал, видимо, на субботу, потому что всех нас, третий курс, уволили до 24:00 воскресенья. Мы, шлюпочники, договорившись с Кобой заранее, взяли на базе свою шлюпку. Среди нас была одна девушка, Игорёк Мартыненко незадолго до этого познакомился с ней и сказал нам, что хочет пригласить ее отметить праздник с нами, никто не возражал. Игорёк, как Стенька Разин, полуобнявшись со своей "персидской княжной", расположился на кормовой банке, рядом с рулевым, Толей Шереметом. Мы сели на весла и двинулись вверх по реке Пирита.

Только в дальнейшем, в отличие от истории реального Стеньки Разина, искупаться в реке довелось не "персидской княжне", а мне.

Пройдя метров восемьсот, мы нашли подходящую поляну и пришвартовались к берегу. Разожгли костерок, думаю, слегка выпили.

Уж не помню зачем, мне понадобилось пройти в шлюпку. Берег был высокий и я, спускаясь, ухватился за ветки росшего на берегу куста. Оказалось, что корни его были ниже того места, где я стоял. Ветки стали гнуться, и я начал медленно пятой точкой опускаться к воде. Я понял, что ещё немного, и я сяду в воду, причём ноги мои останутся на берегу. Я представил себе, как это будет выглядеть со стороны, тем более, что все это происходило на глазах у малознакомой девушки. Не дожидаясь неизбежного финала, я спрыгнул в воду. Было не глубоко, где-то по пояс. Вода оказалась довольно прохладной. Не знаю, как у остальных, а у меня праздничное настроение сразу улетучилось. Ночью в мокрых брюках я чувствовал себя довольно неуютно. Снять их и сушить у костра не позволяло присутствие девушки, а сушить на себе толстые флотские брюки было бесполезно.

Как говорил Жуховицкий: "Сразу стало неинтересно и захотелось домой". Видимо, моё настроение передалось и ребятам. Вскоре мы сели в шлюпку и погребли к базе, а потом пешком, поскольку это происходило ночью, двинулись в Таллин. Там я сразу пошёл к маме – сушиться. Уж не знаю, что она подумала, когда я заявился среди ночи мокрый по пояс.

Большинство из них после Певческого праздника тоже пошли в Пирита, разожгли костры. Уж не знаю, пели ли они "Яани тулеб", но махнуть – махнули наверняка. Естественно, пили вкруговую и эстонцы.

Когда народ соответственно разогрелся, их молодёжь начала вязаться к нашим ребятам. Курсантов сразу было видно, они выделялись в ночи белыми форменками, да и ночи-то в июне в Таллине почти "белые". Видя это, наши стали группироваться.

Всего собралось их человек тридцать – сорок, эстонцев – больше сотни. При таком соотношении сил выход был один – уходить в Таллин, до которого было километра три. Тесной группой ребята двинулись к Таллину, на некотором удалении, матерясь на русском и эстонском языках, улюлюкая, пошла за ними толпа молодых представителей титульной нации.

Подогревая друг друга воплями, они подходили все ближе и ближе. Вскоре в наших полетели камни. Тогда ребята сняли ремни, намотали их на руки и, размахивая бляхами, ринулись на эстонцев. Те бросились врассыпную. Отогнав таким образом супостатов метров на триста, наши развернулись и продолжили движение генеральным курсом. Между тем, рассеявшаяся толпа снова собралась и все повторилось.

Когда дело опять дошло до камней, наши снова ринулись на них, и опять противник показал тыл. Так повторялось несколько раз, а до Таллина было ещё далеко и неизвестно, чем бы все это кончилось. Видимо, кто-то сообщил властям, что возможна межнациональная заварушка, потому что вдруг подъехало несколько милицейских машин, наших ребят загрузили в них и отвезли в Таллин, прямо к экипажу. Никаких претензий к ним со стороны милиции не предъявлялось.

Утром Кулларанд на построении сказал, что увольнение на ночь в национальный эстонский праздник было ошибкой. Хорошо, что все обошлось. Конечно, ребята долго потом все это вспоминали, ведь неизвестно, чем могло кончиться. Мы, шлюпочники, с ребятами прикидывали, получалось, что мы ушли из Пирита где-то за час до всех этих событий.

В июне нам предстояла сессия, а шляпочникам и соревнования на первенство республики. В июле – судоремонтная практика на заводах и в августе – госэкзамены.

Сессия прошла как обычно, только на паровых турбинах (СПТ) мы впервые применили старинный приём – кто-то, вытаскивая билет и сообщая его содержание преподавателю, в это же время сумел стащить ещё один, из лежащих на столе. Первый же ответивший, вынес этот билет из аудитории.

Дальше пошло по классической схеме: курсант входил уже с билетом, на который подготовлен ответ, тащил билет, называл номер и содержание того билета, с которым он вошёл, а вытащенный билет уплывал за двери, по нему быстренько готовились, и он снова возвращался в аудиторию. Так мы все, кроме шедших первыми, а в их число были включены лучшие "турбинисты", спокойно готовились с конспектом по билету и шли на экзамен.

Немудрено, что сдали "турбины" мы очень хорошо.

Только когда осталось двое или трое человек, преподаватель Зиновьев, заметил неладное. Он стал считать, сколько осталось билетов на столе, сколько человек ответило, начал рыться в портфеле. Ребята, сидевшие в аудитории, поняли, в чем дело и послали сигнал "Дробь" (отбой) наружу.

"Предупреждён – значит, вооружён" – гласит старинная пословица. Когда очередной вошедший стал зачитывать содержание билета, Зиновьев сказал:

– Покажите-ка мне билет.

Но парень, естественно, теперь зачитывал то, что было в билете, который он взял со стола. Зиновьев остался ни с чем. Все же из тридцати человек – более двадцати ответили по этой схеме.

Кстати, Женька Троцкий, отвечая на какой-то дополнительный вопрос, сказал ему:

– Надеюсь, как Троцкий и Зиновьев, мы поймём друг друга.

Мы, шлюпочники в очередной, но последний раз в упорной борьбе одолели команду "Вольта" и завоевали республиканский кубок для училища на веки вечные. Вольтовцам оставалось утешаться тем, что больше мы выступать не будем.

После сессии большинство поехали на практику на судоремонтный завод в Локсу, я уже упоминал об этом посёлке недалеко от Таллина. Жили они там, судя по тому, что они рассказывали, вернувшись с практики, очень весело.