Сдержанно и корректно

Иногда кажется, что отечественная литературная среда уже давно замкнулась в себе, как эдакая Касталия Германа Гессе, и живет словно бы по инерции исключительно за счет потребления внутренних ресурсов. Быть может, скоро эти ресурсы будут исчерпаны, и великая машина сочинительства заглохнет навсегда. Но, к счастью, еще циркулируют необходимые для поддержания ее внутренней жизни соки. Ярким примером тому является рецензируемая книга.

Евгений Анатольевич Попов – яркая персоналия целой литературной эпохи. Даже нескольких эпох! После ухода Андрея Битова, Владимира Маканина, Вячеслава Пьецуха личность этого поистине неординарного автора вызывает особое отношение: какой-то тоски по уходящему, тающему день за днем миру. Во многом этот мир новым поколениям непонятен. Вот в аннотации сказано: «Эта книга – о человеке, всю свою жизнь связавшем с литературой, официальной и неофициальной». А разве бывает официальная и неофициальная литература? Может, когда-то и была, но многим ли это интересно сегодня? Вспоминается отрывок из рассказа Евгения Попова «Бог Дионис, царь Мидас и я»: «Нынешним, действительно молодым писателям, пожалуй, затруднительно понять, зачем это отдельные представители тех самых поколений, отрицательно относясь к реалиям развитого советского социализма, тем не менее кротко ходили по редакциям в напрасном чаянии опубликоваться, а не ухнули в андеграунд в самом начале своего так называемого «творческого пути» или («чтобы не было грустно») вовремя не подожгли красное сельцо Кремль вместе со всеми его обывателями-коммунистами».

Михаил Гундарин – другое дело. Он пребывает в некой поколенческой связи со своим героем, они – артефакты одного культурного пласта, уже почти заметенного пылью перемен. Безусловно, Попов – представитель старшего поколения, а Гундарин – человек эпохи новой (он младше своего 75-летнего героя на 20 с небольшим лет). Тем не менее, культурная парадигма у них одна.

Первая глава встречает нас традиционно: «Наш герой родился 5 января 1946 в Красноярске. Старом, опорном городе Сибири». Далее следует пространный этнографический очерк, разбавленный этологическими ремарками о характере и менталитете сибиряков.

Жизнеописание героя предельно линейно: детство-юношество-зрелость. Содержание каждого раздела строится по одинаковому принципу (заданному уже заголовком) сибирская душа-пьянство-литературное подполье. Язык Гундарина-повествователя вступает в резкий контраст с витиеватым, ироничным стилем героя. Видно, что автор сам для себя определил четкие границы между собой и героем.

Понятно уважительное отношение автора к своему герою, как старшему товарищу, свидетелю и вместе с тем символу ушедшей эпохи. Слово за словом, черта за чертой вырисовывается монументальная, хоть и неоднозначная фигура. Михаил Гундарин не стремится анализировать жизнь Попова, он излагает факты его биографии хоть и скрупулезно, но сухо и порой, кажется, излишне деликатно. Здесь нас встречают и «наивные деревенские стихотворцы», вроде Романа Солнцева, и титаны вроде Аксенова, Битова и Василия-Наше Алтайское Всё-Шукшина. История ПЕН-клуба описана подробно и пристрастно. Мы имеем пространный компендиум из воспоминаний, рассказов, заметок и разговоров. Безусловно, цитаты и отсылки придают книге немалый вес. Но хотелось бы увидеть побольше личностного отношения автора к предмету своих трудов.

Главная, но вполне объяснимая проблема данного труда кроется все же в том, что пишет Михаил Гундарин о живой и ныне здравствующей персоналии. А персоналия, отметим еще раз, столь значительна в своей величине и роли, что о ней сказать можно либо хорошо... либо хорошо. Потому-то мы как читатели и имеем на руках обширный, но, на мой вкус, чересчур сдержанный оммаж в сторону старшего коллеги.

Источник: Союз писателей Москвы