Точка перехода

Любовь – это точка кипения.

И если нет тоски, ты не будешь бежать к уходящим поездам, ты будешь медленно, ну чуть ускорившись, брести по внутреннему перрону сознания. Значит, тебе не очень надо вырваться из этого состояния. Значит эта станция чем-то тебя устраивает, и даже если думаешь иногда: «А что там?», то главное в тебе тут. А вот если не можешь тут, если внутренний бег в любую сторону, лишь бы не тут – не в этой точке себя и данного момента сознания. Тогда ты впрыгнешь в любовь, вскипишь, сгоришь! Но уже не будешь тут, ибо тут было несоответствие. Угадать ничего нельзя. Сознание не тело, у него много векторов направления. Много векторов направления сознания, даже пересекаясь, не блокируют друг друга, и тебя обычно разносит, и приземляешься просто в некоторую субстанцию, каковую и предположить невозможно. И это космическое существо еще долго будет мнить себя прежней и удивляться искажению пространства, а это просто глаза на стебельках качаются. И только осознав себя другой, ты постигаешь реальность, как она есть, а не какой кажется относительно былых параметров тебя.

Шла через красивейший осенний парк. И пела «танцевала осень вальс-бостон… из подаренного ветром крепдешина».

Внутри меня уютная атмосфера кресел, столиков, зажженных свечей и аромата глинтвейна, перелива волнующих губ, когда смотришь на их движение и плохо понимаешь слова, которые они, эти дивные губы произносят. Атласная шея, длинная, неожиданно тонкая, как у фламинго, при таком крутом развороте широких прямых плеч. Прямых, несмотря на привычку ссутулиться. Какая прям перламутровая, жемчужная, атласная шея выделилась из фона небрежного ворота-капюшона толстовки цвета «берлинская лазурь». Но идет этот цвет – теплый – к теплым светлым глазам, что цветом нички палых дубовых листьев, их светлой изнаночной стороны.

Безалкогольный глинтвейн на виноградном соке, а пьяная абсолютно – от счастья: дышать рядом с драгоценным живым существом. Хочется целовать твои пальцы, пугая официанток, убираю глаза и краснею, не хочется опошлять чудо этого вечера, чувствую своим коленом твое колено. Положила руку на грубую джинсу твоих брюк и убрала под насмешливое «ой, да только не надо». Да, не надо, не надо торопиться, не надо провоцировать.

Надо просто быть. Быть расслабленной и тогда вода жизни легко понесет тебя по течению. Но почему я все время краснею, как маленькая неопытная девочка под твоим проницательным и лукавым взглядом. Пожар проходит по телу и вспыхивает на щеках. Мне не стыдно, нет, я смущена тем, что все ясное и определенное – стало мутным и беспорядочным. Хаотичным. Новая гармония, новый смысл… Потому что прежние порядки мироздания обрушаются, потому что в прежних порядках случая наших отношений нет. Но они есть, эти странные отношения, невозможные при том миропорядке. Мироустройство рассыпается на атомы под твое дыхание.

Я то ли Фрекен Бок, то ли Карлсон: «Я сошла с ума! Какая досада!», «Хочется пошалить!», «Ах, малыш, малыш! Я же лучше собаки!»

А улетаешь ты, но обещаешь вернуться.

Перечитала Тургенева «Вешние воды» и «Дворянское гнездо».

Герой «Вешних вод» через многие годы послал дочери Джеммы гранатовый крестик, оправив его в жемчужное ожерелье.

Не то чтобы современный человек по скупости бы так не поступил, а просто современный человек не может в таком обилии внешней информации так остро помнить свои былые чувства, именно чувства.

Современный человек еле-еле помнит внешнюю канву событий. А тончайшие нюансы переживаний просто затираются шквалом якобы событий, происходящих в основном не с ним, а с кем-то – героем кино, телевидения, прессы. И сохранить душу – память души – материю наитончайшую не удается: она затирается как пыльца на крыльях бабочки.

Тогда люди жили своей жизнью ибо доступ к чужой был ограничен. Книги же (талантливые, разумеется) – средство информации неагрессивное и даже в какой-то мере способствующее появлению нюансов, точнее осмыслению оттенков душевных переживаний. Они как питание для почвы, на которой пышнее расцветут живые цветы твоих собственных чувств. Кино же и телевидение – как бы готовые срезанные цветы, выращенные кем то другим, да зачастую еще и пластмассовые, к ним бережными быть не надо. Ни расти дальше, ни давать плоды пластик не может, зато не мнется и не вянет. И отучает от бережности.

Душа выцветает. Алгоритм общения человека со своими чувствами утрачивается. Душа выцветает – люди мелеют, мельчают и требования и сами понятия любви, верности, благородства.

Что есть такое в современном понятии благородный человек? Что есть преданный, что утонченный и чувствительный? Сейчас эти слова означают далеко не то, что они означали в Эпоху Тургенева. Однако мы еще употребляем эти слова, но уже в специфических сочетаниях: сверхпреданный супермозг, или экстраутонченная лесть, или гиперчувствительность.

Я поздно осознала себя поэтом, независимо от того, чем я занимаюсь внешне, хоть колбасой торгую, это не меняет моей системы переваривания информации. Все ощущения я переплавляю в образы и нанизываю на структуру ритма. В отличие от поэта осознание себя писателем предполагает нанизывание слов на сюжет. Вероятно, вы – писатель, когда во всем ощущаете сюжетную структуру? Или попытайтесь вычленить, как это осознание писательства в вас происходит, отчего зависит и чем подпитывается.

От количества сделанного и признанного мое собственное ощущение не зависело. Правда была ситуация, когда я была лишена всего – любви, дома, круга общения, круга уважения, социально респектабельной работы, источников существования, равных собеседников. Я развелась и бежала в другой город. И после обдирания всего – оказалось, что «стихи родились со мною», что деться они никуда не могут. А дальше уже начало происходить формирование мной самой собственной среды общения. Мне стали интересны люди не по их симпатичности, а по тому, что они делают или могли бы делать в искусстве, устный хороший анализ в разговоре о чужих произведениях тоже стал замечаться мной и оцениваться. А дальше пошло само собой и тексты стали другого уровня насыщенности: изменилось их качество, а не только наполнение.

У каждого пишущего может быть совсем другое сатори (сатори – просветление, внезапное осмысление предыдущего опыта). У всех для этого разное объяснение, а суть одна – стать кем-то внутри себя, а потом и снаружи станет это видно.

Когда я была юным существом, чего бы мне не говорили о моих стихах (да и о внешности) не служило мне никак, потому что поэтом я себя не ощущала (красивой тоже). Поэтому все благоприятные возможности упускались, просто я не понимала, что они относятся ко мне. Например, поэту и профессору литинститута Дмитрию Авлиани понравились мои стихи, он сказал: «Приходите со своими стихами». Но я не отнесла эту фразу к себе, а только к стихам, а сами по себе стихи ходить не умеют. Мне было очень грустно, когда я узнала, что он умер, и мы так и не поговорили подробно о моих стихах, не поговорили о судьбе поэта и по большому счету, как с этим выжить на белом свете.

Я ощущала стихи, как веснушки, которые проявляются каждую весну неожиданно, ни с чего, и только много времени спустя я поняла, что они есть всегда, даже когда их не особо видно – ведь я же рыжая.

ГАЛАРИНА