И т. п., абсурд обыкновенной обывательской жизни по инерции. Но под конец появляется ключевая строфа:
«Только кто-то живой шевельнет плавникОм, И плавник обернется ногОм и рукОм, И изменит собою он русло реки, И уже по другОм проплывают мальки. Ты неразумен, как рука, Но неразумна и река».
И тут добавить нечего. Понятно, что «Ом» здесь выделено неспроста, и важной оказывается твоя личная (благая) воля, а не сила инерции, как велика бы она ни была.
«Сивилла» более удачное стихотворение, чем «Богиня», метафизический смысл в нем не двоится, не противоречит сам себе. Он – простоватая аллюзия к М. Лермонтову:
«Благодарю за все что было, За то за се, за все дела. За то, что сразу не убила, Хотя, конечно же, могла. Ты вся – обида суеверья, Самообман, сплошная муть. Но я еще смогу поверить Когда-нибудь, кому-нибудь. Я буду жить в хорошем доме С улыбо-нежною женой, И будет солнце как на троне, Сиять и плакать надо мной».
Прекрасные строки. Скупые, выстраданные. А ироническая отсылка к Лермонтову («За все тебя благодарю я»), еще и умножает горечь разочарования, одновременно, как бы стыдясь, сдерживая его по-мужски. Хорошие стихи.
Следующие два стихотворения – о любви:
Любовь как джин, в бутылке заперта
И думает: «Не то» – и думает: «Не та!»
И мыслимые способы отмщенья
Лелеет для минут освобожденья.
Или она угасла взаперти?...
Но мыслимо ли жизнь вдохнуть обратно,
Когда она была измыслена превратно?
И неважно, кто ее так измыслил, лирический ли герой, предмет ли его, героя, любви, или они оба? Но Любовь, все равно оказывается выше, мудрее, свободнее любых измышлений и терпеливо ждет, когда измышляющий увидит ее саму, Любовь. И это удачное разрешение:
Ты молча смотришь в глубину сосуда,
Когда Любовь непрошено, как чудо,
Свободна от стенаний и ухмылок,
С улыбкою глядит на твой затылок.
Пока мы терзаемся из-за нехватки любви, Любовь терпеливо ждет, когда мы повернемся к ней лицом…
Мы созданы чудесным притяженьем
Двух наших тел, и воспаленных губ,
И взоров пламенеющих движеньем,
И голосов иерихонских труб…
И что осталось от любви, от песни,
она жила мучительно в груди…
Любовь жива. Она – движенье мысли,
Она бессмертна. О, не уходи!..
Эти два стихотворения о любви, если не придираться к нескольким «мелочам» («мы созданы прикосновеньем платья», например) весьма удачны, оставляют цельное, прекрасное впечатление, как именно от Любви. О ней в Книге, в Песни песней, сказано, что «Любовь не перестает».
На этих двух стихотворениях и надо было бы закончить поэтический сборник. Но следующие два текста, вполне иронические и издевательские, завершают его.
Стихотворение «Дональду Трампу» – ироническая аллюзия к стихам Е. Евтушенко «Хотят ли русские войны».
На них проросших тополей.
И пусть расскажут всем назло,
Стихотворение воистину веселое, хотя крайне горькое. Ирония в нем не заемная, вполне самостоятельная (свежая). Читаем дальше:
Не только свой бон аппетит –
Спокойно жить на ней могли.
В несколько путаном изложении тут дается убийственная ирония. Западу (включая «русских» олигархов) деньги, конечно, нужнее, чем России и живущим в ней людям.
Под шелест банковских бумаг
Ты спишь, Нью-Йорк, ты спишь Багдад (изысканная рифма – КА)
Следует процитировать последние строки:
Кому на все давно плевать,
Чтоб только с нашей стороны
А вы зачем понять должны,
Ведь вашей в этом нет вины,
А то все бьются как в стекло –
Это патриотическая, гражданская лирика, не смотря на иронию и некоторую нарочитую путаность изложения.
Мелкотравчатый либерализм, который Россию никогда не любил и не понимал (или только вменял ей одну её виновность во всем) целиком сводится к социальной критике, которая отчасти, конечно, справедлива.
И это отражено в патриотических стихах А. Хусаинова. В них сказалось чувствование, оскорбленное за этот многонациональный, но в целом русский (русскоязычный) народ, в котором слилось воедино громадное множество людей. И в царской России, и в СССР.
Но Запад, по-прежнему, Россию знать (понять, постичь) не желает или не может. Ему нужны лишь ее ресурсы. В результате богатеют все прозападники, а самой России достается то, что остается – сама либеральная критика. И эта «добрая» традиция известна с давних времен (и Пушкин, и Достоевский, и Блок давали ей отповедь).
Предпоследнее стихотворение – «Метаморфозы», название – свидетельствует само за себя. А передать его можно несколькими его же строками:
Никакой нет на свете причины
Чтоб уныло смотреться в айпад.
И, наконец, завершает книгу стихотворений «Новый год» (2017):
…Кто нас любил, кто нас кормил руками,
кто с нами спал, чей мы слыхали стон,
Те стали всадниками с красными крылами,
Под Новый год идет Армагеддон.
Ведь мы теперь на пажитях господних,
Огнем невидимым сияет всякий взор.
Четыре всадника, умелых в деле сводни,
Мечом и стрелами отменят всякий вздор.
«Кормил руками» в первой строке – выражение, режущее слух. Я не назвал бы его удачным. Но хорошо, что не ногами.
А в целом, звучит торжественно. Текст написан от лица многих жертв, сознательно не пожелавших быть палачами для своих братьев:
И встанет солнце, Красное, как Знамя,
И солнце красное, как облако, взойдет,
и с чудными волшебными плодами
Придет на землю снова Новый год.
Вся наша боль, вся кровь и униженье,
Вся наша боль и горе нелюбви,
Вся наша скорбь, все наше пораженье,
Исчезнет все, и влагою живи –
тельною Красною прольется,
Она собой насытит небосвод,
И первозданно жизнь опять начнется,
И вновь придет на землю Новый год.
Хусаиновский «Армагеддон» – это не пересказ библейского «Апокалипсиса», вошедшего составной частью в Новый завет и написанный, по предположениям некоторых исследователей, сделанным из соображений сравнительных стилистических особенностей, простым рабочим – рудокопом Иоанном Патмосским, а не любимым учеником Христа, автором Евангелия от Иоанна. Мало совместимы, мягко говоря, психические типы авторов двух столь различных текстов: упоенного злобной местью «Апокалипсиса» и исполненного любви «Евангелия от Иоанна». От себя одно скажу: каких только превращений не бывает в нашей жизни. Но и это лишь гипотеза. Хусаиновский «Армагеддон» дописывает злодейское событие (переворот) 1917-го года. Стихотворение – как бы от лица всех невинных жертв, так называемой, революции, коих было великое множество. Повторюсь, это не Божий суд, не Возмездие, как представляет его «Апокалипсис». Напротив, это воздаяние всем, претерпевшим на веку незаслуженное насилие – невинно убиенным и замученным жертвам режима. Людям, не ответившим злом на зло, не отомстившим, не преумножившим зла насилием. Это – дело веры и милосердия Божьего, но никак не мести или Возмездия. Так мне хочется видеть.
И возможно, эти стихи – отголосок библейского пророчества: «Спасётся тот, кто претерпел до конца». Так я их услышал.
Итак, «Новый год» ещё не конец света, он вполне может означать и новый век, и новую жизнь. Это тоже своего рода реграмма поэта Айдара Хусаинова. Эти стихи венчают книгу.