Все новости
ЭТОТ ДЕНЬ ПОБЕДЫ
18 Июня 2023, 15:32

Записки бывалого фронтовика. Часть восьмая

Я ТОЖЕ БЫЛ ЧЛЕНОМ ВКП(б) 

КПСС

Я тоже не халам-балам. А почему бы я не мог быть членом коммунистической партии? Тем более, я в 1943 году служил в 325-й отдельной разведроте 244-й стрелковой дивизии. Сегодня бытует такое изречение: «Я бы с ним в разведку не пошел», или: «С ним в разведку можно идти». Вот так со мной в разведку ходили. И я ходил. 7 месяцев служил в разведке. Там и уговорили вступить в партию. Разве можно служить в «элитном» подразделении и не быть коммунистом?

В январе 1944 под Запорожьем (за Днепром) после легкого ранения из ГЛР я попал в другую, соседнюю 203-ю стрелковую дивизию, в 1037 арт. полк. Я там решил молчать о своей партийности. Причина, конечно, незначительная. На войне закон для всех одинаков. Смерть и ранения, пули и осколки никого не выбирают. Только вот надоедали бесконечные изречения и лозунги «Коммунисты, вперед!» «Коммунисты, коммунисты…» без конца и без причины. Надоедали.

При этом эти партсобрания. Какая разница, в орудийном расчете, скажем, двое коммунистов и трое беспартийных. Что будут делать двое коммунистов без троих?

Пока в батарею не попал, я пушек даже с близкого расстояния не видел. Быть настоящим артиллеристом не так-то просто. Сложная это профессия. Благодаря сержанту Ломоносову, я возле его орудия прошел все должности орудийных номеров – подносчика, ящичного, заряжающего, наводчика и командира орудия. Между прочим, в батарее все командиры орудий, когда я прибыл, были «ветеранами» со дня формирования. Так, мы с боями прошли всю южную Украину. Кировоградскую, Николаевскую, Одесскую области и весной 1944 года вышли к Днестру, и в Молдавии, в районе Сынжерей, остановились на формировку. Здесь к нам пришел новый командир батареи Соколов – мальчишка, пацан (ровесник мой). Сперва «старики» не хотели этому «мальчишке» подчиняться. Но он круто взялся. Настойчиво, требовательно. Между прочим, в 1945 году Соколов считался в полку из лучших комбатов. Во время формировки он требовал, чтобы все орудийные номера смогли заменить наводчика и командира орудия. Выезжали на стрельбище. Ломоносов меня уже тренировал на ком. орудия и я стрелял как ком. орудия на отлично.

В скором времени у нас забрали тягачи и дали коней. В конце лета наша формировка закончилась. И мы маршем перешли госграницу через реку Прут и оказались на румынской территории. С хода в бой. Началась Ясско-Кишиневская операция. Я уже был командиром орудия и, смешно, одновременно ездовым, «коренным». Хоть верь, хоть нет. В расчете никто не умел обращаться с конями. Поэтому во время марша, когда меняли огневую позицию, я садился на коня. Отцепив передок и отправив коней, становился командиром орудия, правда это было недолго. Скоро дали ездового-колхозника. Когда я стал командиром орудия, опять меня парторг батареи старшина Киреичев уговорил написать заявление в партию, и снова я стал, второй раз, коммунистом.

По Уставу члена партии нельзя судить. Также по закону, орденоносца нельзя арестовывать. А закон как дышло, куда повернул, туда и вышло. В феврале 1947, когда меня арестовали на Ленина, 7, в министерстве МВД, я был членом партии и орденоносцем, с партбилетом в кармане, с орденами на груди. Ничего... О законе подумали только через сутки. Зашел в камеру комендант Ленина, 7, майор Рамазанов, отобрал партбилет и снял ордена, потом в тюрьму, из партии исключили, наград лишили, вышло все как по закону.

Да! Вышло все по закону... А закон гласит: за одно преступление одно наказание. А здесь вышло целых три наказания. Могли исключить из партии и все! Наград не трогать и под суд не отдавать. Или лишить наград, оставить в партии и на свободе.
После всех дали один год лишения свободы. Адвокат-защитник, молоденькая девушка, после суда пришла в камеру в тюрьме и сказала: «Давай, Хасанов, подадим в Верховный суд, тебя освободят». Но я, вечный трус, подумал: «Еще добавят!» – и не согласился.
Только через три года мне вернули мои награды. С горем пополам. Куда только я не писал заявление с просьбой о возвращении моих наград. После всех писал я письма на имя Сталина. Помню, долго сочинял. Я, конечно, знал, что мое письмо ему в руки не попадет. Но все же надеялся, что в секретариате, где разбирают такие письма, люди обратят внимание на мое и одобрят просьбу. Моя надежда оправдалась. Вскоре награды вернули. В 1965 году меня пригласили в Обком партии. Хотели восстановить в партии, велели писать заявление. Я отказался. Я знал, что по характеру я не стану руководящим работником. А партвзнос регулярно платить буду.
НА КРЫШЕ ВАГОНА

Вам приходилось ездить на крыше вагона поезда? Мне приходилось. Мы именно на крыше вагона ехали с фронта опять на фронт. Летом 1945 года нас везли с Запада на Восток в МНР. В армии на фронте в 1944–1945 годы опять личный состав помолодел. Призывали уже 1926 год. А их было много. Также из освобожденных районов Украины, Белоруссии поступало много скрытых резервов.

Вот когда мы ехали по родным просторам, мы не могли успокоиться осмотром через двери вагона, и мы поэтому целыми днями ехали на крыше вагонов. И любовались родными просторами. Особенно весь молодой состав эшелона находился на крыше. А я уж, «любознательный дурачок», на ночь слезал с крыши и переходил ночевать на платформу, к пушкам. И так все 45 дней кочевал с крыши вагона на платформу. Утром с платформы на крышу.

Мы тосковали по родине – соскучились. Мы любовались родными просторами, как будто видели их в первый раз. Вдоль западной границы мы проезжали разрушенные города и сожженные села и деревни. На необъятных полях трудились колхозники. Вернее, колхозницы и дети. Они нас провожали, подходили вплотную к железной дороге. Махали руками, более шустрые посылали воздушные поцелуи, кричали, бросали нам букеты из полевых цветов с заложенной в них запиской. Каждый провожающий и уезжающий старался увидеть своих родных и знакомых. Каждый мечтал об этом. Ведь ничего удивительного нет, что солдаты, живущие на Урале и Сибири, встречали знакомых в городах Белоруссии и Смоленщины. Война перепутала всех.

А наш эшелон медленно, черепашьим шагом, все двигался вглубь России. Вся дорога была забита воинскими эшелонами. Что же еще делать на чужбине, ведь война кончилась. А дома сколько дел ждет солдата, семья, дети! Мы сидели-лежали на крыше вагона, играла гармошка трофейная на русский лад. А мы пели, даже плясали. Артисты настоящие, фокусники, тоже ничего удивительного: среди нас кого только не было. Инженеры, учителя, агрономы, механизаторы, артисты, музыканты, даже воры и рецидивисты – конокрады и медвежатники…

Вот она, Родина! Родные просторы. На полях еще чернеет разбитая сожжённая техника врага. Особенно много танков и самоходок. Змееобразно выползают оборонительные рубежи, противотанковые рвы. На местах сел и деревень все еще торчат обгоревшие печные трубы. Развалины саманных стен, одиночные колодезные журавли. Люди все еще живут в землянках. А мы едем, едем на крышах вагонов, уже проехали Москву – Казань…

А куда мы едем? Куда нас везут? Никому неизвестно. Разговоры ходили среди нас разные. Сперва говорили: едем на Северный Кавказ. Туда, где формировалась 203-я стрелковая дивизия в 1942 году, потом были слухи, что едем в Запорожье, Николаев, Одессу. А когда приехали в Москву, додумались даже, якобы нас оставят в Уфе, Свердловске. Когда проезжали Новосибирск, пошли слухи уже тревожные. Просто было уже догадаться, что столько войск неспроста движется на Восток. В Иркутске уже солдаты точно разгадали, что едем в МНР. В Китай.
Вот так я и ехал на крыше вагона с Запада на Восток! А с крыши видимость хорошая! Рекомендую путешествовать на крыше вагона.

P.S. Интересно, что я тогда думал? Трудно, конечно, теперь вспоминать. Да, наверное, ничего определенного. Потому что, ведь в основном не о ком было и думать. Ни семьи, ни родителей. Почему-то нам с Тарабриным послевоенная жизнь показалась очень скучной. Жить постоянно в одном месте, спать в одной кровати, делать каждый божий день одно и то же. Ни румынок, ни мадьярок, ни славянок, даже хохлушек уже не встретишь. «Эх, Максимыч! Теперь стрелять-убивать некого… Скоро приедем домой, скинем эти тяжелые кирзовые сапоги, обуемся в лапти и пойдем с "гнедкой" пахать землю…». Это все разговоры Тарабрина, он и в самом деле стал пахарем-механизатором. За хорошую работу был колхозом премирован велосипедом. Давно уже не пишет, лет 5. Не знаю, жив ли, нет ли он.

ЗАПОРОЖСКАЯ МАЛАЯ ЗЕМЛЯ
Оказалось, что Днепр мы форсировали 25 октября 1943 г. и захватили небольшой кусок земли, плацдарм, который после назвали «Малой землей». Форсировали Днепр ночью. Через остров Ленина. Тогда нашу группу разведчиков посадили в один понтон со штрафниками, когда понтоны отплыли от острова Ленина, немцы почуяли неладное, и по всему берегу Днепра, куда мы направились высаживаться, повесили ракеты-фонари. Они были на парашютиках размером чуть более носового платка. И долго держались в воздухе, медленно догорая и падая вниз. Конечно, при свете этих ракет нас обнаружили и открыли по плывущим понтонам огонь из всех видов оружия. Фактически, вся днепровская вода оказалась под огнем. Снаряд попал рядом с нашим понтоном и разворотил борт понтона. Мы, разведчики (человек 8), заранее были готовы, на всякий случай легко одеты, без лишнего имущества (а у штрафников все было с собой: винтовка, гранаты, запас патронов, вещмешки, скатка).
Что творилось, когда вода хлынула в понтон! Это неописуемо. Ведь среди штрафников наверняка были не умеющие даже плавать. Я прыгнул в холодную воду Днепра одним из первых. Плыл я, обезумевши, отталкиваясь от цепляющих, хватающихся за меня. Когда нога достала дно, я опомнился. Тоже кричал «Ур-р-а-а!», стрелял. Среди выплывших на берег был и Иван Куринной. Мало нас выплыло. Мало было нас, выходящих на пляжный берег Днепра, но мы все же заняли плацдарм. Задача была выполнена.
Автор:Халидар ХАСАНОВ
Читайте нас: