Иван Тургенев и дом-музей его имени. Часть третья

...В реальной жизни нынешний IV зал дома-музея матерью Ивана Тургенева Варварой Петровной чаще использовался как столовая. Плюс тут устраивались детские праздники для девочки Варвары, её воспитанницы, праздновались именины (воспитанница на самом деле была внебрачной дочерью Варвары Петровны: родила от другого после того, как из семьи сбежал её муж, а может, чем чёрт не шутит, даже и до его побега). Отцом же внебрачной дочери Тургеневой был её домашний врач, который... имел одновременно и законных дочерей, рождённых в законном по нормам церкви браке. Одну из таких его дщерей звали Софья, и, повзрослев, она стала... женой Льва Толстого! Чем не «Санта-Барбара» или даже покруче? Нынешняя молодёжь, поди, уже ни сном ни духом о том, что это был за мыльный сериал и какой фурор он произвёл на российскую телевизионную общественность в 1992 году. И слава Богу, что не знает!

...Когда после учёбы в Германии и возвращения в Россию в этом доме стал появляться и сам Иван Тургенев, в зале стали устраиваться приёмы/встречи/посиделки для его друзей, любителей потусоваться. Молодежь любила, любит и будет любить тусовки. Хоть в прошлом, хоть в настоящем, хоть в будущем.

Моя супруга теперь вот тоже потусовалась тут. Отметила в этом зале... сам день его посещения (выразимся так, ибо сказать больше нечего – никакого события своей жизни мы с женой в доме-музее Тургенева не отмечали, ибо не было никакого иного события, нежели сам приход в эти хоромы; мы заявились сюда, просто проявив/реализовав свой культурный интерес и свершая таким образом акт внутреннего туризма).

В зале отражён период появления первых произведений Тургенева, время публикации его первых книг. Уже когда Иван учился в Санкт-Петербургском университете, то начал писать поэмы и стихи (насочинял их около сотни или больше – как пирожки пёк), и публиковаться начал ещё до отъезда на учёбу в Германию (уехал туда в 1838 году). Однако, надо признать, что если бы в дальнейшем Тургенев отказался от творчества и занялся, например, исключительно наукой (такой позыв был), нынче всё написанное им в тот период никто бы и не вспомнил. Знали бы это имя разве что филологи-узкие специалисты в области русской словесности XIX века.

До отъезда в Германию Тургенев знакомится с Пушкиным, Жуковским, Кольцовым, с рядом других менее значимых (с точки зрения нынешнего времени) творческих фигур. Во время наездов в Россию ещё до 1840 года Тургенев знакомится также с Лермонтовым.

...В общем, жизнь и творчество у Ивана Сергеевича били ключом и до его появления в этом доме, и после того, как он стал тут бывать (хотя бывал тут нечасто и нехотя).

В доме-музее Тургенева у меня будет стойкое ощущение, что повсюду развешаны и расставлены портреты Полины Виардо, музы писателя (пусть она и не первая любовь, но когда однажды приключилась, то стала фатальной и «финальной» до конца его жизни, хоть и женился он на другой женщине, ибо Полина была занята другим мужчиной: не русским, а французом).

...Такое ощущение будет даже в тех случаях, когда на изображениях не она.

С Полиной Виардо Тургенев впервые встретился уже когда дом был арендован его матерью, а сам он вернулся из Германии. А впервые увидел/услышал он эту певицу в санкт-петербургской опере осенью 1843 года. И, как говорится, попал. Или влип. Ещё до личного знакомства. А потом изловчился (на какие только подвиги не сподвигнет любовь до гроба!) и стал вхож в её грим-уборную.

В повести «Переписка» есть такой кусок – по сути Тургенев пером своего героя описал личные чувства к Полине:

«...Я отправился в театр смотреть балет. Я балетов никогда не любил и ко всем возможным актрисам, певицам, танцоркам чувствовал всегда тайное отвращение... Но, видно, ни судьбы своей переменить нельзя, ни самого себя никто не знает, да и будущее тоже предвидеть невозможно. По-настоящему, в жизни случается одно только неожиданное, и мы целый век только и делаем, что приноравливаемся к событиям... Но я, кажется, опять пустился в философию. Старая привычка! Словом, я влюбился в одну танцовщицу. Это было тем более странно, что и красавицей её нельзя было назвать. Правда, у ней были удивительные золотисто-пепельные волосы и большие светлые глаза, с задумчивым и в то же время дерзким взором... Мне ли не знать выражения этого взора? Я целый год замирал и гас в его лучах! Сложена она была прекрасно, и когда она плясала свой народный танец, зрители, бывало, топали и кричали от восторга... Но, кажется, кроме меня, никто в нее не влюблялся – по крайней мере никто так не влюбился, как я. С той самой минуты, как я увидел её в первый раз (поверите ли, мне даже и теперь стоит только закрыть глаза, и тотчас передо мною театр, почти пустая сцена, изображающая внутренность леса, и она выбегает из-за кулис направо, с виноградным венком на голове и тигровой кожей по плечам), – с той роковой минуты я принадлежал ей весь, вот как собака принадлежит своему хозяину; и если я и теперь, умирая, не принадлежу ей, так это только потому, что она меня бросила. Говоря правду, она никогда особенно и не заботилась обо мне. Она едва замечала меня, хотя весьма добродушно пользовалась моими деньгами. Я был для нее, как она выражалась на своем ломаном французском наречии, "oun Rousso, boun enfan" {"русский простак" – и больше ничего. Но я... я уже не мог жить нигде, где она не жила; я оторвался разом от всего мне дорогого, от самой родины, и пустился вслед за этой женщиной... В немецких сказках рыцари часто впадают в подобное оцепенение. Я не мог отвести взора от черт её лица, не мог наслушаться ее речей, налюбоваться каждым ее движением; я, право, и дышал-то вслед за ней…»

А вот выдержка из письма Ивана Тургенева к самой Полине Виардо в 1850 году:

«...Сегодня – день моего рождения, и вы легко поймете, что я не мог пропустить его, не протянув вам обе руки. Сегодня я вступаю в тридцать второй год… Становлюсь стар! Сегодня ровно семь лет, как я в первый раз встретил вашего мужа у майора Комарова; помните ли вы это смешное существо? В будущий вторник исполнится семь лет с тех пор, как я в первый раз был у вас. И вот, мы остались друзьями и, кажется, хорошими друзьями. И мне радостно сказать вам по истечении семи лет, что я ничего не видел на свете лучше вас, что встретить вас на своём пути было величайшим счастьем моей жизни, что моя преданность, благодарность и привязанность к вам не имеют границ и умрут только вместе со мною. Да благословит вас бог тысячу раз! Прошу его об этом на коленях и молитвенно сложив руки. Вы – всё, что есть самого лучшего, благородного и милого мне на земле...»

Так эта женщина и прошла музой через всю жизнь великого русского писателя.

Даже уже на склоне своих лет практически перед своей смертью (за две недели до ухода на радугу) последний свой рассказ «Une fin»/«Конец» Тургенев по-французски (или на смеси французского с немецким и итальянским) надиктовывал именно ей, своей музе Полине Виардо (напомню, что, ностальгируя по России, жил он в то время во Франции, где, собственно, и умер).

...Тут я в зеркале трюмо один. К истории примазался. Думаете, ничего у меня не получится? Напомню: IV зал.

...А тут мы вместе с женой (снимок сделан на её мобильник) – это уже не парадная зала, а спальня и одновременно кабинет матери Тургенева (VI зал – спойлер!).

Поглядим на меня (выше) и на нас (ниже) и снисходительно/иронично/саркастично улыбнёмся все вместе. Одна улыбка продлевает жизнь ровно так, как никотин убивает лошадь. Так что, ребята и девчата, если кто курит, бросайте это грязное дело, я вот бросил несколько лет назад и нисколько не жалею.

Продолжение следует…